Саша заперлась в ванной, чтобы лишить маму возможности читать ей нотации. Её душили слёзы, в горле стоял ком. Саша включила воду на всю мощь и разрыдалась. Она злилась так, что хотелось выть. От того, что её предали. Её и папу.

Хотя Саша высказала маме больше, чем следовало, это не было и половиной того, что она могла бы сказать.

– Да! Давай забудем папу поскорее! – мысленно кричала она. – Был один мужик, будет другой! Подумаешь! Поплакали – и хватит!

– Что этот тип делает на нашей кухне? Кто он тебе? А мне? Он не должен быть рядом с тобой! Никто не должен! Кроме папы!

– Тебе хорошо! У тебя может быть другой муж! Второй, третий! А у меня отец – один! И другого не будет! Никогда! Ты понимаешь, что ты меня предаёшь? Бросаешь? Я чувствую себя круглой сиротой!

…Когда Саша немного пришла в себя, она стёрла со щёк слёзы и попыталась разобраться, что с ней происходит. Она хочет, чтобы мама на всю жизнь осталась одинокой и несчастной? Нет. Она хочет, чтобы мама влюбилась, вышла замуж и привела в их семью того, кого можно назвать папой? Точно нет! Между этими двумя возможностями был очевидный выбор: новая жизнь и прежняя. Саша с ужасом поняла, что отрицает и ту, и другую. Прошлое, в котором живёшь, отменяет будущее. Её вдруг пронзила страшная мысль: папу скоро забудут. Все. Мама. Ба. Полина. И она, Сашка. Тогда получится, что его как будто не было. Ни его улыбки, ни смешных исковерканных слов, ни его способности превратить любой день в праздник. Ничего.

Саша старалась помнить папу изо всех сил. Она даже пугалась, когда замечала, что не думает о нём час или два. Но теперь Саша осознала: чтобы жить дальше, его надо забыть. Не ставить лишнюю тарелку на стол. Не искать глазами его куртку рядом с денником Джонатана. Не заказывать в кафе то пирожное, которое они брали напополам. Не цепенеть посреди улицы, увидев знакомый затылок. Не зачитывать до дыр их переписку в вотсапе. И стереть, наконец, его номер из телефона.

– Пап, я не хочу тебя забывать, – сказала Саша, глотая слёзы, стараясь защититься от страшной правды. – Что мне делать?

Ничего. Она и не ждала, что он ответит. Он теперь всегда молчал.

Тут зазвонил телефон, забытый в ванной на столешнице. Мамин. Саша не хотела сейчас с ней говорить. Ни объяснять, ни слушать, ни оправдываться. Ни даже просто её видеть. Поэтому Саша ответила неизвестному номеру осипшим от рыданий голосом:

– Да? Алё?

– Здрассте! Я по объявлению! – сказала трубка.

– Какому?

– О продаже коня, – любезно ответил голос. – Хотим подъехать – посмотреть. Вы на какой конюшне стоите?

– Это ошибка, – заторможенно произнесла Саша.

– Вряд ли! – ответила трубка. – Вот! Написано! Продаётся: конь, метис, девять лет, сто семьдесят девять сантиметров в холке, конкур и выездка, кличка Джонатан. Цена нас устраивает. Когда можно приехать посмотреть на него? Пошагать-попрыгать?

– Никогда, – сказала Саша. – Джонатан не продаётся.

И отключилась.

Глава 5. Тонкости купли-продажи коней

В семье настал ледниковый период. Чтобы исправить ситуацию, Ба старалась как могла: придумала совместную лепку пельменей, потащила Сашку с мамой в какой-то безумный музей самоваров всех времён и народов, накупила гирлянд и предложила начать встречать Рождество в конце ноября – почему нет? Но Саша и мама были как замороженные. Обе избегали смотреть друг на друга и почти не разговаривали, отвечая односложными «да» или «нет» на любые вопросы. Они были похожи на враждующие армии, временно заключившие перемирие.

Ба попыталась выяснить у внучки: что случилось? Но Саша отнекивалась, молчала, сосредоточенно думала о чём-то и не торопилась посвящать Ба в свои мысли. Мусечка стала какая-то нервная, вся настороже. Можно было подумать, что она ждёт каких-то вопросов с подвохом и готовится дать отпор. Но вопросов никто не задавал.

