Билл решил, что Энди вполне ничего, и это описание было исчерпывающим. Вот только Энди, весь из себя спортсмен, не любил книги, не любил читать Биллу по вечерам, не предлагал: «Давай-ка, выбери книгу, прочитаем ее вместе».

Да и самому Энди было, честно говоря, неловко. Он просил Томаса навещать Билла между пятью и семью, когда сам он занимается в спортзале.

Это было разумно, тактично, даже деликатно с его стороны, но раздражение Томаса лишь возросло. Его как будто хотели убрать подальше, чтобы он не мешал им жить. С каждым новым визитом Томас все больше ненавидел этот дом, все эти баночки с витаминами и оздоровительными добавками на кухне и в ванных, гребные тренажеры в гараже, журналы о здоровье и фитнесе на кофейных столиках.

Томас ухватился за первый подвернувшийся шанс уехать и был уверен, что поступил правильно. Он мог поддерживать связь со своим мальчиком по телефону, по почте, по имейлу. Это давало ему, Томасу, меньше поводов обижаться.

Он убедил себя, что так всем будет лучше.

И сперва все шло хорошо. Он перестал чувствовать себя не в своей тарелке, не сводил себя с ума мыслями о новой семье сына. Передышка пошла ему на пользу.

Но сегодняшние события изменили все. Столько людей погибло, деревня погрузилась в траур. Он мог слышать доносившиеся из гавани рыдания.

Томас все не мог уснуть, а мысли роились в голове, как назойливые насекомые.

Всю ночь он метался по квартире Вонни. Иногда останавливал взгляд на курятнике в конце заросшего, увитого виноградом сада. Раз или два ему показалось, что он видит в окошке ее взлохмаченную голову, но опять же это могла быть старая курица.

Фионе тоже не спалось в их комнате в тесном загородном домике.

Дом принадлежал худой беспокойной женщине по имени Элени, у которой было трое маленьких сыновей. А вот мужа, похоже, не было. Обычно она не сдавала комнат туристам. Фиона и Шейн обнаружили ее дом, стучась в разные двери и предлагая горстку евро в обмен на ночлег. Мнение Шейна было непререкаемым: они не так богаты, чтобы позволить себе роскошь вроде спальных номеров. Потому они и искали самое дешевое предложение.

Дешевле простого жилья Элени в округе не было.

Теперь Шейн спал, растянувшись в кресле; из них двоих отдыхалось только ему. Фиона не могла уснуть, ведь накануне Шейн ни с того ни с сего решил, что они уедут уже завтра.

Это ее поразило.

Они оба считали Айя-Анну прекрасным местом, чтобы остаться на какое-то время. Но теперь Шейн передумал.

– Нет, мы не можем остаться. После аварии здесь начнется сущий ужас, – сказал Шейн. – Пора ехать, завтра мы сядем на паром до Афин.

– Но Афины – большой город… Там же очень жарко, – возразила Фиона.

Но Шейн сказал: там у него приятель, какой-то парень, которого нужно кровь из носу повидать.

Еще месяц назад, отправляясь в путь вместе с Шейном, Фиона не слышала ни о каких приятелях. Но она уже хорошо выучила, как неразумно порой расстраивать Шейна по пустякам.

Выбор между Айя-Анной и Афинами – это тоже в каком-то смысле пустяк.

Просто она так хотела остаться на похороны Маноса, красивого и сексапильного грека, который ущипнул ее за зад и назвал ее «ореа» – удивительной, прекрасной.

Манос звезд с неба не хватал, но он казался добродушным и веселым; каждая девушка была для него ореа; он пил вино из горла и танцевал для них прямо как киношный грек Зорба. А еще он обожал, когда люди со всего мира фотографировали его для своих альбомов.

В любом случае Манос был безобидным, он не заслуживал погибнуть вместе со своим маленьким племянником, коллегами и туристами, которые так прекрасно проводили время.

Еще Фионе очень хотелось снова повидать своих новых знакомых. Старик Андреас был таким внимательным и щедрым. Томас, университетский профессор, казался мудрым, замечательным человеком, а Дэвида она бы даже немного подтолкнула к разговору.

