Отправляясь «по бабам», не забыл и о девочках. Договорился с Макаревичем, что тот сводит их в Третьяковскую галерею. Ну, Вика Цыганова, конечно, была, а вот для Тани будет незабываемое впечатление из детства.

Вроде бы всё предусмотрел, а вышло, что чуть не опоздал. Раскланялся с металлургами и военными и пошёл к стоянке такси – а там очередь. Отвык ведь во времена проживания в будущем, которое все попаданцы хотят заменить вот на это прошлое. Память – вещь избирательная: хорошее долго помнит, а вот об очередях норовит забыть.

Очередь двигалась. Подъезжали «Волги» с шашечками, ещё не жёлтые, а бежевые, и не 24-е, а 21-е, но это скорости приближения к заветной дверке не меняло. Пётр глянул на изделия швейцарских гномов. Опоздает, если ничего не предпринять. А что можно предпринять? Достать сотовый и позвонить в «Яндекс-такси»? Поймать частника? Это в 67-м году? Вернулся в гостиницу и заказал такси по телефону. Обещали в течение получаса. Ладно, один чёрт быстрее не получится.

И успел ведь! К двери квартиры Чуковских поднялся без трёх минут десять, и не один поднялся, а с тремя помощниками. Вот надо отдать должное южным народам нашей необъятной Родины. Они другие. Тысячелетия воспитания в духе чинопочитания и понимания природы человека сделали своё дело. Плов был не в казане, как заказывал Пётр. Отнюдь. Он был на трёх огромных блюдах, и плова было три, по трём разным рецептам. Салат «Крабовые палочки» тоже был не в кастрюле: его подали в большой супнице с плотно закрывающейся крышкой. Кроме того, были немаленькие блюда с виноградом, мандаринами и совсем чудом – клубникой. Где взяли – в апреле? И три большие вазы. С розами. В одной белые, во второй – розовые, в третьей – кроваво-красные. Опять чудо для 67-го года. С «доставкой» столкнулся у подъезда – препирались с консьержкой, не желающей поощрять эту вакханалию щедрости.

– Это со мной.

– А ты-то кто, милок? – правильная тётка, бдит.

Пришлось распахнуть куртку. На сером пиджаке небольшой иконостас. Слева медаль лауреата Ленинской премии. Справа орден Трудового Красного знамени, две медали и значок члена Союза писателей. Что уж на тётку подействовало, значок или премия – не стал выяснять. Пропустила, и ладно. Уже поднимаясь по лестнице, понял: ни то, ни другое. Куртка!

Обычная коричневая кожаная куртка. Сшитая по канонам XXI века. Капюшон, оторочка из песца, молния, куча всяких карманов, погончики. Ну не за лётчика ведь тётечка приняла. Не иначе – за знаменитого артиста. Вон сидит внизу, гадает, «Больших или Малых Академических театров». С курткой намучился. В ателье отказали – ровно кожу не прошьют, коробить будет. Слабоваты машинки. Пришлось идти к сапожникам – тоже отказали. Машинки сломаны, никто починить не берётся. Есть одна допотопная, но строчку ровную не держит. Пётр вспомнил, что и в первые дни «попаданчества» прочёл об этом в местной газете. Дал команду отвезти машинки в ЛМЦ на завод, там отличные специалисты по ремонту станков. Починили ведь. Починили – только лучше не стало. Машинка прыгает, как норовистая лошадка, и строчку всё равно не держит. Беда! Пришлось отправлять Макаревича на «Уралобувь» с подарком. Вручил ведро кедрового ореха и три кило мороженой клюквы, ну и тонкую золотую цепочку, из новых. Сработало на пять. Приехали два наладчика – и наладили. Более того, научили этому специалистов по токарным станкам. А говорят, что взятки зло. Это заблуждение – вон сколько пользы. Главное – это цель, а тут цель явно благая. Во-первых, куртка себе. Во-вторых, куртки «дочерям». В-третьих, у сапожной мастерской теперь есть две практически новые швейные машины, и есть специалисты по их наладке и ремонту. А в чём минус? Развратили главного по ремонту спеца на «Уралобуви». Это одной-то цепочкой? А кто ж в обозримом будущем ему вторую даст? Их ведь всего двое, попаданцев. Ну и не очень легко представить десятилетнюю девочку, раздающую цепочки. Хайтек!

