Бесшумно прокравшись к гостиной, она открыла дверь и прошмыгнула внутрь, отчетливо осознавая, что в квартире стоит гробовая тишина, нарушаемая лишь шумом дождя, бьющего по стеклам. Выпустив наконец воздух, который, казалось, держала в легких с тех пор, как вошла в лифт, Морана быстро поставила телефон на зарядку, зашла в ванную комнату и включила теплую воду.

Присев на край ванны, она снова принялась обрабатывать рану и зашипела, когда от жжения заслезились и без того чувствительные глаза. Заклеила рану пластырем, сняла одежду и бросила подальше в угол, зная, что больше ее никогда не наденет. Проверив температуру воды и заперев дверь, она окунула ногу в огромную ванну и наконец-то опустилась в нее.

Казалось, будто все ее тело заключила в объятия самая теплая, самая приятная вода, в которую она только погружалась. Лучшие объятия.

Застонав от того, как чудесно вода ласкала ее больные мышцы и маленькие порезы на теле, Морана разок окунулась в нее с головой, а потом опустила затылок на выложенный плиткой бортик. Положила руки на выступ и закрыла глаза.

Она не позволяла себе думать ни о чем: ни о своей машине, ни о хладнокровных убийствах, ни об отце, ни о его попытках ее убить, ни о мужчине, что пришел за ней, ни о выборе, который они оба совершили, и уж точно не о поцелуе, от которого до сих пор жгло припухшие губы. Не позволяла себе возрождать в памяти воспоминания ни о дожде, ни о пистолете, ни о Тристане Кейне. Не разрешала себе помнить ни нежные прикосновения, ни сильную жажду, ни молчаливый выбор.

Морана просто лежала, предоставляя воде роль ее нежного любовника, который унимал боль, очищал ее и полностью расслаблял в своих объятиях.

Размышления могли подождать до утра. Морана не обращала внимания на последнюю струну, что удерживала ее в сознании и не давала распасться на части, не обращала внимания на боль, с которой та туго натягивалась от каждой мысли, – она не обращала внимания ни на что. Морана просто лежала и старалась ни о чем не думать.

Несколько долгих минут спустя, когда вода начала остывать, кожа морщиться, а сама Морана чуть не погрузилась в сон от принятия ванны после тяжелого дня, она кое-как заставила себя вылезти и вынуть затычку. Глаза щипало от усталости и недосыпа в последние несколько дней. Ей хотелось лишь одного: лечь в удобную кровать, с головой накрыться одеялом и спокойно проспать ближайшие десять лет. Не меньше.

Она со вздохом выключила свет в ванной и голышом вышла в темную спальню, наплевав на все, потому что слишком устала, и не беспокоясь, потому как была почти уверена, что Тристан Кейн этим вечером не зайдет к ней в комнату, ведь он избегал ее с тех пор, как они вернулись с кладбища.

Морана не раздумывая легла в постель, устроилась на ворохе подушек и застонала от мягкости и комфорта.

Жужжание телефона вынудило ее приоткрыть один глаз. Устройство ожило.

Взяв его с тумбочки и сняв с зарядки, Морана разблокировала экран и увидела уведомления о четырех пропущенных вызовах и трех сообщениях от Тристана Кейна.

Она заморгала, прогоняя сон, тяжело сглотнула, а затем открыла сообщения и прочла последнее, которое отправила ему.

Я: И правильно делают. В конце концов, я только что взорвала машину и хладнокровно убила двух человек.

(Отправлено в 16:33)

Тристан Кейн: Где ты?

(Получено в 16:34)

Тристан Кейн: Это не смешно, мисс Виталио. Где ты?

(Получено в 17:00)

Тристан Кейн: Ей-богу… ГДЕ ТЫ, ЧЕРТ ПОДЕРИ?

(Получено в 17:28)

На этом все.

От волнения в горле встал ком, живот налился тяжестью от вихря эмоций, которые она пыталась не замечать. Морана закрыла глаза, положила телефон обратно на тумбочку и повернулась на бок.

На часах была уже почти половина одиннадцатого. А значит, она увидела Тристана Кейна на кладбище около девяти вечера. Что он делал после отправки того последнего сообщения?