Во время совместных ужинов Ба чувствовала себя как конферансье на арене цирка. Она шутила, рассказывала истории, создавала видимость общения, в то время как Мусечка задумчиво жевала салат, а Сашка ковыряла вилкой в тарелке.

Через пару дней Ба взорвалась.

– Мне надоело это чёртово немое кино! – сказала она. – Что происходит?

Саша и мама вздрогнули, обе посмотрели на Ба.

– Ну?! – подбодрила их она. – Хватит играть в Герасима и Муму!

Саша с мамой молчали.

– Сашка, давай ты! Что ты там себе думаешь? Говори! Пока не скажешь, мы не узнаем!

Саша поняла, что ей не отвертеться. Ба не знала о её ссоре с мамой, об Алексее, об объявлении. Она-то в чём виновата? Саша сосредоточилась, перефразируя вопрос так, чтобы не спровоцировать скандал. Она прекрасно понимала: нужно попытаться договориться с мамой.

– Что будет дальше? – хриплым от волнения голосом спросила Саша. – С нами – со мной и Джонатаном?

Мама перевела дух. Саше показалось, что с облегчением.

– Мусечка! Отвечай! – потребовала Ба.

– Ты будешь учиться – надеюсь, лучше, – с энтузиазмом начала мама. – Если позволят финансы, устроим сказочные зимние каникулы – где-нибудь в горах, а может, на море! Я мечтаю, чтобы ты нашла себе друзей. Если не в школе, то в каком-нибудь кружке – театральном, фото, – любом, где тебе будет интересно, где…

– А Джонатан? – перебила Саша.

– Джонатана мы продадим, – безапелляционно заявила мама. – По-другому и быть не может.

Для Саши это не было новостью. Но показывать маме, что она знает про объявление, было нельзя. И врать не хотелось. Поэтому Саша просто сидела, не шевелясь, – деревянная, как Буратино. Это было не трудно. Мамин тон, не предполагающий возражений, её действительно парализовал. Ба занервничала – сняла очки, потом надела, стала собирать на столе невидимые крошки.

– Мусечка, ну ты прям… Железный Дровосек! Надо же как-то вместе, сообща.

– Хорошо, давайте вместе.

Мама вдохнула-выдохнула, на этот раз обойдясь без пассов руками, и сказала:

– Саша. Мне завтра будет нужна твоя помощь. На конюшне.

– В смысле?

– Приедет покупатель. Надо будет показать ему Джонатана.

– Я должна помогать тебе продавать Джоника?! – Саша вытаращилась на маму, не веря своим ушам.

– Я тоже поеду! – сказала Ба, пытаясь разрядить обстановку и скрыть собственную оторопь – резкость мамы её удивила.

– Саш. У Полины – медовый месяц на каких-то там островах. Мне больше некого попросить, – мама включила «ледяной» тон, которым обычно пользовалась на работе. – А коня надо поседлать. Вывести. Ты же знаешь, я не умею. Я сама не справлюсь.

Саша аккуратно положила вилку рядом с тарелкой. Встала.

– Спасибо. Я наелась. Я пойду.

Её никто не остановил и не намекнул, что хорошо бы убрать грязную посуду.

После ухода Саши Мама и Ба молча сидели за столом.

– Мусечка… – наконец произнесла Ба. – Ты же понимаешь, что жестоко так поступать с Сашкой?

– А жизнь вообще жестокая штука, – стараясь казаться спокойной и уверенной, проговорила мама.

– Довольно цинично, – прокомментировала Ба, глядя на салфетку, которую мама нервно комкала в руках.

– Я не могу иначе. Ты же понимаешь? Да, мам?

Когда обстоятельства бьют тебя кулаком в челюсть, однажды начинаешь держать удар. Если не сломаешься. Сашка не сломалась. Она сама не заметила тот резкий поворот, на котором её мысли изменили ход. Просто в какой-то момент она перестала оплакивать Джонатана, злиться на то, как чудовищно поступает мама, и мысленно жаловаться на неё папе. Она начала искать преимущества в сложившейся ситуации. И нашла. Во-первых, показывая Джонатана, она будет знать, что реально происходит: хочет ли кто-то его купить или нет. Во-вторых, кони редко продаются быстро. Папа рассказывал. Для быстрой продажи конь должен быть либо очень хорошим и знаменитым, победителем крупных турниров и чемпионом, либо он должен стоить недорого. Саша видела объявление и знала, что мама продаёт Джоника за те же деньги, за которые его купил папа. А это совсем не маленькая сумма. В-третьих, Саша вдруг поняла, как она может сорвать сделку. И не одну. Да! Мама просто не подозревает, на что способны тринадцатилетние девочки, у которых забирают главное в жизни – счастливые воспоминания и надежду.