Акперу нужно отдать должное. Дверь открыла старшая Чуковская. Бывший повар (повара, как и КГБшники, бывшими не бывают) изобразил поклон из фильма про старика Хоттабыча и мановением руки запустил конвейер. Жаль, нет музыки – чего-нибудь из Хачатуряна. Пётр нёс вазы. За огромными букетами даже узнан не был. На стол всё не влезло – вазы разместились на полу, а блюдо с клубникой – на комоде. Шок. Вот подходящее слово.

– Акпер, вот кассета с песней. Твоё угощение выше всяких похвал. А теперь представь пять таких угощений. Вот такая песня! Никто не слышал.

Пожали руки и распрощались. Дамы пытались оставить волшебника, но армянин был непреклонен – дела. А песня и в самом деле была бомбой. «У беды глаза зелёные». Даже жалко расставаться. Намучились! Пела грудным контральто эфиопка, с чарующим акцентом. Просто снос башки. Это в XXI веке. Здесь – атомный взрыв.

Пока прощался с волшебником и песней, не обращал внимание на обитателей и гостей квартиры. А зря! Понюхали, попробовали. Оценили жест.

– Да, Пётр Миронович, зря вас Люша инопланетянином обзывает. Вы с этой планеты. Только из подземного мира. Там дьявол у вас на посылках? Как такое возможно в Москве ранней весной? – членкор так разволновалась, что даже акцент проступил. А кто она по национальности?

– Мы с Вельзевулом братья. Что скрывать правду – она всё равно на свет вылезет. Только одно «но»: он меня ограничивает в чудесах. На сегодня всё, исчерпан лимит, – шутейно поклонился, – Плов нельзя есть холодным. Быстро к столу.

Сидели, болтали ни о чём. Доедали плов. Вдруг звонок в дверь. На манеже те же: опять Акпер. Плетёная корзина. В ней коньяк «Камю», шампанское «Мадам Клико», ананас, а в нагрузку – ещё и термос с мороженным.

– Петрос Мушегович послушал песню. Это лучшая ваша песня.

Акпер ушёл, а Пётр остался.

– Пётр Миронович, а как зовут третьего брата? Это от него подарки? – а ведь и в самом деле – перебор для нищей интеллигенции в 1967 году. Даже у Брежнева вчера было на пятьдесят баллов дешевле, если по пятидесятипятибалльной шкале.

– Плов нельзя есть холодным, а мороженое – горячим.

– О какой песне говорил этот прохвост? – насела с другой стороны Люшина мать.

Пришлось достать кассету, перемотать, найти и поставить. Атомный взрыв. Все рыдали. Все – это и Пётр тоже. Вещь.

– Пётр Миронович, но ведь так нельзя! Такого не бывает. Каждая ваша песня – это шок для всей страны. Это же за пределами человеческих возможностей. Кто вы на самом деле? – возопила, вернувшись из «дамской комнаты», главная химичка.

– Десерт тает, и всех моих способностей не хватит превратить сладкую жижицу в мороженое назад. Вернёмся к нашим баранам.

Потом сидели в кабинете главного Чуковского и обсуждали лекарства. Цезаревна с мамой мыли посуду и готовили чай, сидели втроём. Рахиль Хацкелевна, доктор Вера Спиридоновна Ляшенко и Пётр. И как только эти дамы докторами наук стали? Они, скорее всего, хорошие химики, а вот организаторы – никакие. Лекарства даже у нас не зарегистрированы. Ну, им, возможно, виднее про всякие там испытания клинические, Пётр не особенно в курсе был, а вот дальше?

– Нужно сделать так, чтобы их не смогли у вас украсть иностранцы. И в то же время нужно сделать так, чтобы за патентами выстроилась очередь, – попытался включить женщин в процесс спасения Родины попаданец.

– Этим занимается соответствующая организация. Автор ведь передаёт все права государству, получая патент, – разъяснила политику партии членкор секретарю этой партии.

– Да и ладно. Вам нужно получить заграничные патенты, и ещё нужны правильные статьи в журналах. А самое главное, особенно по «Виагре» – статьи с восхвалением должны появиться на первых страницах таблоидов.

– Да вы с ума сошли, Пётр Миронович. И что такое «таблоид»? – Фрейдлина отмахнулась, как от больного.