Нет. Намеренно прогоняя эту мысль прочь, Морана сделала глубокий вдох, почувствовала легкий цитрусовый аромат кондиционера для белья и велела себе поспать. Утром будет предостаточно времени, чтобы подумать, все переварить и составить план. А пока, каким бы ни был минувший день, она жива и ужасно устала, а значит, ее мозг вполне может подождать еще несколько часов.

Кивнув самой себе, она уже почти закрыла глаза, как вдруг в ее сознание ворвались раздающиеся снаружи голоса. Раздосадованная, она накрыла уши подушкой.

А потом положила ее на место.

Мужчины вели разговор.

Закусив нижнюю губу, Морана стала гадать, о чем же они говорили, но ей помогла тишина, царящая в пентхаусе: их голоса, пускай и негромкие, доносились до нее достаточно отчетливо, чтобы она смогла их расслышать.

– Отец звонил, пока тебя не было, – сказал Данте.

Значит, никаких тебе вопросов об их чувствах и переживаниях. Типичные мужчины.

Звук скребущих по пластику осколков подсказал ей, что кто-то из них убирал учиненный на полу беспорядок.

– Ситуация дома обостряется, Тристан, – заявил Данте спокойным, сдержанным тоном, который у Мораны начал ассоциироваться с ним. – Становится все хуже. Нам нужно возвращаться.

Тристан Кейн долго молчал. А потом его голос пронесся по ее обнаженной коже.

– Да, нужно.

На миг Морана позволила себе насладиться его грубым голосом, а потом до нее дошел смысл его слов. Он уезжает?

Болезненный узел в животе затянулся еще туже, по какой-то неясной причине ее наполнило странное чувство паники. По прошествии последних часов, недель, после того, как убедился, что она не сбежит, Тристан Кейн собрался оставить этот город? И ее? После того, как она поставила на кон свою жизнь?

Сердце перевернулось в груди.

Сжав одеяло кулаками, Морана попыталась сосредоточиться на разговоре.

– Мы вообще обратим внимание на очевидный вопрос? – Данте.

– Я ничего не заметил. – Безразличный. Равнодушный. Он.

Морана услышала, как Данте вздохнул. Она была вполне уверена, что подобные вздохи уже давно стали его верными спутниками.

– Что ты делал сегодня в доме этого ублюдка, да еще и один?

Видимо, об этом очевидном вопросе и шла речь, подумала Морана. Но о ком они говорили?

– Заглянул к нему в гости, – ответил Тристан Кейн.

Она вскинула брови от его вызывающего тона.

Данте не разочаровал.

– Ты сейчас и так в полной заднице, Тристан. Если ты вдруг забыл: кто-то жаждет твоей крови…

– Как и всегда.

– …а ты все подливаешь масла в огонь. Нам ни к чему, чтобы Габриэль Виталио начал дерзить, пока мы здесь.

Один.

Два.

Шок.

Морана уставилась в потолок, чуть не сойдя с ума от потрясения. Он приезжал к ее отцу? В его особняк? Один? Он ненормальный?

Словно по команде, ее разум нарисовал образ его рук – разбитых, с припухшими костяшками, по виду которых даже в миг, когда он целовал ее, Моране было ясно, что он превратил чью-то ночь в ад. Она исчезла, и он в одиночку отправился в особняк ее отца, да еще и сумел оттуда выбраться? А теперь у него содрана кожа на костяшках?

Что. Он. Наделал?

Тяжело дыша и чувствуя, как сердце мчится галопом, словно дикая лошадь, Морана не могла постичь, какие это принесет последствия. Попросту не могла.

Но все же она ощущала что-то еще. Какое-то новое чувство. Потому что она упала с лестницы и он наказал ее отца. Потому что она пропала и он вошел в логово льва, спалил его и выбрался оттуда невредимым. От новизны чувства, которое она испытала впервые в жизни, у Мораны на глаза навернулись слезы. Она всю жизнь была одна и знала, что никто даже бровью не поведет, если она исчезнет. А теперь из-за того, что этот мужчина – мужчина, который ненавидел ее двадцать лет своей жизни – ввязался ради нее в драку, защемило сердце, да так, как не бывало никогда прежде, так, как она была не в силах осмыслить. Только почувствовать.

