Ярость (страница 8)
– Понятия не имею, – Лана пожала плечами. – И что с того?
– Пожалуй, я с ним поговорю. – Воодушевленная своей идеей, Кейт с улыбкой налила себе еще вина. – Как старшая сестра. Все разузнаю, а потом скажу тебе.
– Пожалуйста, не надо. – Лана протестующе замотала головой.
– Почему?
– По-моему, ты не очень похожа на старшую сестру.
– Согласна. По-моему, тоже, – немного поразмыслив, признала Кейт.
И они расхохотались.
– По какому поводу веселье? – спросил я, заходя на кухню.
– Неважно, – ответила Кейт, не переставая смеяться. – Твое здоровье! – Она отсалютовала бокалом Лане.
***
Тем вечером мы много смеялись. Наша веселая компания отлично проводила время – кто бы мог подумать, что мы собрались вот так в последний раз…
Вы, наверное, спросите: что могло случиться за несколько часов? Что за катастрофа привела к убийству? Сложно сказать. Кто укажет тот момент, когда любовь превращается в ненависть? Все когда-нибудь заканчивается, я это знаю. Особенно счастье. Особенно любовь.
Простите, я стал ужасным циником. Раньше я был идеалистом, даже романтиком. Верил, что любовь длится вечно. Теперь с этим покончено. Теперь я твердо знаю лишь одно: первая половина жизни – чистый эгоизм, а вторая – сплошное сожаление.
Не торопите меня, пожалуйста, позвольте вдоволь насладиться последним счастливым воспоминанием. Мы ужинали во дворе, под звездным небом. Стол был расположен возле арки, увитой нежно пахнущим жасмином, и украшен мерцающими свечами.
Первым яством стали соленые морские ежи, которых только что очистила Агати. Даже в сыром виде, сбрызнутые соком лимона, они были не в моем вкусе – хотя, если закрыть глаза и быстро проглотить, то можно внушить себе, что это устрица. Далее на столе появились жареные морские лещи, мясные стейки, разные салаты и овощи, приправленные чесноком, и фирменное блюдо Агати – жаренный во фритюре картофель.
Кейт ела неохотно, зато я уплетал за двоих, перекладывая себе на тарелку щедрые порции. Я громко восхитился кулинарным талантом Агати, но и блюда, приготовленные Ланой, тоже не забыл похвалить. Впрочем, ее диетические салаты не шли ни в какое сравнение с вкусным до неприличия картофелем, выращенным тут же, на острове, в красной земле Ауры, – обжаренные до золотистого цвета кусочки так и сочились маслом. Грандиозное получилось застолье. Наш последний ужин.
Потом мы уселись вокруг костра. Я болтал с Ланой, Лео и Джейсон играли в нарды. А потом Кейт вдруг понадобился кристалл Агати, и она пошла за ним в дом.
Я должен рассказать вам о кристалле. В семье он считался почти магическим. Довольно примитивный с виду амулет для предсказания судьбы принадлежал Агатиной бабушке и предположительно обладал магическими свойствами.
Это был кулон: на серебряной цепочке висел матово-белый конусообразный кристалл, похожий на крохотную сосновую шишку. Берете цепочку с кристаллом в правую руку и держите над левой ладонью. Затем задаете вопрос, предполагающий лишь два варианта ответа: «да» или «нет». Кристалл начнет раскачиваться. Если он двигается, как маятник, по прямой, ответ «нет». А если по кругу – значит, «да».
Штуковина простая до нелепости, но предсказания выдавала пугающе точные. У кристалла спрашивали что-нибудь вроде «стоит ли соглашаться на эту работу», «переезжать ли мне в Нью-Йорк» или «выходить ли замуж за этого человека». Большинство гадающих потом честно отчитывались – спустя месяцы, иногда даже годы: предсказание кристалла сбывалось.
Кейт со свойственной ей иногда детской наивностью свято верила в магические свойства кристалла. Она была убеждена, что это настоящий амулет, достойный греческого оракула. В тот вечер каждый из нас по очереди гадал на кристалле, задавая самые сокровенные вопросы. Воздержался лишь Джейсон, который заявил, что ему это неинтересно. Он оставался с нами недолго – проиграв Лео в нарды, не выдержал и, мрачный как туча, удалился в дом.
Мы остались вчетвером, и атмосфера сразу разрядилась. Я скатал косячок. Лана никогда не курила травку, но сейчас решила нарушить это строжайшее правило и пару раз затянулась; Кейт тоже.
Лео сыграл на гитаре песню собственного сочинения – дуэт для него и Ланы. Получилось очень мило: голоса матери и сына отлично дополняли друг друга. Правда, после травки Лана то и дело забывала слова. А потом и вовсе начала глупо хихикать. Глядя на нее, мы с Кейт веселились от души, чем страшно раздражали Лео.
Представляю, как мы бесили его – этого серьезного семнадцатилетнего парня: укуренные взрослые, которые дурачились, как подростки. Мы втроем безостановочно хохотали, хватаясь друг за друга, раскачивались взад-вперед и корчились от смеха.
Я рад, что наш вечер сохранился у меня в памяти. Как мы втроем хохотали до слез. Я рад этому светлому воспоминанию… Сложно поверить, но через двадцать четыре часа один из нас будет мертв.
