Одежда незнакомца ниспадала многочисленными складками, аккуратно подогнанными и тщательно отутюженными. У горла они скреплялись застежкой с перламутровым камнем. Мальчик попытался заглянуть незнакомцу в лицо, но как раз в этот момент солнце оказалось у того за плечами. Короткий ежик его волос вспыхнул малиновым светом, а за спиной человека раскрылась пара огненных крыльев. Напуганный, Нокта развернулся и бросился бежать, но непостижимым образом рука незнакомца все же дотянулась до него, взяла за плечо и развернула одним мягким движением.

Перед ним был священник храма Всевоплощенного. Не рядовой служитель, а именно священник – до этого Нокта видел их всего пару раз. Вот почему одежда незнакомца показалась ему странной и незнакомой: храмовые примархи не посещали рынок, для этого у них имелась целая армия послушников, а набитые золотом сундуки, если верить сплетням, никогда не пустели.

Священник сказал:

– Ты пойдешь со мной.

И не дожидаясь ответа зашагал дальше.

Позже выяснилось, что примарх уже договорился обо всем с человеком, у которого Нокта работал. И хотя формально мальчик тому не принадлежал, хитрый делец знал, что идти щенку все равно некуда. Так почему бы не «освободить» его от тяжелой работы, не выручив заодно несколько монет? Торговец хотел, чтобы вдобавок к деньгам примарх сжег для него несколько молельных свитков, но получил отказ.

Те немногочисленные пожитки, что Нокта мог считать своими, остались лежать в темном углу за корзинами. За свою короткую жизнь он не обзавелся сколько-нибудь значимыми вещами, даже одежда, и та почти вся была на нем, за исключением нескольких лоскутов ткани, которыми мальчик обматывал ступни, когда боль от мозолей становилась нестерпимой.

Сейчас они очень бы ему пригодились. Священник уходил все дальше, и Нокта, решивший, что пойти с ним – не такая уж плохая идея, поспешил следом.

Вскоре мальчик нагнал уже знакомую фигуру у границ храмового квартала. Как он и предполагал, священник направлялся к храму Всевоплощенного.

За все время тот ни разу не обернулся и не посмотрел, идет ли за ним мальчик. У самой границы квартала Нокта вновь остановился, чтобы полюбоваться на окружающие его здания.

К каждому вели украшенные цветами аллеи, в фонтанчиках журчала вода, в бассейнах плавали рыбки – алые, золотистые,– с первого взгляда их трудно было заметить на фоне блеска устилавших дно водоемов мелких монеток – медных, бронзовых.

Дующий с моря ветер уносил все прочие запахи, кроме аромата благовоний. Тонкие завитки дыма тянулись от многочисленных курильниц, сплетались, а затем продолжали путешествие как некий третий, доселе неведомый аромат. Вот пахнет корицей, имбирем, гвоздикой, а мгновение спустя – сыростью, плесенью и тем, в чем позже Нокта узнает запах старых книг. Так могло пахнуть в склепе.

Внутри храм действительно напоминал гробницу. Шагнув за порог, Нокта оказался в мире переменчивых теней, шорохов и целой круговерти запахов: цветов, дерева, камня, сырости и невообразимой старости.

Священник дожидался его у входа. Стоял, заложив руки за спину. В этот момент он походил на одну из тех статуй, что изображали воинов и гигантов древности,– достаточно было представить меч на его боку или закинутое на плечо копье.

Однако не воображаемое оружие делало священника похожим на воина, вовсе нет. Это были глаза. Их взгляд буквально приковал Нокту к земле. Еще недавно он радовался царящей внутри прохладе, а сейчас ледяная стужа сковала все его тело, заморозила кости, сделала их хрупкими, как стекло,– тронь, и разлетятся на тысячу осколков, рассыплются в сверкающую крупу прямо под кожей, словно стеклянная посуда в холщовом мешке.

Так оно и случилось. Едва Нокта попытался заговорить, священник поднял руку, а затем с размаху ударил его по лицу…

Голова болела, как тогда.

Открыв глаза, Ноктавидант обнаружил, что лежит на полу в луже крови. Ее было столько, что, казалось, неподалеку растерзали средних размеров животное. Судя по тому, как кровь успела остыть и свернуться, он провел без сознания около получаса.