– Что же плохого будет, если на первой странице «Таймс» – это и есть таблоид – появится статья? И вот такой заголовок: «Эти русские смогли получить афродизиак, который на самом деле работает. Где вы, стареющие ловеласы? Вам дорога в Москву! Только поплотнее набейте кошельки долларами – русские научились торговать».

– Вы предлагаете нам самим торговать? – квадратные глаза.

– Я секретарь горкома, а не прикидывающийся им психбольной. Просто в СССР с патентов платят проценты. Здесь это миллионы и миллионы долларов! Если наладить выпуск только этого препарата, то продажи будут на миллиарды. А «Омез»? Тоже ведь потребность огромная, гастрит у каждого третьего – а у каждого второго мысль, что у него гастрит. А если этой мысли нет, то её нужно внушить. Помните начало романа «Трое в лодке, не считая собаки»? Там главный герой нашёл у себя все болезни, даже, кажется, беременность. Вот статьи с такими симптомами раннего гастрита и начинающейся язвы должны неделями не слезать со страниц западных газет. В Москве должен быть магазин, который продаёт только ваши лекарства, и проклятые буржуи должны часами стоять в очереди. Пусть побывают в нашей шкуре. Страна тратит огромные деньги на вооружение, иначе бы давно съели. Пусть за это оружие платят их граждане, а не наши.

– А ведь Вельзевул не отнял у вас способности к чудесам! Обманули. Вон, хлещут, как из рога изобилия. Делитесь планами. Поможем, чем можем.

Глава 5

Событие двадцать восьмое

Только приступили к конструктивной беседе о завоевании западного рынка, как в дверь позвонили. И без всяких шестых чувств Пётр понял, что это по его душу. Нет, по тело – в душу коммунисты не верят. За дверью был без экивоков коммунист. Ростом товарищ был с Петра, может на пару сантиметров даже пониже, а вот вес! Вес коммунист имел под сотню. И это был не пивной животик – это были мышицы.

– Тишков Пётр Миронович? – спросил, но в ответе не нуждался – возможно, фотографию видел, – Собирайтесь, едем в Завидово.

Очевидно, обладатель мышц ожидал вопросов типа: «куда?» или «зачем?». Пётр промолчал. Кто же в XXI веке не знает, что в Завидово дача «дорогого Леонида Ильича». Помолчали.

– Где ваши дочери? – первым бросил играть в молчанку коммунист.

Пётр мельком глянул на часы и уловил приподнявшуюся бровь «собеседника». Швейцарцы показывали почти двенадцать. Зря их надел, запоздало пожалел Пётр. Довыпендривался. Теперь доложат.

– Скорее всего, в Третьяковской галерее.

И тут товарищ удивил. Он достал из внутреннего кармана рацию – вполне себе небольшую, и даже в пластмассе. Для 1967 года вещь неординарная.

– Василий, к выходу в Третьяковку. Две девочки десяти лет, – посланец вопросительно выгнул бровь.

– С ними мужчина лет сорока в кожаной куртке. Девочки в куртках с капюшоном из серого материала, – подсказал Пётр, правильно истолковав выгибание. Ну, так не интересно! А где «Первый, я Окунь, говорю со дна Невы»?

– Собирайтесь. Машина внизу. Вам нужно заехать в гостиницу?

– Зачем?

– За песнями, – чуть не изобразил улыбку «собеседник», но вовремя одумался.

– Нет, кассеты с собой, – да разве можно такую ценность в номере оставлять? Вон, в знаменитом многострадальном портфеле.

– Жду вас в машине.

Пришлось распрощаться. Ну, тезисы намечены – пусть думают. Назначили ещё одну встречу, во вторник вечером в ресторане «Прага» – просто Пётр других не знал. Не «масквич». У подъезда ожидала не «Чайка». Да даже и не «Волга». «Рафик»? Так ведь и не «Рафик». Чудо-юдо. Голубая коробочка типа «Рафика», но без окон. И мордочка другая – более квадратная и с круглыми фарами.

– Что это? – поинтересовался Пётр у собеседника, обойдя голубое чудо.

– ЕрАЗ-762. Говно машина. Хоть и новый, но ломается каждые три дня. Только что снова из ремонта. Ни черта армяне делать не умеют.