Карл же буквально физически чувствовал его пристальный взгляд. Его старый знакомец ничуть не изменился. Короткие темные волосы, зачесанные назад, открывали высокий лоб. Прямой аристократический нос, как всегда, оставался бледнее лица. Выступающие скулы и квадратную челюсть дополнял хищный прищур туманных глаз.

– Вильгельм Баварский, – выплюнул Карл имя, словно рыбью кость, застрявшую в горле.

– «С короной, которую он получил без единого удара меча, с кошелем, полным монет, который он привез пустым; но с малой славой за добрые дела и с великим позором за унижение императорского величия. О! Если б твой прадед и дед встретили тебя на альпийском перевале, чтоб они сказали, ты подумал? Император римлян по имени, по правде ты всего лишь король богемский», – бархатным тоном продекламировал Вильгельм.

В его голосе Карлу почудились одновременно и насмешка, и обожание. Люксембургский как раз сегодня читал это изречение Франческа Петрарки в свой адрес.

Баварский склонил голову, прижав кулак к груди, тем самым показывая, что признает Карла монархом, чем вызвал сдавленный смех демона, наблюдавшего за ними с нескрываемым удовольствием.

Ян соскочил со стула и попытался сделать шаг вперед, чтобы закрыть Карла от Вильгельма, но король качнул головой, и слуга остался стоять на месте. Губы Вильгельма изогнулись в такую знакомую Карлу полуулыбку, и от этого ярость поднялась в нем, точно вода в гейзере. Ногтевые пластины трансформировались в длинные когти, руки до локтей потемнели, вены под кожей разбухли и окрасились в цвет чернил.

– Шикарно выглядишь, mein lieber Freund^[26]. Столь долгий сон пошел тебе на пользу.

Карл сжимал и разжимал кулаки. Гортанный рык вырвался из горла. Он отодвинул Яна, заступившего ему путь. Все поле его зрения сузилось до фигуры, так и оставшейся стоять возле входа. В ушах стоял грохот. Затрещали деревянные половицы, воздух сгустился от напряжения. Карл сорвался с места и врезался в Вильгельма. Он полоснул его когтями по лицу, на одежду точно плеснули вином. Баварский пошатнулся, но устоял на ногах. Его улыбка перетекла в скорбную гримасу. Карл замахнулся, и его кулак влетел Вильгельму в челюсть, отчего голова мотнулась в сторону, и послышался хруст шейных позвонков. Баварский снова повернул лицо к Карлу и улыбнулся, положив руку ему на плечо, словно хотел обнять. Люксембургский ударил его под дых. Раз и еще один. Затем яростно зарычал, оскалив клыки.

– Сражайся, трус!

– Карл, я… – договорить Вильгельм не успел, потому что Карл снова принялся осыпать его ударами.

Баварский морщился, но не сделал ни одной попытки защититься или дать сдачи. Только хватался за плечи и руки Карла, чтобы устоять на ногах.

Сквозь красную пелену гнева Карл видел дымчатые глаза бывшего лучшего друга, которые молили о прощении. Но Люксембургский не хотел прощать. Как можно простить предательство?

Карл помнил и другое выражение этих глаз. На следующее утро после коронации Вильгельм надменно и даже гордо улыбался ему окровавленными клыками, словно оказал наивысшую честь, словно подарил весь мир. А Карл корчился в агонии, кровь в теле, казалось, превратилась в яд. Он не понимал, то ли его опустили в чан с кипятком, то ли заморозили во льду альпийских озер.

Усилием прогнав воспоминания, Карл схватил его за горло, с ненавистью к себе отмечая, что рад приезду Вильгельма, и не только потому, что может отомстить за старые обиды. Карл скривился и швырнул старого друга через весь зал. Вильгельм, и не думая затормозить падение, влетел в стену и с грохотом рухнул наземь, кашляя кровью.

– Разве так встречают лучшего друга? – проворчал он.

Размытой тенью Карл оказался рядом и рывком поднял Вильгельма за грудки, а затем с силой впечатал кулак ему в челюсть, Баварский покачнулся, по-прежнему не предпринимая попыток ответить.

