Ныне уже самые первые их предложения говорят весьма о многом, раскрывая их тайные цели и намерения. Нет, сейчас речь не идёт о свержении Алексея. Они попросту хотят вернуть всё на старые рельсы, что тоже является чудовищной ошибкой. Однако понять, что в этом случае прогнившие шпалы непременно рухнут под тяжестью российского паровоза и тот полетит под откос вместе со всем составом, включая вагон с самими Романовыми, им не дано. И в конечном счёте цена их ошибки окажется гораздо дороже откровенного предательства или измены.

Отсюда непреложный вывод: пояснять им что-либо и вступать в долгие утомительные споры не имеет смысла. Если люди упорно желают во второй раз наступить пусть не на одни и те же грабли, но на соседние – дискутировать бесполезно. Проще призадуматься о самих себе, поскольку, если быть точным, ударит по прочим Романовым всё-таки во вторую очередь, хотя и весьма скоро, в течение считанных недель, а в первую…

Договаривать не стал. Зачем? И без того понятно. Вместо того перешёл к пояснению. Дескать, они (пусть будет безличное, «враги» и впрямь перебор) прекрасно понимают – их преимущество пока шаткое.

– Но коль братья Константиновичи встанут на нашу сторону, преимущество напротив, окажется у нас, – возразила Ольга. – В конце концов достаточно одного старшего, чтоб голоса уравнялись.

В ответ Голицын напомнил, что когда обсуждение коснётся первого же вопроса: резкого ускорения сроков наступления на Петроград, навряд ли хоть один из них откажется от поддержки великих князей. А этого ускорения допустить никак нельзя.

Мало того, вскроется, кого поддерживают Татищев и Долгоруков, после чего новоиспечённые регенты, в особенности Кирилл Владимирович, примутся лихорадочно подыскивать очередных подходящих кандидатов в Регентский совет, дабы превратить свой перевес в солидный.

Найти таковых ныне, учитывая количество старых царских сановников, успевших перебраться из Петрограда в Москву, – легче лёгкого. Заставить петь под свою дудку, учитывая, что финансы подавляющего большинства в связи с утерей недвижимости и инфляцией, съевшей их сбережения, ныне в плачевном состоянии, тем паче.

Далее просто. Включив ещё семь-восемь человек, они гарантированно обеспечат себе большинство в Совете, даже если кто-то из их сторонников внезапно захворает, а иной окажется вынужден отлучиться по своим делам.

Он умолк, и воцарилась пауза. Сёстры растерянно переглядывались, Алексей неотрывно смотрел на Голицына. Он и прервал затянувшееся молчание.

– Мне отчего-то кажется, будто вы, Виталий Михайлович, уже видите некий выход, – уверенно произнёс он.

Голицын невольно отметил, что у паренька и голос стал ломаться. Пока мальчишеский, но нет-нет, да и прорвётся эдакий басок. Ну да, скоро четырнадцать, пятнадцатый пойдёт. Это для сестёр он маленький, меньшой, кроха, а меж тем сей малыш украдкой на прелести горничных поглядывает, сам наблюдал.

Кстати, в ближайшее время стоит и об этом подумать, а то великие князья и тут на упреждение сработать могут, подсунув кого-нибудь. Как там оно называется? Кажется, «медовая ловушка». А супротив естества не попрёшь. Ночная кукушка – великая сила. Надо будет Лайме сказать, чтоб занялась поиском… приличного варианта. Но об этом потом.

– Выход есть, – подтвердил он.

– Иначе говоря, сценарий новой пьесы вы успели написать, господин… Горький? – с довольной улыбкой уточнил мигом повеселевший Алексей.

– Само собой, – кивнул Виталий. – И название имеется.

– «На дне»? – язвительно поинтересовалась Ольга.

– Скорее «Наверху», – поправил её Голицын. – Более того, я и роли успел расписать, кому какую, включая наш с Алексеем Николаевичем тандем. Но на сей раз наиглавнейшие отведены не мне, а вам, государь, и двум вашим старшим сёстрам.

– Нам? – растерянно переспросила Ольга.