Ну а Эльза…

Фиону еще никогда так не восхищала чужая уверенность в собственных словах. Обручального кольца Эльза не носила, а ведь ей, пожалуй, не меньше двадцати восьми. Фионе было так любопытно, кому Эльза звонила в Германию.

Шейн все еще спал в кресле.

Как бы Фиона хотела, чтобы тот сегодня не лез в бутылку перед Андреасом и другими, да и вообще был с ними повежливее. Временами Шейн казался таким грубым и колючим. Все же он рос в сложных условиях, с детства обделен любовью.

Так было, пока он не встретил Фиону. Она одна знала Шейна, каков он на самом деле.

В комнате было очень жарко и душно.

Жаль, что они не остановились в домике получше. Тогда Шейн, возможно, не захотел бы уезжать так скоро.

Ночью, пока над заливом сияли звезды, Андреас закончил письмо. Он написал несколько вариантов и решил, что последний вышел лучше всех. К утру он был готов отправить своему сыну в Чикаго первое и единственное письмо за девять лет.

Когда взошло солнце, он сел на свой велосипед и отправился в центр.

Когда над Айя-Анной взошло солнце, в стильной квартире над сувенирной лавкой зазвенел телефон.

Томасу звонил его сын Билл.

– Папа, ты в порядке?

– Все отлично, сынок, даже очень. Спасибо, что позвонил. Номер тебе дала мама?

– Номер был на доске, пап. Просто мама сказала, что у тебя там всегда ночь в это время. Но Энди предложил мне все равно попробовать.

– Обязательно поблагодари Энди.

– Хорошо, пап. Мы увидели пожар по телевизору, и он достал атлас, чтобы показать, где ты сейчас примерно. Пожар, должно быть, страшный!

– Ну, все это печально, – ответил Томас.

– Ох и далеко же ты забрался, пап.

Томас страшно тосковал по своему мальчику. Это была настоящая боль. Но он должен был сохранять бодрость духа, иначе какой во всем этом смысл?

– Билл, как бы далеко я ни был, телефон всегда у меня под рукой. И вот я тебя слышу. Можешь вообразить, будто я в соседней комнате.

– Да, знаю, и ты всегда любил путешествовать, – согласился мальчик.

– Это правда. Однажды ты тоже полюбишь.

– Точно! Еще я позвонил бабушке, сказал ей, что ты в порядке; она передает, чтобы ты берег себя.

– Конечно, Билл, верь мне, я буду осторожен.

– Мне пора идти. Пока, пап.

Билл уже положил трубку, но за окном взошло солнце, возвещая прекрасный день. Сын позвонил. Томас почувствовал себя живым, впервые за долгое время ему казалось, что все хорошо.

Когда над Айя-Анной взошло солнце, Фиона отправилась в ванную и там вдруг поняла, что месячные запаздывают уже на шесть дней.

Когда над Айя-Анной взошло солнце, Эльза решила прогуляться до гавани. Она миновала церковь, временно превращенную в морг, а когда завернула за угол, то с ужасом заметила в толпе прибывших из Афин съемочную группу немецкого телеканала – ее собственного телеканала! – которая снимала все еще тлеющий остов отбуксированной в гавань яхты.

Оператор и звуковик были ее знакомыми. И они, едва заметив Эльзу, конечно, сразу узнали бы ее. И сообщили бы Дитеру, который примчался бы в Грецию всего за несколько часов.

Эльза опасливо забежала в маленькое кафе и обвела его дикими глазами.

От стариков за нардами помощи можно было не ждать. Зато за одним из столов она увидела вчерашнего Дэвида, тревожного, добросердечного англичанина, который жаловался, что отец им недоволен.

– Дэвид, – зашипела она.

Он очень обрадовался, увидев ее.

– Дэвид, можешь поймать такси и попросить забрать меня? Мне нельзя на улицу. Там люди, которых я не хочу видеть. Помоги мне, умоляю!

Кажется, Дэвида встревожила такая перемена по сравнению со вчерашней, контролирующей себя Эльзой. Но к счастью, его словно озарило.

– Какой адрес мне назвать? – спросил он.

– А ты сегодня куда? – запаниковала она.

– Примерно в пятидесяти километрах отсюда маленький храм и колония художников. Она называется Три… Три… не помню. Это в небольшом заливе. Я собирался ехать туда на автобусе.