– Вацлав, хватит! – До Карла донесся сердитый голос Воганьки. Таким тоном и именем, данным при рождении, Ян звал его в детстве после очередного серьезного проступка.

Бывший король заставил себя остановиться. Разжал пальцы, и улыбающийся разбитыми губами Вильгельм сполз по стенке на пол. Роули все это время полулежал на барной стойке, точно огромный кот, и, подперев голову рукой, с интересом наблюдал за избиением. Карл посмотрел вверх, и несколько любопытных посетителей тут же скрылись из виду на втором этаже.

– Похоже, чувство юмора ты оставил в могиле, мой друг, – кашляя, прохрипел Вильгельм.

Он, пошатываясь, встал. Смахнул капли крови с лица, при этом пристально следя за Карлом. А тот вытер руки предложенным Яном платком и бросил короткое:

– Ненавижу тебя.

Роули улыбнулся и крикнул на весь зал:

– Бар закрывается. Все на выход.

– Я еще зайду, – пообещал Люксембургский демону и пошел к дверям, более не обращая внимания на Вильгельма.

Когда они прошли две улицы и Воганька уже дважды преувеличенно громко вздохнул, Карл бросил на ходу:

– Говори.

– Пан Карл, Вильгельм мерзавец, но полезный. Кто, как не он, был за завесой все эти годы. Он знает расстановку сил в упырском сообществе, может выступить в переговорах…

– Не смеши меня. Вильгельм нарушил главное правило всех упырей: не обращать королей. Кто станет его слушать?

– Знаю. Однако он до сих пор жив, значит, сумел избежать наказания, верно?

Карл прекрасно понимал, что Вильгельм должен быть на его стороне. С ним он будет сильнее, но злость и чувство, что его предали, мешали даже допустить мысль, чтобы вернуться в абсентерию. Единственное хорошее, что с ним случилось после вылазки в бар: благодаря гневу и драке желание серы на время покинуло его голову.

– И постарайтесь забыть о сере. Сейчас, как никогда, вам нужно быть сильным.

С неба упали первые капли дождя. С каждой секундой поток становился сильнее, грозясь перейти в ливень. Карл остановился и запрокинул голову, подставляя лицо небесной воде. Воспоминания прошлой жизни, его правление, битвы, переживания – все смывалось дождем. Пришло время попробовать новую жизнь без регалий. Карл с сожалением подумал, что это будет жизнь упыря, хотя, глядя на Яна, он бы не сказал, что слуга сожалеет о вампиризме в своих венах.

Воганька молча ждал, задумчиво улыбаясь каким-то своим мыслям. Карл смахнул воду с волос и зашагал дальше. Узкие улицы пустовали, дождь распугал даже ночных гуляк. Мокрая брусчатка блестела драгоценными камнями в свете фонарей. В окнах повсюду горел свет, и для Карла электричество казалось самым великим чудом.

Сзади послышался шум подъезжающей машины, вынудивший сойти с дороги на узкий тротуар. Авто проехало и резко затормозило в нескольких шагах от Карла. Открылась дверь, и из машины вышел Вильгельм с разбитым, еще не зажившим лицом. Он заступил Карлу дорогу, так пристально рассматривая его, словно видел впервые. Пелена дождя, казалось, отрезала их от всего остального мира. Карл засунул руки в карманы, сдерживаясь, чтобы еще раз не врезать Вильгельму.

– Я знаю, что тебе нужна помощь. Слухи уже растеклись ядом по городу. Ты можешь ненавидеть меня и дальше, но позволь остаться.

Карл молчал, наклонив голову и избегая смотреть на Вильгельма. Затем обернулся на Яна и кивком показал, чтобы он оставил их. После этого смерил взглядом Баварского, морщась от решения, которое уже принял. Надежда в серых глазах Вильгельма тлела, как огарок свечи. Карл обошел его и повернул к синей машине, остановившись у пассажирской двери.

Ян махнул рукой на прощание и зашагал в сторону Страговского монастыря. Вильгельм так же молча приблизился к машине и распахнул для Карла дверь. Устраиваясь в более тесный, чем у авто Воганьки, салон, Карл заметил, как на губах Вильгельма мелькнула улыбка.