– Конечно. Разумеется, и я поучаствую… в паре эпизодов, однако основные партии на самом Регентском совете вести именно вам. Впрочем, и до заседания тоже. Есть у меня одна задумка…

– Да вы не волнуйтесь, – снисходительно улыбнулся опешившим сёстрам юный император. – Я на встречах со всякими делегациями поначалу тоже боялся, будто у меня не получится. Но господин Герарди не зря Виталия Михайловича Станиславским называет. Он вам обо всём заранее расскажет, в подробностях объяснит и растолкует. А может, и репетицию проведет, – юный царь хихикнул. – Вы, Татьяна Николаевна, встаньте туда и изобразите нечто вроде смущения. Вам же, Ольга Николаевна, в это время надлежит сказать следующее…

– Меж тем Мария Николаевна трепетно возьмётся за руку, а Анастасия мило улыбнётся… – продолжил Голицын, которому передалось шутливое настроение юного царя, но оказался перебит Татьяной.

– Про Марию с Анастасией вы, князь, надеюсь, сказали в шутку?

– Отнюдь, – возразил посерьёзневший Голицын. – Не забывайте, вас пятеро, как пальцев на руке. И во время осуществления моей задумки они должны быть заодно, то бишь сжаты. Все пять, – подчеркнул он, демонстрируя собственный кулак. – Иначе успеха не добиться.

– Но они такие юные. Почти дети, – неуверенно протянула Ольга.

– И в Регентский совет не входят, – напомнила Татьяна.

– Потому и рольки мы им дадим второстепенные. На подхвате. А что в Совет не входят, значения не имеет. Напоминаю, что первоочередная наша с вами работа будет связана не с заседаниями, а с иным. Что же касаемо возраста… Самый юный из вас, напомню, император. Тем не менее, он не раз успел сыграть в моих… гм… пьесах, притом заглавную роль. И Мария Николаевна, напоминаю, тоже. Причём оба – весьма блистательно, не зря наград удостоены. И вообще… Когда настают тяжелые времена, люди в большинстве своём весьма рано взрослеют. В качестве наглядного примера…

И он рассказал, как во время взятия Москвы на одной из баррикад в числе прочих был взят в плен некто Григорий Агеев. Совсем недавно ему исполнилось шестнадцать лет. Всего-навсего.

– Надеюсь, вы его не… – обеспокоенно спросила Ольга.

– Конечно, нет. Я ж не большевик, чтоб мальчишек расстреливать. К тому же он имеет право на льготы, поскольку… георгиевский кавалер.

– Ух ты! – вырвалось у Алексея. Глаза его восторженно заблестели, и он вновь стал напоминать обыкновенного подростка. – А за что его наградили крестом?

– Каким именно? – поинтересовался Голицын. – Четвёртой степени? Или третьей? А может, сразу о первой рассказать?

– Неужто он полный?! – охнул Алексей. – Да когда ж успел-то?!

– Успел, ваше императорское величество, – кивнул Виталий. – В двенадцать лет на войну сбежал, с проклятым германцем сражаться. А про свои подвиги он сам вам поведает. Я с ним потолковал за жизнь, и он всё понял. Решил искупить. Но вначале попросил императора ему показать. Пришлось пообещать. Ну да бог с ним, с Агеевым. Лучше поговорим о ваших ролях в моей пьесе…

…Первой неожиданностью, с которой столкнулся Кирилл Владимирович перед очередным совещанием Регентского совета, стало присутствие в Екатерининском зале, где проходили заседания, вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны.

Удивительно. Ранее она подобные мероприятия не жаловала. Однако чуть погодя всё разъяснилось. Не просто так она заглянула, а по приглашению, в качестве кандидата в Регентский совет.

Великий князь насторожился. Но, судя по оживлённой дискуссии между сёстрами царя – с одной стороны и Голицыным – с другой, стало понятно, что выскочку, который светлейший князь, кандидатура её императорского величества^[3] не устраивает.