Морана сделала судорожный вдох и продолжила прислушиваться, настолько сильно сжимая простыни, что побелели костяшки пальцев.

– Тем лучше, что мы здесь не задержимся.

Наступила долгая пауза.

– Под «мы» ты подразумеваешь и Морану? – тихо спросил Данте.

Сердце Мораны бешено колотилось в груди, неистовым стуком сливаясь с кружащими в ней необъяснимыми эмоциями, пока она ждала его ответ, чтобы понять, что же он предпримет. Ведь он не только молчал, но и действовал. Сейчас ей были нужны действия.

Тристан Кейн не спешил с ответом, и Данте снова вздохнул, а сердце Мораны екнуло.

– Тристан, она его дочь. Я прекрасно понимаю, почему она сейчас здесь, но так не может продолжаться. Виталио нанесет ответный удар. И это может плохо закончиться. Ты же знаешь.

Снова тишина.

– Ты не так сосредоточен на угрозе и ее устранении, как обычно. Мы не можем допустить наступления полномасштабной войны, Тристан. Ты отвлекся…

– Она в этом не виновата.

– Разве?

Пауза.

Данте продолжил:

– Послушай, я не больше, чем ты, хочу, чтобы она оставалась под крышей этого болвана. У нас есть безопасное место, в которое мы бы перевезли ее. Может, достать ей поддельные паспорта и вывезти из страны, как Катарину с девочками. Я задержусь и прослежу, чтобы все прошло гладко и ей не причинили вреда и…

– Она поедет со мной.

Четыре слова.

Произнесенные тихо. Гортанно. Непреклонно.

Вдох, который Морана затаила, порывисто вылетел из ее горла, а сердце билось так быстро, что, казалось, она потеряет сознание. Прижав руку к обнаженной груди, она ощутила его стук под ладонью, и сделала несколько успокаивающих вдохов, испытав прилив облегчения и еще какого-то неясного чувства.

Она поедет со мной.

А хотела ли она поехать? Оставить единственное место, которое было ей домом, единственный родной город, единственную знакомую ей жизнь? Морана знала, что сумеет воспротивиться его решению, но хотела ли она?

Нет.

Данте молчал долгое мгновение, и Морана задалась вопросом, как они сейчас выглядели. Насколько закрыты были друг от друга, как упорно бросали друг другу вызов взглядом?

– Отец примет ответные меры, – негромко предостерег Данте.

Тристан фыркнул:

– Как будто мне на это не насрать.

– Меня беспокоят меры не против тебя, – пояснил Данте. – А против нее. За совершение того, что ему оказалось не по силам.

«И что же это конкретно?» – гадала Морана.

– Довольно, Данте, – произнес Тристан Кейн голосом, опасным, словно острое лезвие. – Он узнает причину, как только мы приземлимся. Главное, подготовь самолет к утру.

– Будь готов к восьми, – отрезал Данте.

– Договорились.

Ладно.

Сделав глубокий вдох, Морана услышала тихий сигнал лифта, возвестивший о том, что Данте его вызывал.

– Кстати, – крикнул Тристан Кейн, – Кьяра звонила.

Кьяра Манчини. Тот звонок. Кто она?

– Зачем?

– Я не взял трубку. И не собираюсь, – ответил Тристан Кейн. – Но если он заставит ее…

– Я разберусь с этим, прежде чем мы сядем в самолет, – ответил Данте, и лифт просигналил снова, сообщив, что он уехал.

Кто эта женщина, черт возьми?

Морана повернулась на бок и стала смотреть в маленькие окна своей комнаты, наблюдая за потоками дождя и поражаясь тому, как резко изменилась ее жизнь с того момента, когда она в последний раз лежала в этой же самой кровати в такую же дождливую ночь. Тогда она размышляла о том, чтобы выпрыгнуть из этих окон, пусть даже гипотетически. А теперь не могла даже помыслить о том, чтобы отказаться от чего-то столь ценного внутри нее – того, что заставляло ее чувствовать все так остро; того, ради чего она начала бороться.

Жизни.