Поглядев в сторону ангела, клирик понял, почему крови так много.

Тело ангела безвольно повисло на цепях. Крылатый был мертв. Сосуды, до этого питавшие его плоть, оказались разбиты, идущие от них трубки вырваны и брошены на пол. Из некоторых еще вытекала жидкость.

Ноктавидант протянул руку и коснулся ангела. В этот момент он понял, что никогда раньше не делал ничего подобного. Кожа у оракула была гладкой и холодной… Будто и в самом деле касаешься мрамора.

Обескровлен.

Некоторое количество крови ангела пролилось на пол, смешавшись с кровью самого Ноктавиданта, но большую часть убийца унес с собой.

Клирик отдернул руку. Отступил, окидывая взглядом зал.

Нет, убийца не прятался в тенях. Наверняка куратора уже и след простыл. Во всем огромном зале был лишь он один. Он и то, что осталось от ангела.

Ноктавидант не знал, насколько ангел мог претендовать на почести, оказываемые после смерти, но пока решил оставить все как есть. Он оторвал от нижнего края своего одеяния лоскут ткани и приложил к голове. Рана все еще кровоточила. По ощущениям, череп был цел, а вот на рассеченную кожу требовалось наложить швы.

Клирик направился к двери…

Шестнадцатилетний Нокта шагнул в темноту.

Оглянулся – за спиной ничего. Лишь та же самая пустота и чернота, что и впереди.

Однако он по-прежнему чувствовал присутствие примарха за спиной, ощущал его дыхание, а еще – то место пониже лопатки, куда, подталкивая его навстречу мраку, ткнул костлявый палец.

– Видишь? – прошипело из темноты.

Примарх был стар. Те несколько лет, что Нокта провел в стенах храма, не прошли для священнослужителя даром.

– Видишь? – повторил голос позади. Теперь он показался Нокте незнакомым, чужим. Словно из тела примарха вещал кто-то чужеродный.– Смотри внимательно и слушай.

Но он ничего не видел. Ослепни он в этот момент – и даже не понял бы этого. Никогда прежде Нокта не встречал такой чернильной темноты. На это и похож Гастр, так ведь? Вопрос едва не сорвался с его губ. Безвременье, где нет ничего – ни цвета, ни формы, ни материи. Один лишь запах.

Пахло кровью. Это был тот самый запах с железистым привкусом, который ассоциируется со смертью с тех самых пор, когда первый жертвенный нож в руках первого клирика пронзил плоть первой жертвы.

Нокта повертел головой.

– Ну и как тебе?

Голос был другим. Он не принадлежал примарху. И он раздался не сзади, как Нокта ожидал. Нет, он звучал сразу отовсюду. Словно Нокта был насекомым, посаженным на дно гигантской банки, а другой мальчик приложил к ее горлышку губы и произносил слова, слушая, как их звук отражается от стенок внутри.

– Оглянись! – Снова тот же голос.– В мире нет лучшего места, чтобы вообразить смерть.

К сожалению, это было не так. Нокта знал как минимум одно: ящик Бабалона.

Бабалон числился в порту старшим над всеми мальчишками – посыльными, грузчиками, разносчиками. А еще у него был ящик – простой сундук без ножек с откидывающейся вверх крышкой, куда он любил сажать провинившихся. Поводы были самые разные: непослушание, мелкое воровство, лень. Обычно дети проводили внутри от одного до трех часов, но иногда случалось и дольше – сутки, двое. Извлеченные на свет мальчишки валились с ног, бормотали нечто бессвязное, плакали.

Однажды внутри оказался и сам Нокта. Он провел в ящике недолго – всего пару часов. В какой-то момент ему показалось, что внутреннее пространство ящика расширяется и где-то протяжно и заунывно начинает звонить колокол. Насколько он помнил, никаких колоколов в окрестностях порта не было.

– А, так ты уже знаешь,– сказал голос, отвлекая его от неприятных воспоминаний.

А затем что-то липкое скользнуло по лицу мальчика. Он отпрянул, но потерял равновесие и рухнул, сопровождаемый смехом.

Смеялся его невидимый собеседник. Закончив хохотать, он заговорил вновь:

– Он многих видел тогда в ящике, но запомнил только тебя.

