– Что случилось? – из-за сухости во рту мой голос стал хриплым.

– Выпей немного воды.

В вену левой руки была введена игла капельницы с какой-то прозрачной жидкостью, поэтому папа помог мне сесть и протянул стакан. Я сделала несколько глотков, а он обратился к медсестре:

– Если жизненно важные показатели в норме, я забираю дочь домой.

В этот момент в палату вошла женщина в белом халате. Она выглядела старше медсестры, ее темные волосы спадали на плечи, а очки в толстой оправе мешали разглядеть цвет ее глаз. От женщины исходило странное тепло, которое чувствовалось даже на расстоянии. Она подошла к нам.

– Мисс Моретти, я рада, что вы наконец проснулись. Судя по цвету лица, вам намного лучше, однако…

Медсестра протянула ей планшет и тут же вышла из палаты, словно хотела исчезнуть как можно быстрее. Возможно, ее напугал тон или взгляд отца.

– Я не могу сказать, что готова вас выписать.

– Я не спрашивал разрешения, доктор…

– Стоун, – сказала она, посмотрев на него.

Доктор Стоун.

– Мистер Моретти, послушайте…

– Если у вас припасены какие-то аргументы против или даже просто рекомендации, оставьте их при себе. Я сказал, что она здесь не останется.

Папа никогда не разговаривал так ни с одной женщиной. Его голос был слишком груб, отчего даже у меня по коже побежали мурашки.

– Папа, пожалуйста, – я взяла его за руку, чтобы немного успокоить.

– Тут нам делать нечего, – он посмотрел на меня, и его тон смягчился: – В Чикаго тебя уже ждут наши врачи.

Конечно, на случай необходимости Капо требовалась своя больница с полным составом медицинского персонала. В его деятельности эта предосторожность была обязательной. Там в основном лечились члены Каморры, но она была открыта и для всех жителей Чикаго. В папиной больнице работали люди, которые знали, в каком мире они живут. Те, кто умел молча делать свою работу. Особенно, когда им взамен предлагали покровительство и щедрое вознаграждение.

Но мое состояние мало меня сейчас беспокоило. Я не знала, как задать самый волнующий вопрос. Боялась услышать ответ. Волна ужаса накатывала от одной мысли, что с ним могло случиться что-то страшное.

– Папа, есть новости?

Он молчал, глядя на меня. Я мысленно молилась, чтобы он не произнес тех слов, которые я никогда не хотела бы услышать.

– Мистер Уильямс жив, – ответила вместо отца доктор Стоун.

После ее слов в груди что-то щелкнуло, и я смогла выдохнуть, хотя даже не заметила, в какой момент перестала дышать. Слезы уже бежали ручьем, когда я, взглянув на нее, увидела ее улыбку. Волна облегчения нахлынула на меня, тело содрогалось от нахлынувших эмоций. Счастье и грусть смешались, и я не могла понять, что вызвало эти слезы. Вина, которую я ощущаю? Сожаление от того, что сделала? Или того, что не сделала? Или я просто рада, что Алессио жив?

Он жив. Боже…

Я радовалась, даже если и должна была чувствовать что-то другое. Злость, например, или ненависть к человеку, который мной воспользовался. Однако в сердце не нашлось ни первого, ни второго.

Когда я вернулась в горный домик и увидела его обмякшее, неподвижное тело в луже крови, меня охватил страх. Бледное лицо Алессио искажала гримаса боли. А вокруг так много крови…

В тот момент вся злость вдруг испарилась, и единственное, о чем я думала, – как спасти ему жизнь, пока едет помощь. Я понятия не имела, что в таких ситуациях принято делать. Руки двигались сами по себе, когда я схватила с дивана футболку и прижала ее к ране на животе, пытаясь остановить кровь. Губы непроизвольно шептали, умоляли Алессио остаться со мной. Но он ничего не слышал и никак не реагировал. Пульс под моими пальцами замедлялся, а дыхание становилось все тише.

Я поглаживала его волосы, как он любил. Целовала холодные губы, как делала до этого кошмара. Держала его руку у самого сердца, желая, чтобы оно помогло ему сохранить свое, хотя бы до тех пор, пока люди отца в сопровождении бригады врачей не доставили нас в больницу.