Значит, порядок, просто родные внучки решили устроить подарок бабуле. Вон как горячо отстаивают её. Дескать, коль объявлено равноправие, количество женщин в Совете стоит увеличить хотя бы до трёх человек. Особенно учитывая общее число членов, подползающее к двум десяткам.

Коль так, можно и подключиться к общему хору, оставив новоявленного преемника Распутина в гордом одиночестве. Великий князь даже слегка пожалел дурачка. Неужто не понимает, сколь дорого ему впоследствии обойдутся его возражения? Мария Фёдоровна – женщина памятливая, и язычок у неё – будь здоров. Не зря её между собой в узких кругах Гневной называли.

На голосовании кандидатуру императрицы одобрили почти единогласно, при одном воздержавшемся. Фамилию последнего можно не называть – и без того понятно.

А Ольга с Татьяной не унялись. Дескать, и простые люди в Совет входят, и дворяне с графами, а уж про князей и вовсе говорить не приходится – одних только наименований четыре: и простой, и светлейший, и императорской крови, а уж про великих и говорить нечего. Зато представителей интеллигенции в нём ни одного. Ни учителей, ни священнослужителей, ни врачей. И сразу с места в карьер с их стороны последовало новое предложение: избрать в качестве представителя последних лейб-медика и действительного статского советника Евгения Сергеевича Боткина.

В ответ снова последовало возражение Голицына. Мол, он не против, но есть опасение. Не отнимет ли у лейб-медика новое назначение слишком много времени, в то время как на его руках весьма важный пациент?

Кирилл Владимирович ещё терялся в догадках, как ему поступить. За кого выступит в случае чего Боткин, кого поддержит: партию великих князей или?… Однако колебался недолго. Доктор сам разъяснил свою позицию, причём яснее ясного. Поднявшись со своего места, Евгений Сергеевич ворчливо заявил, что он вполне управится со своими новыми обязанностями без малейшего ущерба для прежних, ибо является достаточно компетентным доктором, а не каким-то шарлатаном. После чего последовал неприязненный взгляд в сторону Голицына.

Значит, и тут можно смело голосовать «за».

Следом за ним утвердили представителя духовенства. Им оказался протопресвитер Шавельский. И вновь против его кандидатуры возразил лишь Голицын. Дескать, война с большевиками отнюдь не закончилась. Про Германию с Австро-Венгрией и говорить не приходится. Следовательно, у главы армейского духовенства забот и без того невпроворот. Ни к чему возлагать на его плечи новую ношу.

Так человек и надорваться может. А кроме того, не следует мешать дела духовные с мирскими.

Как ни удивительно, Кирилл Владимирович, на сей раз горячо поддержал «выскочку». Дескать, если и вводить духовное лицо в Регентский совет, то уж лучше Александра Александровича Дернова. Благо, тот тоже является протопресвитером, только в отличие от Шавельского заведовал придворным духовенством.

Втайне великий князь лелеял мысль, что с Дерновым будет куда легче договориться, чем со Шавельским. Особенно с учётом того обстоятельства, что будущий протопресвитер некогда был приглашён их отцом, великим князем Владимиром Александровичем, в учителя его детям. В том числе к самому Кириллу и его братьям Борису и Андрею. И на протяжении многих лет он преподавал им уроки закона божия. Мало того, связь сохранилась и позже. Именно Дернов – года не прошло – крестил в сентябре семнадцатого их с Викторией новорожденного сына Владимира. Словом, свой в доску.

А про отношение Дернова к людям темного, имеется ввиду внебрачного происхождения, к каковым Кирилл с некоторой натяжкой причислял Голицына (доказательств не было, но чутьё подсказывало, что это так), говорила одна лишь книга протопресвитера с весьма красноречивым заголовком, начинающимся так: «Брак или разврат?…»

Увы, помешала несогласованность. Неожиданно вмешался Николай Николаевич. Пользуясь случаем хоть в чем-то одолеть треклятого выскочку, благо, Шавельского он хорошо знал, когда был главнокомандующим, великий князь чуть ли не с бранью накинулся на Голицына, отстаивая кандидатуру протопресвитера.

Словом, отца Георгия приняли почти единогласно. Если не считать двух воздержавшихся.