– Та-ак? – заинтересовавшись, протянул Мане, и Мона поспешно кивнула:

– Не могли бы вы, пожалуйста, пойти за мной? Речь об одном… особенном экспонате, – намекнула она. Затем махнула обоим призракам, и те с любопытством поплыли за ней. Мона повела их мимо Бена и Бербель к пустому месту между двумя картинами в конце экспозиции.

– Ну так что? Мы не можем потратить на это всю ночь! – пожаловался Мане, а Пикассо кивнул.

– Сейчас, – пробормотала Мона и отодвинула в сторону одиноко стоящий стул. Теперь это место выглядело почти так же, как все остальные углы, не хватало только картины.

– Здесь же ничего нет! – Мане явно терял терпение.

– Пока ничего. – Она выдавила из себя фальшивый смешок и похлопала по карманам форменной куртки. Вот он. Как повезло! Быстро обернувшись спиной к обоим джентльменам, она раскрыла рисунок маленькой Мэнди.

– Это нечто особенное. Нарисовано при помощи самых простых материалов, но от всей души. Для художницы очень важно, чтобы два таких прославленных мастера оставили отзыв о ее работе. – Она старалась говорить профессионально. Осторожно, будто ценнейшее сокровище, Мона показала Мане и Пикассо сплошь покрытую блестками картинку.

Тишина.

Бледные глаза привидений не выражали особого восторга, однако надолго задержались на листке. Потом господа обменялись долгими взглядами. Кто угодно, даже они, заметил бы, что это детский рисунок. Между духами произошел своего рода молчаливый диалог, прежде чем Пикассо прочистил горло.

– Позвольте спросить, что за талант написал эту картину? – откашлявшись, спросил он.

– Ее зовут Мэнди, и ей, по-моему, лет пять, – ответила Мона.

– Смело! – выпалил Мане.

– Современно! – добавил Пикассо. Очевидно, эти двое поняли, что имела в виду Мона.

– Какое выражение глаз!

– Да, я тоже вижу, они просто не отпускают!

– И какой творческий подход к использованию пигментов! – Пикассо указал на множество блестящих наклеек.

Мона кашлянула.

– Господа, вас не затруднит к завтрашнему дню составить для меня подробный анализ произведения? Уверена, Мэнди будет просто счастлива. – Она дружелюбно улыбнулась.

Пикассо и Мане снова подозрительно покосились на нее, но потом оба согласно кивнули.

– Можете на нас положиться!

Француз отвесил небольшой поклон:

– Это честь для меня, мадам!

Призрак Мане тут же забрал картинку. Она тоже зарядится тавматургической энергией, вероятно, даже заживет собственной жизнью. Маленькая Мэнди придет в восторг, если план Моны сработает. Ее рисунок здесь, в музее, – теперь уже Моне придется просить автограф. С удовлетворенной ухмылкой она отошла от духов и села на скамейку, чтобы понаблюдать. Бен сел рядом с ней, а Бербель вопросительно наклонила голову.

– Мы вставим картинку в рамочку, повесим тут, и тогда каждый вечер кому-нибудь останется просто приводить этих джентльменов сюда. Так как они обретают форму максимум на час, рисунок их займет. А поскольку каждый день они все забывают и начинают сначала, это может длиться вечно. Все бессильны перед детскими рисунками, – шепнула она на ухо оборотню, и тот расплылся в улыбке.

– Суперская идея! – откликнулся он, и Мона негромко рассмеялась.

– Это твоя идея.

От смущения Бен поерзал на месте. Так или иначе, Мона была очень собой довольна. После кошмара с Бербель она нуждалась в этом ощущении успеха. Иногда Моне удавалось импровизировать, однако иметь четкий план ей все же нравилось больше.

Вскоре полночный час подошел к концу, призраки художников растворились, и Мона забрала рисунок. Стоило им выйти из небольшой галереи, как их перехватил Борис.

– Бербель, тебе пора возвращаться на свой пост. А ты, Бен, боже мой, у тебя такой потрепанный вид, иди домой, ложись спать. – Затем он повернулся к Моне и робко улыбнулся, его сдвинутые брови не предвещали ничего хорошего.

