Задействован был далеко не каждый, хотя гости обычно находили мероприятия занятными. Никто не возражал против того, чтобы наблюдать процесс со стороны, к тому же многих приятно возбуждала праздничная атмосфера. Эмили Фокс-Ситон стала для леди Марии бесценной находкой. Оказалось, что можно очень легко, без малейших возражений, переложить на нее всю рутину! А организационной работы было много, хотя Эмили воспринимала все в другом свете. Она не отдавала себе отчета как в том, что выполняла для леди Марии огромную работу за свое, образно говоря, «жалованье», так и в том, что ее светлость, забавная и приятная дама, в сущности была абсолютной эгоисткой, не считающейся с другими. Пока Эмили Фокс-Ситон явно не показывала признаки усталости, леди Марии и в голову не приходило, что она может уставать; что она тоже состоит из плоти и крови и что ее крепкие ноги подвержены усталости от нескончаемой беготни туда-сюда. Ее светлость просто наслаждалась – приготовления идут полным ходом, всегда можно дать задание Эмили, и та все выполнит. Эмили составляла списки и делала расчеты, разрабатывала планы и занималась закупками. Она нанимала в деревне кухарок, чтобы испечь булочки и пирожные и вскипятить чай в медном котле; подыскивала женщин, которые помогут резать выпечку на порции, делать бутерброды и накрывать на стол; руководила установкой навесов, столов и скамеек; держала в голове другие бесчисленные вещи, которые нельзя упустить.

– Право же, Эмили, – говорила леди Мария, – я не знаю, как обходилась без тебя в предыдущие сорок лет. Нужно всегда приглашать тебя в Маллоу на время праздника.

Эмили относилась к тем общительным натурам, которые бурно радуются по любому поводу и неизменно получают удовольствие, наблюдая, как люди веселятся. Наслаждаясь атмосферой праздника, она носилась по деревне, видела по пути возбужденные лица детей, и ее глаза горели, а губы расплывались в улыбке. Когда она заходила в дом, где пеклись булочки, дети вертелись рядом, толкали друг друга и хихикали. Они собирались группами вокруг нее, отчасти от предвкушения, отчасти от живого интереса, побуждавшего их проявлять учтивость к Эмили, а когда она уходила, кланялись, – наверное, поклон еще сильнее отождествлял их с грядущим праздником. Они открывали рты и задорно хохотали, а Эмили кивала и улыбалась в ответ, испытывая почти такой же ребяческий восторг. Она радовалась так искренне, что не осознавала, как упорно трудилась весь день. Она была изобретательна и придумала много новых развлечений. Именно она, при участии садовников, с помощью зеленых ветвей преобразовала площадки под навесами в беседки и декорировала столы и ворота парка.

– Вы все ходите! – заметил лорд Уолдерхерст, когда Эмили спешила мимо. – Не считали, сколько часов провели сегодня на ногах?

– Мне нравится ходить, – на бегу ответила она, не упустив из виду, что маркиз пересел чуть ближе к леди Агате и что Агата, в большой шляпе с белыми газовыми воланчиками, похожа на серафима – глаза блестят, лицо сияет необычным светом. Девушка выглядела по-настоящему счастливой.

«Наверное, маркиз говорит ей нежности, – подумала Эмили. – Как будет счастлива Агата! У него хорошие глаза. Он может любую женщину сделать счастливой». С ее губ сорвался легкий вздох. Она начала уставать физически, хотя еще не вполне понимала это. Однако если бы не физическая усталость, в тот момент она даже не подумала бы, что сама она не из тех женщин, которым говорят всякие «нежности» и с которыми после этого случаются «приятные события».

– Эмили Фокс-Ситон, – заметила леди Мария, обмахиваясь веером, поскольку стояла ужасная жара, – производит на меня крайне интересный эффект. Она заставляет меня почувствовать себя щедрой. Мне хочется презентовать ей самые красивые вещи из гардероба родственников.

– Ты отдаешь мисс Фокс-Ситон одежду? – спросил Уолдерхерст.

– Ну не выбрасывать же. Я знаю, что вещи пригодятся Эмили. То, что она носит… это просто умиляет. Она проявляет немалую изобретательность, чтобы выглядеть достойно с минимальными затратами.