– Мы возьмем туда такси, – твердо сказала она.

– Нет, Эльза, мы выйдем и сядем на автобус, такси выльется нам в целое состояние, уверяю! – возразил Дэвид.

– А у меня как раз есть состояние, – ответила та, протягивая ему пачку банкнот. – Прошу тебя, Дэвид, просто соберись с духом и вперед, действуй прямо сейчас, не упусти момент хотя бы раз… – Эльза взглянула на него и увидела, как он сник: почему она ведет себя с ним так резко, уж не считает ли она его слабаком? – Я имею в виду, это безумие – полагаться на едва знакомого человека, но мне нужна твоя помощь. Пожалуйста. Я все тебе расскажу, когда мы доберемся до места. Я не преступница, ничего такого, но я в беде, и если ты мне сейчас не поможешь, тогда я, честно говоря, не знаю, как быть. – Она говорила от всей души, без притворства, но с той же убежденностью, с какой всегда стояла перед камерой.

– На площади как раз очередь из таксистов. Вернусь через пять минут, – ответил Дэвид.

И Эльза устроилась в тенистом кафе, не замечая, что все взгляды устремились к ней – высокой белокурой богине, вдруг сошедшей в эту скромную обитель, чтобы вручить нервному молодому очкарику чей-то годовой оклад; и теперь она дожидалась его здесь, схватившись за голову.

Глава 4

Фионе пришлось довольно долго ждать, пока Шейн проснется. Он с открытым ртом развалился в кресле, его влажные волосы липли ко лбу.

Во сне он выглядел таким уязвимым. Ей бы погладить его по лицу, но лучше не будить спящего раньше времени.

В комнате по-прежнему было жарко и душно; хозяева держали здесь свою одежду, поэтому пахло, как в секонд-хенде.

Со своего этажа Фиона слышала, как усталая Элени, чьи глаза покраснели от слез, пролитых по погибшим, зовет своих сыновей. Соседи продолжали названивать Элени, очевидно снова и снова пересказывая подробности потрясшей их трагедии.

Фиона не собиралась спускаться и беспокоить этих людей, пока Шейн не выспится и не будет готов к отъезду.

Проснувшись, он оказался в дурном настроении.

– Зачем ты позволила мне спать в кресле? – спросил он, потирая шею. – Чертовы мышцы одеревенели.

– Пойдем искупаемся, тебе станет легче, – попыталась подбодрить его Фиона.

– Тебе-то легко говорить, ты всю ночь проспала на кровати, – ворчал он.

Не время было рассказывать ему, что она проворочалась большую часть ночи, думая о бедном Маносе, лежавшем в местной церкви рядом со своим маленьким племянником и телами многих других, погибших на его яхте. И конечно, было бы не вовремя огорошить Шейна тем, что она, возможно, беременна. Это, безусловно, могло подождать, пока он не раскачается, не сосредоточится и не перестанет жаловаться на боль в плечах.

В любом случае сегодня они собирались в Афины, как он сказал. На встречу с его приятелем, по каким-то делам.

– Мы соберем вещи до завтрака? – спросила Фиона.

– Вещи? – озадачился Шейн.

Наверное, он сам все забыл.

– Не обращай внимания, я постоянно забываю, где нахожусь, – со смехом ответила она.

– Заметь, не я это сказал… Так, я немного отосплюсь, а ты можешь пока пойти и принести нам кофе. Хорошо?

– Кафе далеко отсюда. К моему возвращению кофе остынет.

– Ох, Фиона, ну попроси его внизу. В конце концов, это просто кофе, а ты знаешь все эти их «пожалуйста» и «спасибо», которые им так нравятся.

«Эти слова нравятся большинству людей», – подумала Фиона, однако не стала это озвучивать.

– Тогда поспи часика два, – сказала она Шейну, но он ее не услышал, так как уже уснул.

Обратно в деревню Фиона шла по пляжу, босыми ногами ступала по теплому песку у самой кромки воды, позволяя Средиземному морю щекотать ей пальцы ног. Она не могла поверить, что это происходит. Фиона Райан, всегда самая разумная в их семье, самая надежная медсестра во всем отделении, бросила работу, чтобы сбежать с Шейном, человеком, о котором ее предупреждали все вокруг.

И вполне возможно, что теперь она беременна.