Теплая ладонь сжала мою руку, вырывая из темных воспоминаний о событиях в горном домике.

– Адриана, – обратилась ко мне доктор Стоун. – Он в порядке. Мы перевели его в палату.

– Спасибо, – я не знала, кого благодарила: ее или Бога.

Самое главное, что Алессио жив и у меня будет достаточно времени, чтобы вымолить у него прощение за тот выстрел.

– Пока что, – сквозь стиснутые зубы процедил папа.

Мы обернулись. Улыбка доктора Стоун в одно мгновение исчезла, стоило ей встретиться взглядом с отцом.

– Доктор, оставьте нас наедине, – он смотрел на меня.

Доктор Стоун задержала на нем недовольный взгляд, но не сказала ни слова. Она хотела уйти, но я остановила ее, придержав за рукав.

– Нет, подождите. В каком он состоянии?

Доктор еще раз взглянула на отца, словно дожидаясь разрешения говорить, но папа молчал и все так же пристально смотрел на меня. Похоже, доктор Стоун расценила это как согласие и, проверив записи на другом планшете, начала говорить:

– Мы были вынуждены ввести мистера Уильямса в искусственную кому из-за сильной кровопотери и внутреннего кровотечения. – Я непроизвольно сжала ее руку, услышав эти слова. – Внутренние органы целы. Ему повезло, что стрелявший промахнулся. Если бы пуля попала на несколько дюймов^[1] выше, в лучшем случае она задела бы легкие, в худшем – сердце. Тогда мы не смогли бы его спасти.

Ее слова отозвались болью внутри. Не уверена, что доктор знала подробности случившегося, но казалось, она точно понимала, какие эмоции вызовут ее слова.

Стрелявший промахнулся. Она говорила обо мне.

Несколько дюймов выше, и спасти бы его не удалось. Пуля могла попасть ему в сердце, и тогда я бы потеряла его.

Но был ли он моим, чтобы терять?

– Мы продержим его в таком состоянии до тех пор, пока организм не будет готов к пробуждению. После этого мистеру Уильямсу предстоит период восстановления. Это займет время, но он так яро боролся за жизнь, что, уверена, он быстро поправится.

– Не сомневаюсь, что так и будет, – голос папы прозвучал слишком грубо.

Не было сомнений, что он с трудом сохранял самообладание.

– Мисс Моретти, знайте, что ваш отец моего согласия на выписку не получил, но он был настойчив и требователен. Поэтому, если вам понадобится помощь, звоните. Мои контакты указаны в листе выписки. Выздоравливайте.

Она сняла капельницу, в последний раз мне улыбнулась и направилась к двери. Однако на полпути вдруг развернулась и обратилась к отцу:

– Мистер Моретти, несмотря на ваш статус и всю холодность, что вы демонстрируете, вчера вы доказали, что у всех людей – даже таких, как вы, – есть сердце. Спасибо. Надеюсь, мы больше не увидимся.

Не дождавшись ответа, женщина вышла из палаты, оставив нас наедине.

Отец с гневом сжимал кулаки, пока не спрятал их в карманах брюк. Он был раздражен. Мало кто остался бы жив после таких слов, что бы они ни значили.

– Мне нужно его увидеть.

Я попыталась встать, но папа остановил меня, крепкими пальцами сжимая плечи и не сводя с меня гневного взгляда.

– Ты никуда не пойдешь. Это не твоя забота. Мы едем домой.

– Это моя забота, папа. Это я выстрелила в него. Из-за меня он мог погибнуть. Я должна попросить прощения. Я должна…

– Ты ничего ему не должна, – прорычал отец.

– Конечно, должна. Я оставила его умирать в луже собственной крови!

– Он жив, потому что ты вернулась за ним. Он похитил тебя, но ты вернулась и спасла ему жизнь. Так что ничего ты ему не должна, черт возьми! – Папа редко ругался в присутствии меня или Люцио. Только когда был слишком зол. – Больше нет.

– Возможно, это и так. Но я не могу снова уйти, пока он в таком состоянии.

– Адриана.