Лорд Уолдерхерст поднес к глазам монокль и посмотрел вслед удаляющейся от них мисс Фокс-Ситон, обратив внимание на ее прямую крепкую спину.

– Она и в самом деле хороша собой, – ненавязчиво вставила слово леди Агата.

– Что верно, то верно, – признал Уолдерхерст, – она довольно привлекательная женщина.

Вечером леди Агата пересказала Эмили комплимент и тем самым вогнала ее в краску.

– Лорд Уолдерхерст знаком с сэром Брюсом Норманом, – сообщила Агата. – Разве не удивительно? Маркиз говорил со мной о нем. Называл даровитым человеком.

– Вы приятно побеседовали, я не ошибаюсь? – спросила Эмили. – Когда я проходила мимо, вы оба выглядели так… так, словно рады обществу друг друга.

– Неужели? Маркиз выглядел радостным? Он был очень мил. Я не знала, что он может быть таким.

– Я никогда не видела его в столь хорошем настроении, – ответила Эмили. – Впрочем, по-моему, общение с вами всегда доставляет ему удовольствие, леди Агата. Та легкая белая шляпка, – задумчиво добавила она, – вам очень к лицу.

– Очень дорогая, – вздохнула Агата. – И очень недолговечная. Мама сказала, покупать такие вещи равносильно преступлению.

– Представьте, как будет чудесно, – поторопилась утешить ее Эмили, – когда… когда вам не придется беспокоиться о таких вещах!

– О-о! – вновь вздохнула Агата. – Такая жизнь показалось бы мне раем! Людям не понять; они полагают, что когда девушки переживают, это не всерьез, это лишь ради кокетства. Если бы они только знали, что некоторые вещи не менее насущны, чем хлеб! Они бы ужаснулись!

– И в самом деле очень важно, что на нас надето. – Эмили прилагала все усилия, чтобы не менять тему разговора, и озабоченно продолжила: – Каждое платье – как будто новый портрет. В вашем гардеробе найдется, – задумчиво проговорила она, – что-нибудь совершенно нестандартное, чтобы надеть сегодня вечером и завтра?

– У меня есть два платья, которые я здесь еще не надевала. – Агата помедлила. – Я… я решила их приберечь. Одно газовое, черное с серебром. Серебристая бабочка приколота на плечо, и вторая такая же для прически.

– О-о, наденьте его сегодня! – пылко воскликнула Эмили. – Когда спуститесь к ужину, будете выглядеть такой… такой новой! Всегда считала, что блондинка, впервые вдруг представшая в черном, – это в своем роде новое рождение. Хотя рождение – не совсем подходящее слово. Просто наденьте это платье!

И леди Агата послушалась. Эмили Фокс-Ситон зашла к ней в комнату перед ужином, чтобы помочь добавить последний штрих к образу. Она предложила зачесать светлые пряди повыше и более небрежно, чтобы казалось, будто серебристая бабочка распростерла трепещущие крылышки над головой и парит в воздухе. Напоследок Эмили сама приколола вторую бабочку на плечо, отступила на шаг, чтобы окинуть девушку взглядом, и воскликнула:

– О-о! Чудесно! Позвольте мне спуститься на минуту раньше, чтобы видеть, как вы входите в зал!

Эмили сидела в кресле поблизости от лорда Уолдерхерста, когда появилась ее подопечная, и заметила, как глаза маркиза вспыхнули. Вот оно, «новое рождение»! Уолдерхерст даже монокль уронил – пришлось подхватить его за шнурок и водрузить на место.

– Психея!^[3] – воскликнул маркиз сдавленным голосом. Это прозвучало больше как утверждение, чем как оценочное суждение. – Психея!

Маркиз не обращался ни к Эмили, ни конкретно к кому-либо другому. Просто реплика знающего и проницательного ценителя, без намека на восторг, что было любопытно. Лорд Уолдерхерст почти весь вечер разговаривал с Агатой.

Перед сном Эмили зашла к подруге.

– Что вы собираетесь надеть завтра на праздник?

– Белое муслиновое платье с кружевными вставками, шляпку из марлевки, белые туфли и белый зонтик от солнца.

Леди Агата немного нервничала; даже щеки порозовели.

– А завтра вечером? – спросила Эмили.

– Палево-голубое. Не желаете присесть, мисс Фокс-Ситон?