– Мона, моя дорогая ведьма, – начал он, – в моем коридоре ругаются вазы, боюсь, CD-плеер сломался. Не могла бы ты…

– Еще и это!

Глава 8. Дурные знамения

Вскоре после полудня у Моны зазвонил будильник. Вместо неторопливого «завтрака» ее ждал пыльный запах городской железной дороги Оффенбаха. У нее было много планов на сегодня, и после быстрого душа и жалкого тоста она села в раскачивающийся поезд, полный зомби. Однако тот, кто при этом подумал о бездомных, ошибся. Все, что пахло алкоголем, потом и блевотиной, было живым. Нежить же окружала затхлая пыль и спертый запах разлагающегося разума.

Нога мужчины с газетой сильно раскачивалась не потому, что он нервно ждал свою остановку. Она безудержно тряслась, потому что зомби плохо контролировали свои тела. Склизкими руками он держал перевернутую вверх ногами первую полосу газеты с четырьмя кричащими буквами на красном фоне. Рядом разместилась фотография толпы людей. Заголовок обещал правду о правде: «Теперь мы знаем!!!» С тремя восклицательными знаками. А ниже: «Демонстрация против вдыхания воздуха прошла успешно, всего через девять минут все пять тысяч участников победоносно задохнулись! Наконец наша страна снова может дышать!»

Мона закатила глаза. Благодаря возрастающему числу зомби подобные газеты приобрели большую популярность. Даже журналы о красоте переживали новый подъем, хотя фильтры и Photoshop устроили небольшую войну с косметической индустрией. Тональный крем с полным покрытием редко маскировал черные тени под разлагающимися глазницами, зато забавный «собачий» фильтр спасал ситуацию.

Зомби научились подстраиваться и не бросаться в глаза. Пусть в этом и не было необходимости. Еще в Средневековье хватало факела или вил, чтобы любая нежить могла спокойно спрятаться в толпе. Об оживших мертвецах знал весь земной шар. Они стали частью хорошей легенды. Люди играли в видеоигры, где их убивали, содрогались от ужастиков про них, плюс футболки, песни, книги, теории заговора. Гниющие ребята, которые любили жрать мозги, прославились. Вот почему Мона не могла понять, как люди могли ничего не замечать, будто намеренно игнорируя нынешнее положение вещей. Случился зомби-апокалипсис, а никто не сказал ни слова.

Люди просто удивлялись тухлому запаху в автобусах и поездах, жаловались на вонь от соседа в самолете, без остановки брызгали вокруг дезодорантами и духами. Да, они замечали ароматизатор-елочку у водителя такси, но то, что он нежить, – этого никто не видел.

Служащие, кассиры, строители, артисты, даже экскурсоводы: зомби встречались повсюду, настоящая загадка, как у них получалось справляться с этой работой. Колл-центры ими просто кишели. При этом нежить была практически не в состоянии быстро передвигаться, не говоря уже о том, чтобы учиться или разговаривать. Зомбийский без акцента звучал почти как йодль с носком во рту.

Даже когда одного из них на полный срок избрали президентом США, люди обсуждали исключительно его странный цвет лица и необычные волосы. Однако то, что он из нежити, поняли только сами сверхъестественные существа.

Наконец Мона добралась до выхода. Единственной целью сегодняшнего дня было отвлечься. Она потратит все свои оставшиеся деньги в модных магазинах и супермаркетах, возможно, побродит по какому-нибудь книжному, найдет себе ужин… а потом день закончится.

Сонотеп лежал под стеклом, освобожденный от цепей, и в полночь выяснится, во что выльется работа Моны. Она пришила две крепкие петельки к своим огнеупорным перчаткам, чтобы вешать их на форменный пояс ночного охранника. В магазинчике вуду на вокзале купила еще парочку печатей на всякий случай, а после отчаянной попытки оттянуть время разговором с милой рыженькой девочкой в веганском бургер-баре фора Моны подошла к концу.

Никогда еще ноги не казались ей такими тяжелыми, но она устроила настоящий забег в сторону музея. Словно от этого зависела ее жизнь, ведьма влетела внутрь через служебный вход, сбежала вниз по лестницам к общей комнате, юркнула в дверь, подгоняемая собственными мыслями, бросилась к шкафчику, чтобы положить вещи и…

– Ай!