12
Перед тем как я расскажу об убийстве, хочу задать вам один вопрос. Что первично: характер или судьба? Это центральный вопрос любой трагедии. Что имеет определяющее значение – свободная воля или фатум? Неужели страшные события следующего дня были предначертаны, уготованы неким злым божеством? Мы были обречены – или могли избежать катастрофы?
Долгие годы меня преследовал этот вопрос. Характер или судьба? Как думаете? Выскажу свое мнение. После долгих тягостных размышлений я пришел к выводу, что оба эти понятия – по сути, одно и то же. Но не довольствуйтесь лишь моим мнением. Греческий философ Гераклит сказал: «Характер определяет судьбу». И если он прав, значит, разыгравшаяся через несколько часов трагедия явилась прямым следствием наших характеров – того, кем мы были. Правильно? А раз ваша сущность определяет то, что с вами случится, возникает главный вопрос: что же определяет вашу сущность? Что определяет ваш характер?
Ответ, как мне видится, в том, что истоки моей личности – вся совокупность ценностей и взглядов о том, как жить, преуспевать и быть счастливым – кроются в темном, забытом мире детства. Именно там выковывался мой характер: с чем-то приходилось мириться, против чего-то – восставать. Тем не менее все это сделало меня таким, каков я есть.
Я далеко не сразу пришел к этому выводу. В молодые годы я старался не вспоминать о детстве, то есть о своем характере, собственно говоря. И неудивительно. Однажды мой психотерапевт сказала, что травмированные дети всю жизнь стремятся сосредоточиться исключительно на внешнем мире. Эдакая сверхбдительность[16]. Мы направлены вовне, а не внутрь – постоянно проверяем окружающий мир на предмет угроз. Мы растем с таким страхом навлечь на себя гнев или подвергнуться унижению, что даже сейчас, во взрослом возрасте, заметив подавленный зевок собеседника, скуку или раздражение в его взгляде, испытываем чудовищный, пугающий внутренний разлад. И с удвоенной энергией стараемся развлечь, понравиться.
Настоящая трагедия постоянной направленности вовне, излишней сосредоточенности на мнении окружающих в том, что мы теряем контакт с собой. Получается, что всю жизнь мы изображаем самих себя, будто самозванцы, которые выдают себя за нас. Вместо того, чтобы почувствовать: это действительно я, вот такой.
Поэтому теперь я регулярно заставляю себя сосредоточиться на собственных ощущениях. Вместо «нравится ли им» – «нравится ли мне»; вместо «приятен ли я им» – «приятны ли они мне».
И, следуя этой логике, я задаю себе вопрос: «Нравитесь ли вы мне?» Конечно, нравитесь. Вы молчаливы, вы прекрасный слушатель. А кто ж не любит, когда их слушают? Бог свидетель, многих за всю жизнь так и не выслушали.
***
В тридцать пять я начал ходить к психотерапевту. Лишь тогда я решил, что достаточно далек от прошлого, чтобы спокойно на него взглянуть. Хотя бы одним глазком, сквозь пальцы. Я выбрал групповую терапию не столько из-за доступной цены, сколько из-за того, что люблю смотреть на людей. Всю жизнь я был чертовски одинок; мне нравится быть среди людей, наблюдать, как они общаются, – конечно, находясь при этом в безопасности.
Моего психотерапевта звали Марианна. Помню пронзительный взгляд карих глаз, длинные вьющиеся волосы – вероятно, у нее были греческие корни по обоим или по одному родителю. Мудрая и очень добрая Марианна порой становилась безжалостной. Однажды она высказала жуткую мысль, услышав которую я долго не мог прийти в себя. Сейчас я понимаю, что эти слова изменили всю мою жизнь.
– Когда мы в молодости испытываем страх – если нас стыдят или унижают, – кое-что происходит: время останавливается. Оно застывает на этом моменте. И частица нас оказывается запертой в том возрасте навсегда, как в ловушке, – заявила Марианна.
– Запертой где? – спросила Лиз, участница нашей группы.
– Вот тут. – Марианна дотронулась до своего виска. – В глубине вашего сознания прячется испуганный ребенок: по-прежнему не уверенный в себе, неуслышанный, недолюбленный. И чем быстрее вы наладите с этим ребенком связь и научитесь с ним общаться, тем более гармоничной станет ваша жизнь.
Видимо, заметив мое удивленное лицо, Марианна решила меня добить:
– В конце концов, ради этого он тебя и растил, да, Эллиот? Чтобы большое сильное тело заботилось о нем и защищало. Ты должен был стать его освободителем, а в итоге стал тюремщиком.
Как странно. Услышать правду, которую всегда знал в душе, но не решался облечь в слова. И наконец кто-то объясняет просто и понятно – вот, взгляни, это твоя жизнь! Услышать или нет – дело ваше.
И я услышал. Отлично услышал. В моем сознании прячется испуганный ребенок, который никуда оттуда не уйдет. И вдруг все встало на свои места. Тягостные ощущения, которые возникали на улице при взаимодействии с другими людьми, когда приходилось спорить или отстаивать свое мнение – тошнота, страх посмотреть в глаза, – все это не имело отношения ко мне нынешнему. Это старые чувства, перенесенные во времени. Когда-то их испытал маленький мальчик, который очень боялся, потому что на него давили, а он не мог себя защитить.