– Нам обеим пора в постель. Вам необходим отдых.

И все же Эмили присела на пару минут, потому что Агата взглядом умоляла ее задержаться.

С вечерней почтой пришли вести с Керзон-стрит – более удручающие, чем обычно. Леди Клэруэй не знала, что предпринять, и ее душевное состояние граничило с истерикой. Портниха подала иск. Этот факт, несомненно, попадет в газеты.

Если не случится чудо, которое предотвратит скандал и спасет нас, все отправимся в Касл-Клэр. А значит, все будет кончено. Невозможно вывести девушку в свет, когда распространятся подобные слухи. Они не любят такие слухи.

Под «ними» подразумевались люди, мнение в Лондоне которых было равносильно закону.

– Отправиться в Касл-Клэр, – запинаясь, проговорила Агата, – все равно что быть приговоренными к голодной смерти. Аликс, Хильда, Миллисент, Ева и я будем постепенно умирать из-за недостатка всего того, что делает жизнь девушек приемлемой – девушек, принадлежащих к определенному общественному классу. И даже если в последующие три-четыре года произойдет что-либо неординарное, будет слишком поздно для нас четверых, да и для Евы, скорее всего, тоже. Стоит только покинуть Лондон, и тебя забудут. Люди забывчивы; это свойство человеческой натуры. Да и как тут не стать забывчивыми, если каждый год в свет выводят толпы новых девушек?

Желая подбодрить Агату, Эмили Фокс-Ситон принялась заверять, что никому не придется ехать в Касл-Клэр, – она умела вселять надежду. Эмили сделала комплимент черному газовому платью и волшебному эффекту серебристых бабочек.

– Полагаю, именно бабочки заставили лорда Уолдерхерста воскликнуть: «Психея! Психея!» – при вашем появлении, – заметила она как бы невзначай.

– Он это сказал? – Леди Агата немедленно сделала вид, будто слова вырвались у нее сами собой.

– Да. – Эмили поспешно замяла тему; тут требовалось много такта. – А черный цвет очень украшает вас и делает образ воздушным. Вы кажетесь почти эфемерной в черном; словно можете улететь в любой момент. И все же вам пора спать.

Леди Агата проводила Эмили до дверей комнаты и пожелала ей спокойной ночи. Она выглядела как ребенок, который в любой момент может заплакать.

– О, мисс Фокс-Ситон, – пропищала она детским голоском, – вы так добры!

Глава 4

На следующее утро, когда мисс Фокс-Ситон шла через сад, в той части парка, что прилегала к дому, царила суета. Уже расставили столы, а корзины с хлебом, пирожными и другой готовой провизией заносили под тент, где планировали кипятить чай. Работники были деловиты и жизнерадостны; завидев Эмили, мужчины брали под козырек, а женщины с улыбкой кланялись. Все отмечали ее доброжелательность и надеялись, что она достойно представит на празднике ее светлость.

– Она трудяга, эта мисс Фокс-Ситон, – сказал один работник другому. – Никогда еще не видел ни одну леди, которая с таким рвением бралась бы за дело. Леди, даже если у них лучшие побуждения, имеют привычку стоять над душой и давать указания, толком не разбираясь, как правильно нужно делать. А она сегодня с утра самолично нарезала бутерброды, а вчера своими руками паковала конфеты. Заворачивала в разноцветную бумагу и перевязывала ленточками, да еще говорила, что дети радуются цветным кулечкам больше, чем обычным, серым. А ведь и правда: для деток красная или синяя бумажка уже подарок.

Эмили все утро нарезала бутерброды и выпечку, расставляла скамьи и раскладывала по столам игрушки. День выдался чудесный, хотя и жаркий, а она была так занята, что едва выкроила время позавтракать. Праздник намечался грандиозный. Леди Мария пребывала в прекраснейшем настроении. На завтра планировалось посещение неких живописных развалин, а вечером – званый ужин. Любимые соседи ее светлости, проживавшие в пяти милях, только что вернулись в свое поместье и, к большому удовлетворению хозяйки, намеревались присутствовать на ужине. Большинство своих соседей она находила скучными и принимала их у себя дозированно, как лекарства. Однако Локьеры были молоды, умны и привлекательны, и леди Мария всегда радовалась, когда они приезжали к себе в Лок одновременно с ее пребыванием в Маллоу.