Покинув зал, Ноктавидант добрался до конца коридора. Мимоходом он подмечал знаки вторжения: кровавый след на полу, еще один – вдоль стены, по которой кто-то провел испачканной в крови рукой.

Коридор соединялся с другим под прямым углом. Обычно здесь стояла пара стражей, но сейчас не было видно ни души. Знаки становились все тревожнее. Теперь они читались повсюду: символы тайнописи, языка которой Ноктавидант не знал.

Он ускорил шаг.

Только сейчас он понял, что не помнит ничего из предшествующего их спуску по лестнице. Ничего с того момента, когда увидел принципала в кресле живым и здоровым (а не распластанным внизу на мостовой), и вплоть до той минуты, когда куратор спросил, слышит ли их оракул. Ноктавидант тряхнул головой, будто хотел избавиться от тумана в мыслях. Нужно сосредоточиться. А еще как можно быстрее добраться до покоев наверху…

…Или воспользоваться одним из каналов, предназначенных для передачи сообщений наверх,– и предупредить принципала.

Ноктавидант лишь единожды был в скриптории – так называлось место, где находились те, кто выслушивал предсказания оракула и отсылал сообщения. Это было узкое помещение – по сути, сплошной коридор, идущий вкруговую над криптой. У бойниц шириной в ладонь сидели люди и что-то записывали, пользуясь для этого аппаратами, почти сплошь состоящими из клавиш и раструбов разного размера, из-за чего те больше напоминали замысловатые духовые инструменты, чем какую-то технику. От каждого аппарата наверх тянулось по толстому черному проводу, поэтому все здесь казалось ненастоящим, фальшивым, как в трюке фокусника, где актеры, которые должны парить в воздухе, подвешены на веревках.

Ноктавиданту нужно было всего лишь добраться до первого этажа, откуда он мог отправить сообщение. Оставалось надеяться, что тот, кто его примет, не вышвырнет бумагу в мусорную корзину сразу.

В соседнем коридоре ему встретился спешащий куда-то стражник. Шлем у него был расстегнут, лямки нагрудника болтались. Появись он в таком виде в другое время, не избежал бы наказания…

Ножны с коротким мечом страж пристегивал к поясу в буквальном смысле на ходу. Если бы в этот момент рядом оказался враг, он не успел бы даже вытащить клинок.

Наверняка именно эта мысль скользнула у стража в голове, когда Ноктавидант схватил его за руку.

– Твой меч! – потребовал он.

Страж отпрянул, затем окинул быстрым взглядом одеяние клирика. Ноктавидант помнил его: один из новичков, постоянно тренирующихся во дворе. Крикливый сержант учил их обращаться с мечом и копьем.

– Немедленно! – прошипел клирик.

Парень протянул ему оружие – рукоятью вперед, как положено. Клирик вырвал меч. И вновь устремился по коридору.

Запятнанное кровью одеяние путалось в ногах. Похожий на вырвавшуюся из Гастра мятежную душу, да еще с клинком в руке, Ноктавидант буквально взлетел по ступеням, ведущим на этаж выше.

Если крипта была расположена под землей, то помещение канцелярии находилось на первом этаже, и попасть туда можно было только по одной из лестниц. Два десятка ступеней отделяло его от вместилища машин и писцов, которые ежедневно слушали и записывали каждое слово оракула.

Еще несколько часов назад, спускаясь в зал оракула, Ноктавидант думал об утомительности своих ежедневных обязанностей. Как мало все это значило теперь, когда впереди маячила тень катастрофы!

Наконец он добрался до нужной ему двери. Она оказалась не заперта. Из щели пробивался красноватый свет. Изнутри не доносилось ни звука.

Уже одно это должно было насторожить его. Такое множество механизмов… клавиш, раструбов, проводов… Одних техников в канцелярии было около двадцати человек, работавших в три смены. Значит, сейчас внутри находились как минимум шестеро.

Нехорошее предчувствие сжало внутренности клирика. На самом деле, открывая дверь, он уже знал, что увидит внутри. Поэтому, когда дверь распахнулась и его взору предстала комната, он смог сдержаться и не закричать. Нечеловеческим усилием, но все же сдержался.