Не раз во время очередного визита к Эмили васильковые глаза леди Агаты застилали слезы. Доверие двух женщин друг к другу росло благодаря процессу замысловатому и одновременно простому. Эмили Фокс-Ситон не могла припомнить, когда впервые услышала о проблемах красавицы; леди Агата не отдавала себе отчета, когда с ее губ впервые сорвались откровенные признания; однако же секреты выплыли наружу. Агата нашла своего рода утешение в общении с бесхитростной собеседницей, и после разговоров ее печаль сменялась душевным подъемом. Эмили Фокс-Ситон постоянно отдавала дань восхищения ее очарованию и помогала поверить в себя. Рядом с Эмили Агата чувствовала, что она в самом деле привлекательна и что внешние данные – ее главный капитал. Эмили восхищалась Агатой, и ей даже в голову не приходило оспаривать абсолютную власть красоты. Она часто говорила, что любая красивая девушка – потенциальная герцогиня, и искренне этому верила. Она жила в мире, где супружество не имеет никакого отношения к романтическим чувствам; впрочем, Агата тоже. Чудесно, когда девушка любит своего будущего мужа, однако если он приятный, воспитанный человек и вдобавок состоятельный, то она в конце концов непременно начнет испытывать к нему симпатию; а провести жизнь в достатке и роскоши, вместо того чтобы полагаться на собственные силы или существовать за счет родителей, – в любом случае благо. Люди обычно выдыхали с облегчением – наконец-то девушка «пристроена»! – а более всего была довольна сама девушка. Даже романы и пьесы уже не являлись волшебными сказками о неотразимых молодых мужчинах и прелестных молодых женщинах, которые влюбляются друг в друга в первой главе, а в последней, после многочисленных и красочно описанных приключений, вступают в брак в абсолютной уверенности, что будут счастливы вечно. Ни леди Агату, ни Эмили не воспитывали на подобного рода литературе; они росли в обстановке, не позволявшей безоговорочно принимать сказки на веру.

Обеим в жизни пришлось несладко, и обе знали, что их ждет. Агата понимала, что она или выйдет замуж, или будет увядать, влача жалкое и однообразное существование. Эмили сознавала, что у нее вообще нет шансов на желанное замужество. Она слишком бедна, не имеет близких людей, которые посодействовали бы ей, и к тому же недостаточна красива, чтобы привлечь мужские взгляды. Быть способной содержать себя на приемлемом уровне, время от времени пользоваться покровительством более удачливых друзей и получать шанс появляться в обществе, не выглядя при этом нищенкой, – вот все, чего она могла ожидать. Однако Эмили чувствовала, что леди Агата имеет право на большее. Она не выдвигала аргументов и не задавалась вопросом, почему именно, а приняла свое предположение как факт. Эмили искренне интересовалась судьбой девушки и симпатизировала ей от всего сердца. Когда лорд Уолдерхерст начинал говорить с Агатой, Эмили посматривала на него с некоторой тревогой. Ни одна озабоченная мать не следила бы за маркизом с большим рвением, чтобы подвергнуть анализу его чувства. Маркиз станет отличным супругом. К тому же он владеет тремя поместьями, а бриллианты поражают воображение! Леди Мария однажды упомянула диадему, и Эмили часто рисовала в своем воображении, как она сверкает над изящным лбом Агаты. Драгоценность ей куда больше к лицу, чем мисс Брук или миссис Ральф, хотя ослепительность миссис Ральф и беспечное очарование мисс Брук нельзя сбрасывать со счетов в этой гонке. Впрочем, леди Агата казалась намного более достойной кандидатурой. Когда Эмили узнавала, что Агата расстроена по поводу писем, и видела ее бледной и поникшей, то пыталась приободрить.

– Не совершить ли нам небольшую прогулку? – предлагала она. – А потом можно и вздремнуть. Вы выглядите немного усталой.

– О, – ответила Агата однажды, – вы так добры! Вас по-настоящему заботит мой цвет лица и внешний вид в целом.

– Лорд Уолдерхерст на днях говорил мне о вас, – с достойной ангела тактичностью продолжила Эмили, – что он не встречал другой женщины, которая всегда выглядит такой привлекательной.