Я знала, что папу будет нелегко уговорить, но мне нужно было в последний раз увидеть Алессио. Я должна была убедиться, что он жив. Возможно, для успокоения совести, а может, чтобы залечить раны на сердце.

– Папа, я прошу тебя. Позволь мне увидеться с ним хотя бы на несколько минут, – я взяла его за руку. – Пожалуйста.

Папа редко отступал. Он Капо, его слово всегда было последним, но и у него были слабости. Мы с мамой знали о них, чем часто пользовались.

– После мы уедем отсюда, и больше ты меня об этом не попросишь. Ваша встреча будет последней. Ты поняла?

Я кивнула, но не смогла произнести ни слова.

Сама мысль, что я увижу Алессио в последний раз, пугала. Возможно, оно и к лучшему. Мы не должны были встречаться, я никогда не должна была чувствовать то, что чувствовала к нему.

Отец помог мне встать с кровати. Я была одета в больничный халат. Мою старую одежду, скорее всего, выбросили, а новая лежала у стены на диване. Я взяла ее и направилась в ванную комнату, чтобы переодеться, пока папа дожидался снаружи.

Натянув черные брюки и свитер с длинными рукавами, я вышла из палаты. Отец разговаривал с кем-то из своих людей. Увидев меня, мужчина в знак приветствия кивнул, после чего, не сказав ни слова, папа повел меня по коридору в нужном направлении.

Всю дорогу до палаты, где лежал Алессио, я пыталась придумать, что скажу ему. Кто-то посчитал бы это глупостью, ведь он в коме и навряд ли меня услышит, но я знала, что постараться стоило.

– У тебя достаточно времени, но не затягивай, – сказал папа, когда мы дошли до нужной палаты.

На меня натянули специальную одежду. Папа поцеловал меня в лоб и ушел. Мужчина из охраны молча встал у стены, глядя в одну точку.

Я, собираясь с мыслями, повернулась к закрытой двери, отделяющей меня от Алессио. Отсюда я слышала лишь тихие звуки, что издавали аппараты внутри. Мне стало страшно. Я не понимала, правильно ли поступаю. Может, мне не стоило входить, или он не захотел бы меня видеть…

Что будет дальше, можно было только догадываться, но папа точно не оставит это дело просто так. Я дала себе обещание поговорить с ним и попросить быть более снисходительным к Алессио, потому что понимала – избежать наказания тот не сможет.

Но разве то, что я сделала, уже не стало для него наказанием?

Я глубоко вдохнула и осторожно открыла дверь. Палата напоминала мою, но здесь стояло гораздо больше аппаратов. Алессио лежал на кровати, множество каких-то трубок, торчавших из его тела, сообщали аппаратам о состоянии тех или иных органов и поддерживали в нем жизнь. Кислородная маска на лице помогала дышать.

Я медленно подошла к кровати. Ноги дрожали, отчего каждый шаг делался короче предыдущего.

От увиденного хотелось рыдать. Я смотрела на него, закрыв рот рукой и стараясь подавить напрашивающиеся слезы.

– Господи…

Я столько раз наблюдала за Алессио, пока он спал. Столько раз исследовала каждую впадину на его лице, знала все неровности и морщинки. Даже с закрытыми глазами я могла бы нарисовать его портрет.

Но тот Алессио, что лежал здесь, не был похож на себя. Его бледная, безжизненная кожа напоминала о тех минутах, когда я нашла его без сознания в горном домике. Прекрасные сапфировые глаза закрыты. Он казался похудевшим на несколько фунтов^[2].

Алессио был другим. Потому что я стреляла в него…

Кислородная маска закрывала часть лица. Нижнюю половину тела прикрывала голубая простыня. Живот перебинтован, грудь покрыта электродами, что передавали жизненные показатели на монитор. Пульс, хоть и слабый, рисовал неровную линию кардиограммы. И это было самое главное.

«Ему повезло, что стрелявший промахнулся. Если бы пуля попала на несколько дюймов выше, в лучшем случае она задела бы легкие, в худшем – сердце. Тогда мы не смогли бы его спасти».

Сейчас я как никогда благодарила Бога, что была худшей ученицей в стрельбе. Если бы я не промахнулась…