Бабушку мучила бессонница. Она пыталась читать роман, потом считать овец, потом медитировать, представляя себя замшелым валуном, слушающим дождь где-то на Тибете. Всё было напрасно: сон не шёл. Вместо него в голове крутилась карусель из мыслей о неизвестном ей Джонатане. Ба накрыло липкое ощущение безысходности и страха, потому что сегодня она осознала: проблема с конём совсем не маленькая, как ей казалось раньше. Это – огромная проблема. Бабушку беспокоила Саша. И мама тоже. И было больно за них обеих. И совершенно непонятно: что с этим делать?

Мама тоже не спала. Но, в отличие от Саши и Ба, она плакала. Уткнувшись лицом в мокрую подушку, она позволила себе быть слабой и сентиментальной. Быть собой.

Она не могла не продать Джонатана – его содержание требовало огромных денег, которых не было. Последние два года всё это оплачивала Полина, условно арендуя Джонатана. Но теперь ситуация изменилась.

Мама не хотела работать на коня, разве это не понятно? Она сделает всё, чтобы оплатить учёбу Саши и бабушкино лечение. Но вкалывать с утра до вечера ради постоя и тренировок какого-то Джонатана! Нет уж, увольте!

У мамы сейчас не было повода лицемерить, поэтому можно было честно признаться самой себе: она хочет избавиться от Джонатана. Она не любит его. И даже больше – ненавидит. Все два года со дня пожара её мучили вопросы: что, если бы в тот вечер Егор не вернулся на конюшню? Если бы он вообще не купил Джонатана? Если бы он увлекался не конями, а чем-то другим – скалолазанием, шахматами, серфингом?

Получалось, если бы Джонатана не существовало, всё было бы по-другому. У мамы был бы любимый муж. У Саши – отец и нормальная семья. Они ходили бы в гости по выходным. Ездили в путешествия на каникулы. Ссорились иногда. И мирились. И мама не лежала бы сейчас одна в постели, не рыдала бы в подушку… Они все были бы счастливы, как когда-то, если б не этот чёртов конь! «Сколько можно существовать в сослагательном наклонении? Бы. Бы. Бы, – думала мама. – Надо продать Джонатана и начать новую жизнь. Сашке будет трудно. Но потом она поймёт. Другого выхода просто нет».

…Саша сама удивлялась, насколько легко у неё получалось отшивать покупателей.

– Когда седлать будете, подпругу не перетягивайте, – деловито говорила она. – У него бывают потёртости мокрые.

– Лишай, что ли? Или аллергия?

– Не знаю точно, как называется. Но ему мазь помогает. В круглой банке такая, знаете? Дорогая.

Покупатель пропадал.

– Вы для ребёнка его берёте или для себя? – держа Джонатана под уздцы, спрашивала она тучную тётку, пока та усаживалась в седло.

– Для себя, – пыхтела тётка. – А какая разница?

– У него с передней правой ногой проблемы…

– Какие?! – вскидывалась тётка.

– Не вывозит взрослых по весу. Начинает припадать. Но под ребёнком хорошо ходит! И капельницы ему – если что – отлично помогают!

Прорысив пару кругов по манежу, тётка слезла с Джонатана, и больше её не видели.

– А ваш сын давно конкуром занимается? – спрашивала Саша мужчину, который пристально следил за Джонатаном и мальчиком, сидящим на нём.

– Около года, а что?

– Он умеет группироваться? Ну, знаете, когда конь высаживает перед препятствием. Чтобы падать правильно.

– Нормальные кони не высаживают! Даже вывозят иногда!

– От характера зависит.

– А что с характером? У этого? Как его. Джонатана?

– Он сложный. Задними отбивает. И громких звуков боится. Несёт.

– Гоша! – звал папа сына. – Всё, хватит, слезай! Нам ещё двух посмотреть надо!