Другой был ему полной противоположностью. Коренастый и широкоплечий, он едва помещался в нагрудник из свиной кожи и стальные наручи, из которых выглядывали огромные мясистые ладони. Его лицо было под стать фигуре: тяжелое, изрытое оспинами, покрытое следами многочисленных потасовок.

Ох, ну почему всегда Тощий и Коренастый?

Словно услыхав эту его мысль, толстый хохотнул. Прозвучало так, будто где-то ветер пронеся между рядами плотно стоящих друг к другу надгробий. Худой по другую сторону стола остался невозмутим.

– Ну? – спросил он.– Ты скажешь по доброй воле или как?

Спитамен все еще моргал, сбитый с толку. Обрывки воспоминаний никак не хотели складываться в цельную картину. Он не помнил, как оказался здесь. Ни малейшего намека на то, где он находится, как и на то, кто такие эти двое.

Стены в помещении были покрыты серой штукатуркой. В некоторых местах штукатурка осыпалась, обнажив кирпичную кладку. Кирпич был растрескавшимся, старым, но крепким на вид. Из помещения наружу вели два выхода: узкое окно, забранное решеткой, и массивная, обитая железными полосами дверь. Взглянув в окно, Спитамен не увидел ничего, кроме стены напротив.

Боже Всевоплощенный, как же все болит… К горлу подступила тошнота, но Спитамен заставил себя проглотить горький комок.

Внезапно заговорил Коренастый. Оторвавшись от стены, он двумя огромными шагами преодолел расстояние до стола и, опершись обеими ручищами в столешницу, навис над Спитаменом:

– Мой друг хочет знать, откуда у тебя эта вещь.

Только сейчас Спитамен увидел, что сфера лежит на столе.

Наверняка его обыскали. Но зачем кому-то шарить по карманам нищего? Разве что тот, кто этим занимался, предполагал заранее, что найдет.

Ведь он стянул кошель у плавающего в воде мертвеца, так? Возможно ли, чтобы солдаты заранее знали, что они обнаружат в этом кошеле, а не найдя этого, сильно разозлились? Был ли тип в черном их командиром? Тогда это именно он отдал приказ стрелять в зевак у парапета. Но зачем?

– Итак,– заговорил худощавый,– вор. Уличный воришка, опустошающий карманы горожан. Щипач? Ловкач? Громила? Нет, на громилу ты не похож, слишком мелкий.

Спитамен никогда не слышал названий подобных воровских «специализаций». Скорее всего, они существовали лишь в представлениях местных служителей закона.

Он уже понял, что перед ним люди из тайной службы принципала.

Внезапно снаружи донеслись стук молотка и приглушенные голоса, что-то коротко сообщавшие друг другу. Удивительным образом эти звуки напомнили ему о доме… О том месте, что он раньше называл домом. В поместье номарха постоянно что-то чинили, строили, возводили. Деревянные леса так и вовсе окружали попеременно то одну, то другую башенку…

К счастью, в него стреляли картечью. Спина, левая рука и все, что располагалось выше поясницы, онемели, однако мало-помалу чувствительность постепенно возвращалась в тело. Вместе с ней приходила и боль. И все же Спитамен заставил себя сидеть прямо. Похоже, дробины не причинили особого вреда.

Спитамен понял, что эти двое могут легко перейти от слов к действиям. Если за дело бралась тайная служба, все, что оставалось,– это надеяться на лучшее. Например, Спитамена могли застрелить в том переулке. Или же он мог просто исчезнуть. Его могли избить до полусмерти за считаные мгновения или же пытать долго и с фантазией… Как того несчастного, чье тело плавало в канале вниз лицом.

В городе найдется множество мест, где дома подступают вплотную к каналу. Многие из них в два или три этажа высотой. Если смотреть с одного из верхних этажей, можно увидеть собственное отражение в воде (при условии, что в ней плавает меньше мусора, чем обычно). Возможно, тело выбросили из одного из таких домов.

Спитамен убрал со лба волосы. В этот момент здоровяк придвинулся ближе и заглянул ему в лицо. На мгновение Спитамену показалось, что каким-то образом тот узнал его.