– Неужели? – Леди Агата смущенно покраснела. – Однажды сэр Брюс Норман и правда говорил мне такие слова. И я ответила, что лучшего комплимента для дамы не найти. А все потому, – вздохнула она, – что на самом деле это не так.

– Не сомневаюсь, лорд Уолдерхерст говорил искренне. Он не из тех, кто бросает слова на ветер. Очень серьезный и достойный человек.

Сама она относилась к лорду Уолдерхерсту с уважением и восхищением, граничащими с благоговейным страхом. И в самом деле, он слыл человеком благовоспитанным, а также пользовался авторитетом у своих арендаторов и являлся патроном нескольких крупных благотворительных организаций. Его качества производили глубокое впечатление на невзыскательный и неискушенный ум Эмили Фокс-Ситон и в то же время располагали к нему. Она была знакома, хотя и не близко, со многими аристократами, совершенно не похожими на маркиза. Воспитанная в духе ранневикторианской эпохи, она ценила прежде всего порядочность.

– Я плакала, – призналась леди Агата.

– Я заметила, – кивнула Эмили.

– На Керзон-стрит царит отчаяние. Утром я получила письмо от Миллисент. Она следующая после Аликс, и она пишет… о, она много чего пишет! Когда девушки понимают, что упускают свои возможности, они становятся болезненно раздражительны. Миллисент семнадцать, и она так красива! Роскошные золотисто-медные волосы, ресницы вдвое длиннее моих… – Агата снова вздохнула; ее губы, похожие на изящные розовые лепестки, задрожали. – Все просто в ужасе оттого, что сэр Брюс Норман отплыл в Индию.

– Он вернется, – попыталась обнадежить ее Эмили. – Хотя вполне может опоздать. А он знаком с Аликс?

Странно – на сей раз Агата покраснела. Ее нежная кожа отражала все эмоции.

– Он видел ее однажды, хотя в тот момент она была в классной комнате, и… и я не думаю…

Она внезапно замолчала и с несчастным видом уставилась в окно, выходящее в парк.

Эпизод с сэром Брюсом Норманом был кратким, практически мимолетным. Начало получилось неплохим. Они познакомились на балу и танцевали вместе, причем не один раз. У сэра Брюса имелись другие преимущества, кроме титула баронета и угольных шахт. Он был импозантным мужчиной с улыбчивыми карими глазами и живым умом, превосходно танцевал и раздавал изысканные комплименты. Ему прочили большое будущее. И он нравился Агате. Эмили порой думала, очень сильно нравился. А еще он нравился матери Агаты. Она находила его обаятельным. Однако после некоторого количества случайных и приятных встреч они неожиданно столкнулись на лужайке в Гудвуде, и он объявил, что уезжает в Индию. Эмили сделала вывод, что леди Агата по какой-то причине винила в его скоропалительном отъезде себя. Ее родители были не настолько вульгарны, чтобы открыто высказать это дочери, однако девушка поняла все без слов. И младшие сестры лишь укрепили ее подозрения. И она сообразила, что если бы Аликс, или Миллисент с ее копной золотисто-медных волос, или даже Ева, похожая на цыганку, получили такой сезон и такие наряды от Жака Дусе, любая из сестер со своим свежим лицом, точеным подбородком и изящным носиком не позволила бы ни одному интересному мужчине сесть на пароход до Бомбея.

В утреннем письме крутой нрав Миллисент взял верх над ее чувством меры и воспитанием, и милая Агата плакала горькими слезами. Так что для нее послужил утешением любезный комплимент лорда Уолдерхерста. Пусть он немолод, однако действительно очень хорош собой, а вокруг увиваются экзальтированные поклонницы, для которых он, возможно, лишь преходящее увлечение.

Они совершили прогулку; после быстрой ходьбы леди Агата буквально расцвела. За обедом она была восхитительна и вечером собрала вокруг себя толпу почитателей. Высокая и стройная, одетая во все розовое и вдобавок с венком из диких роз на голове – нимфа Боттичелли, да и только! Эмили видела, как лорд Уолдерхерст то и дело поглядывает на Агату. Он занял чрезвычайно выгодную позицию в уголке и поднес к глазам монокль.

Леди Мария не давала Эмили сидеть без дела – та обладала хорошим флористическим вкусом и почти сразу после приезда получила задание «взять на себя компоновку букетов».