– Пунктуальна с точностью до секунд, я впечатлен, – промурлыкал Борис, который внезапно возник перед ней и небрежно провел рукой по волосам. У Моны в шкафчике что-то затрещало, и она проворно захлопнула дверцу.

– Можешь, пожалуйста, перестать? – прохрипела она, чувствуя, как сердце подскакивает до самого горла.

– Новогодние петарды? – осведомился Борис, с любопытством глядя на шкафчик, из которого пошел легкий дымок.

– Нет… я подожгла свою куртку. Поэтому… входи, пожалуйста, в комнату как нормальный человек. – Она еле сдерживала раздражение. Не то чтобы для нее так много значила музейная униформа. К счастью, рюкзак до сих пор стоял у нее между ног. Супер – первая настоящая смена, а ее силы уже все испортили.

Борис только поджал губы.

– Просто вампиры передвигаются немного быстрее… А я думал, ты обрадуешься, когда меня увидишь. Все-таки я составляю тебе компанию в эту важную ночь. – Он прошел мимо нее, открыл собственный шкаф и вручил Моне свою синюю куртку.

– Ну да. Спасибо, – чуть слышно буркнула она и надела форму чересчур большого размера. Та слегка запылилась, вероятно, потому, что ее коллега никогда не носил на работе ничего, кроме комбинезона без рукавов.

– Мило!

– Что? – удивленно переспросила Мона.

– Ты в вещах оверсайз. – Борис ухмыльнулся и сам начал готовиться к смене, взял фонарик и капсулы со святой водой. Иногда Мона сомневалась, не флиртует ли он с ней снова, но, с другой стороны, с Беном и Бербель Борис общался точно так же. Возможно, с этими двумя он тоже заигрывал. Или просто пытался отвлечь Мону. Она в самом деле поняла, что вся ее нервозность растворилась – хватило всего лишь капельки дружеского участия. Поразительно, как часто он спонтанно менял тему, когда она психовала.

* * *

Сегодня днем наконец открыли выставку Сонотепа. Торжество Моне, к сожалению, пришлось проспать, чтобы быть в форме к своей первой ночной смене перед саркофагом. Она надеялась увлекательно сидеть и ждать. Ждать и сидеть. Потом пройти кружок по залу, прогуляться туда-сюда по коридорам, посветить тут и там фонариком, чтобы в итоге завершить ночь еще одним захватывающим раундом сидения и ожидания.

Директор настоял на том, чтобы в первую настоящую смену она была не одна. Как и ожидалось, вампир и оборотень сами вызвались провести эту ночь вместе с ней.

Едва она закончила присматривать за ежедневным курсом аэробики частично безруких статуй, ее встретил Борис. Близился полночный час, а с ним и вероятное воскрешение египетского принца.

Все в Моне противилось этому, и ей с трудом удавалось следить за безостановочной болтовней Бориса. Тот громко жаловался на новые правила и изменения в туалетах. Что-то про век и про то, что сейчас действительно не помешало бы сделать третий туалет, как минимум унисекс. Мона рассеянно соглашалась, изо всех сил стараясь сосредоточиться. Когда они добрались до коридора египетской экспозиции, ей казалось, что она вот-вот лопнет, однако, к счастью, там уже ждал Бен. Он с любопытством вытягивал шею, стоя перед золотыми воротами с прямой спиной, поза выражала знание своего долга. Как овчарка, которой велели не двигаться с места, в то время как на тарелке перед ней лежала большая мясная колбаска.

– Привет, Мона! – Бен, как обычно, порывисто ее обнял. Она с удивлением услышала, как хрустнули косточки у нее в спине. Опять он что-то ей вправил.

– Ну-ну, Бен, все хорошо? – просипела Мона, зажатая в кольце его рук, после чего он тут же ее отпустил.

– Прости. Ммм… Все сложно. Скоро полнолуние. Плохо себя чувствую. Чесался всю ночь… – Парень вздохнул и, по своему обыкновению, выпятил нижнюю губу.