Глава 6

Bůh, čest, vlast.^[27]

Бог, честь, власть.

«Пражский трдельник»

«Ваш покорный слуга получил огромное количество вопросов от жителей Моравии.

Спустя сутки после появления необъяснимой разграничивающей полосы на Мораве фермеры заявили о падеже скота. Тридцать коров были обескровлены. На место приглашена ветеринарная служба, чтобы выяснить причины. Судя по информации от моравцев, можно исключить нападение волков или других хищников.

Возможно, это какая-то болезнь.

Ваш Эл Вода».

Графиня Анета Кинских

Энн неслась по лесу так легко, точно и не касалась земли. Темные, малахитового цвета ветви елей задевали кожу, словно приветствовали давно потерянное дитя. Пряно пахло хвоей и розмарином.

Бег, который она всю жизнь не любила, сейчас стал таким же простым, как дыхание. Чем дальше неслась Энн, тем гуще росли деревья. Она приближалась к чаще, где ее кто-то ждал. Она знала это: сердце взволнованно билось перед встречей. Энн слышала свое частое дыхание. Над верхушками деревьев пролетела, громко ухая, сова.

Земля резко пошла под уклон. Кинских не испугавшись спускалась в лощину. Она замедлилась, чувствуя, что уже почти добралась. Развела руками плотно сомкнутые пушистые ветви елей и вышла на поляну. Там стояла белесая дымка, которая рисовала вокруг Энн цифру восемь. Зазвучали глухие удары барабанов.

«Бум! Бум-бум! Бум-бум! Бум!»

Первобытная мелодия, казалось, слилась со стуком сердца, вызывая благоговейные мурашки. Энн сделала несколько шагов к самому центру и наконец увидела ее. Женщину.

Седая коса вилась до пояса. На незнакомке было изорванное мешковатое платье, а лицо… Лицо наполовину скрывала деревянная корона, оставляя видными только нос и рот. Венец плотно обхватывал голову, зубцы-коряги торчали из него на добрых полметра. Участки кожи, не спрятанные одеждой, покрывали веткообразные символы.

Энн откуда-то знала, что у женщины под короной нет глаз. Кроваво-красные губы тронула улыбка, и они растянулись, демонстрируя белые крепкие зубы. У нее в руках из ниоткуда появилась светлая волчья шкура. Она сделала шаг в сторону, открывая взору огромный сруб старого дерева.

Энн отошла на пару шагов, затем побежала к высокому пню, зная, что нужно делать. Незнакомка с деревянной короной подбросила шкуру в воздух еще до того, как Энн приблизилась. Меховая накидка зависла в плотной дымке и упала на плечи Кинских. Женщина подняла руку, показывая ей указательный и средний пальцы. Энн достигла пня и прыгнула, перекувыркнувшись в воздухе, словно акробат Цирка дю Солей. Она легко приземлилась и посмотрела вниз. Песочный цвет мощных волчьих лап не удивил, скорее она почувствовала, что так и должно быть. Вмиг обострившееся обоняние уловило новые звуки и запахи леса: она слышала, как далеко на лугу бегают зайцы, а в нескольких метрах от них переминается голодный лис; как шумит о камни ручей, стремясь найти реку; как сильно благоухает хвоя вокруг.

Энн оглянулась, но женщины и пня больше не было на поляне. И тогда она понеслась вверх, выбираясь из лощины. Лапы пружинили при беге, наполняя тело легкостью. Она чувствовала чуть влажный мох, который так приятно и пряно пах. Энн подняла голову и увидела небесное светило. Луна, казалось, стала центром ее личной Вселенной. Точкой притяжения. Почти круглая и такая волнующая. Кинских замедлила бег, останавливаясь на обрыве скалы.

Она вновь задрала голову, и из глотки вырвался радостный вой. В лесу затихли все звуки, а потом где-то далеко раздался многоголосый ответный вой, наполняя все существо Энн ликованием и чувством единения, словно она и эти волчьи голоса все время искали друг друга и наконец нашли.