На следующее утро Эмили вышла в сад пораньше, собрать букеты, пока не высохла роса, и как раз была в процессе срезания восхитительных соцветий сорта «Миссис Шерман Кроуфорд», когда обнаружила, что ей надлежит одернуть аккуратно подобранную нижнюю юбку, потому что в ее сторону направился маркиз Уолдерхерст. Инстинкт подсказывал, что он желает поговорить о леди Агате Слейд.

– А вы встаете раньше, чем леди Агата, – заметил маркиз, после того как пожелал ей доброго утра.

– Ее чаще приглашают погостить в деревню, чем меня, – ответила Эмили. – Когда мне случается отдыхать в сельской местности, я хочу каждое мгновение проводить на свежем воздухе. Утром здесь так чудесно! Не то что на Мортимер-стрит.

– Вы живете на Мортимер-стрит?

– Да.

– И вам там нравится?

– Там очень комфортно. Мне повезло. Хозяйка пансиона – прекрасная женщина. Она и ее дочь очень добры ко мне.

Утро выдалось божественным. Цветы были покрыты росой; солнце уже начало припекать и извлекало из них ароматы, наполняя нагретый воздух благоуханием. Маркиз поднес к глазам неизменный монокль и посмотрел в кобальтово-синее небо, а затем на заросли деревьев, где мелодично ворковала лесная горлица – а может быть, и целых две горлицы.

– Конечно, – заключил он, окинув взглядом местность, – здесь все не так, как на Мортимер-стрит. Значит, вы любите деревню?

– О да! – вздохнула Эмили. – Еще бы!

Она была не из тех, кто намеренно изъясняется высокопарным слогом, и не вкладывала в свое «О да!» ничего большего, чем простую любовь к сельским пейзажам, звукам и запахам. Однако когда Эмили подняла к Уолдерхерсту свои большие карие глаза, то подлинность ее эмоций придала этому восклицанию патетичность – так часто случалось, когда она не могла выразить чувства словами.

Лорд Уолдерхерст посмотрел на нее через монокль с тем же выражением лица, что и обычно, – оценивающе, но без какой-либо недоброжелательности или особого интереса.

– А леди Агата любит деревню? – осведомился он.

– Леди Агата любит все прекрасное, – ответила Эмили. – Потому что ее душа так же прекрасна, как и лицо.

– Вы полагаете?

Эмили отступила на шаг или два к розовому кусту, который карабкался вверх по стене из тускло-красного кирпича, и начала срезать цветы.

– Я полагаю, она прекрасна во всем. Характер, манеры… Она никого не разочарует и не совершит ошибок.

– Она вам нравится?

– Она очень добра ко мне!

– Вы часто говорите, что люди к вам добры.

Эмили замерла в некотором смущении. Она не нашлась с ответом и в силу своей скромности начала подозревать, что повторяет одно и то же и выглядит глупо. Растерявшись, она покраснела до корней волос и повторила неуверенно:

– Да, люди ко мне добры. Я… вы же знаете, мне нечего дать взамен, зато я всегда получаю от других очень много.

– Везет же вам! – проговорил его светлость, невозмутимо глядя ей в глаза.

Слова маркиза смутили ее, и Эмили испытала облегчение и в то же время сожаление, когда он, извинившись, оставил ее и двинулся навстречу другой ранней пташке, вышедшей на прогулку. По некоей загадочной причине Эмили Фокс-Ситон нравился маркиз. Возможно, воображение подогревали его харизма, а также неутихающие пересуды о нем. Он ни разу не сказал ничего особенного в адрес Эмили, хотя у нее почему-то сложилось впечатление, что это не так. Молчаливый, он никогда не выглядел скучным; произнес несколько хороших речей в палате лордов – не то чтобы блестящих, однако разумных и исполненных благородства. А еще написал два памфлета. Эмили чрезвычайно восхищал любой интеллект и, надо признать, те качества, которые могли сойти за ум. Она была невзыскательна.

Каждое лето леди Мария устраивала в Маллоу праздник для жителей деревни. Традиция насчитывала сорок лет, и церемония была яркой. Несколько сотен безумно счастливых деревенских ребятишек объедались булочками и пирожными и получали по чашке чаю, а затем для них организовывали соревнования с призами и другие развлекательные мероприятия – при содействии гостей вечеринки, которые добровольно выразили готовность помогать.