Несколько лет назад этот человек вполне мог служить в гвардии его отца или же охранять поместье и видеть молодого наследника. Возможно, это стало бы его билетом отсюда. Однако все эти надежды рухнули, когда Коренастый заговорил:

– Ба! Да ведь он под кайфом! У нас тут наркоман! Дай-ка угадаю: белая смола, я прав?

Он втянул воздух рядом со Спитаменовым лицом, затем шумно выдохнул, обдав пленника смесью запахов: кофе, саломиновая трава, которую жуют для чистки зубов, острые приправы, съеденные за обедом.

– Смердит, как из помойки. Но даже сквозь вонь я чую запах этой дряни. Знаешь, приятель, обычно здесь мы начинаем с пальцев.– Он сделал в воздухе движение, будто ломал зубочистку,– Но с наркоманом можно особо не стараться. Достаточно просто запереть на пару дней в клетку – и он сломается сам.– Коренастый придвинулся вплотную и прошипел: – Так или нет?

Не дожидаясь, пока Спитамен ответит, Тощий вздохнул:

– Все же придется начать с пальцев. В последний раз спрашиваю: где ты взял эту вещь? Украл? У кого? Тебе знаком человек по имени Корбаш Талал? Отвечай!

Спитамен предположил, что так звали утопленника. Корбаш Талал. Какие у них могли быть общие дела? Разве не видно, что Спитамен – всего лишь бродяга, нищий, тогда как на мертвеце была добротная одежда, на пальцах – следы от колец, а окованный бляхами пояс явно стоил немалых денег?

Спитамен подумал о тысячах людей, приезжающих в Завораш. Многие из них не задерживались здесь дольше, чем на несколько дней – время достаточное для того, чтобы купить или продать товары, заключить торговую сделку или просто перевести дух перед морским путешествием, которое может занимать недели, а то и месяцы.

Ежедневно сквозь арку ворот в обе стороны двигались толпы. Тележки и повозки образовывали целые караваны, многие из которых растягивались на многие версты – усталые животные и люди, скрипучие колеса и облака пыли.

Некогда среди них был и сам Спитамен. Все еще находящийся в плену иллюзий, опьяненный внезапной свободой, он вошел в город легкой походкой, неся за плечами лишь небольшую котомку. Тогда он смотрел по сторонам – на нищих, выставивших на всеобщее обозрение гниющие конечности, на старух, шаркающих по земле, будто во сне, на детей, попрошайничающих прямо у обочины, и думал, что ему повезет больше.

Подходя к южным воротам, Спитамен не переставал удивляться величию города перед ним. Все казалось ему прекрасным, начиная от самих ворот, которые, казалось, были высечены из цельного куска небесно-голубого лазурита и раскрашены золотыми и изумрудными узорами (это, конечно же, было не так, вместо лазурита использовался более дешевый и распространенный камень, а ярко начищенная бронза на расстоянии походила на золото), и заканчивая шпилями вздымавшихся вдалеке башен. Собственный особняк – резиденция номарха, которая до этого представлялась ему верхом изящества и тонкого вкуса,– вдруг показалась Спитамену мелким недоразумением, настолько же незначительным, как и сам обитавший в ней номарх. (Именно номарх, больше не отец!)

Как давно все это было! Но тот день и нынешний разделяла не только пропасть во времени…

Тощий стал подниматься со своего места (наверняка намереваясь привести угрозы в действие), но в этот момент снаружи послышались крики, топот, ругань. В дверь с обратной стороны что-то грохнуло, будто кто-то ударился в нее всем телом.

Коренастый и Тощий переглянулись. В этот момент в их глазах читалось замешательство.

Тощий кивнул в сторону двери:

– Сходи проверь.

Бросив на Спитамена взгляд, который говорил красноречивее любых слов, Коренастый направился к выходу.

Дверь действительно оказалась заперта. Для того чтобы отпереть ее, он воспользовался висящим на поясе ключом. В краткий миг, когда дверь оказалась распахнутой достаточно, чтобы в нее могла пройти широкоплечая фигура Коренастого, Спитамен увидел бегущих по коридору стражников. Уж не пожар ли случился? А затем дверь закрылась. Спитамен ожидал услышать щелчок замка, но его так и не последовало.

Потекли долгие минуты ожидания. Тощий смотрел прямо на него, а Спитамен старался смотреть куда угодно, лишь бы не на этого типа с необыкновенно длинными ухоженными пальцами. Больше снаружи не доносилось ни звука. Тощий побарабанил ногтями по столешнице.

Тук-тук-тук.

Словно ворон клюет надгробие. Ногти у него тоже были длинными, как у женщины. Затем одним движением Тощий сгреб со стола сферу.

– Сиди здесь! – бросил он Спитамену.

Когда дверь распахнулась перед Тощим, Спитамен увидел, что коридор за ней пуст.

Тощий вышел, и дверь за ним закрылась. И вновь щелчка не последовало.

Некоторое время Спитамен просто сидел. За окном (где была одна лишь серая стена) мало что изменилось, разве что тени стали гуще, а воздух – темнее. Он подумал, что Тощий, возможно, все еще за дверью, а любопытство узника будет воспринято как попытка к бегству. И все же Спитамен не собирался ждать, пока эти двое вернутся и перейдут от слов к делу.

Встав из-за стола, он сделал несколько шагов по комнате, чтобы размять ноги. Идти можно, а вот бежать вряд ли получится. Затем подошел к двери, прислушался. Снаружи было тихо. Если бы двое его собеседников не встали и не ушли минуту назад, впору было бы усомниться в реальности того, что он якобы слышал.

Подождав еще немного, но так и не услышав ничего, кроме звука собственного бешено колотящегося сердца, Спитамен положил руку на окованное металлом дерево, надавил. Дверь открылась без каких-либо сложностей, легко и бесшумно.

Глава 11
Глаза без лица

Жизнь в Завораше была устроена просто и вместе с тем эффективно. Сын наследовал род занятий отца так же, как другие наследуют вещи. Конечно, последнее касалось не всех, а лишь крестьян, ремесленников и мелких лавочников. Богатые сами выбирали занятие по душе, нисколько не заботясь о том, как заработать на жизнь. Впоследствии Ноктавидант не раз задумывался об иллюзорности такого выбора. У богатых было так же мало альтернатив, как и у тех, кто родился в нищете. Или даже так: у них альтернатив было еще меньше.

Первое, что запомнилось Ноктавиданту из самого раннего детства,– это лес человеческих ног: затянутых в штаны, в бриджи, одетых в широкие шаровары всех возможных цветов и оттенков; скрытых юбками – по щиколотку, по голень; голых ног носильщиков и рабов; загорелых до черноты лодыжек рыбаков; покрытых ссадинами и коркой запекшейся крови коленок посыльных.

Со временем Ноктавидант обрел парадоксальное, но, как казалось, важное качество: ему достаточно было посмотреть на ноги человека, чтобы понять, кто перед ним. Так можно было определить, богатый человек или бедный, к какому сословию принадлежит и имеет ли лишние деньги на ежедневную чистку обуви.

Например, он сумел бы отличить монаха от служки, еще не принявшего постриг, только по наличию грязи на сандалиях: всем неофитам полагалось принимать участие в ежедневной уборке хлева, принадлежащего церкви. Или вот: однажды он распознал в богато одетом купце самозванца. Выдало его то, как он ставил ногу: пусть даже обутый в сапоги, он делал это неуклюже, словно всю жизнь был вынужден ходить в грубой обуви простолюдина.

Однажды на глаза ему попалась не совсем обычная пара ног.

Поначалу Ноктавиданту показалось, будто их обладатель поистине огромного роста, настоящий гигант. Его тень накрывала сразу несколько соседних прилавков. Ноги незнакомца скрывал свободный наряд наподобие хитона. Снизу ткань была оторочена красной лентой с узорами в виде переплетающихся линий: именно этот рисунок, точнее, блеск золотой вышивки, и привлек внимание мальчика.

Незнакомец стоял посреди дороги, а толпа обтекала его с обеих сторон, как речная вода обтекает валун.

Наконец Нокта поднял взгляд.