Денис Лукьянов: Век серебра и стали

© Лукьянов Д. В., текст, 2024

© ООО «Издательский дом «КомпасГид», 2024

* * *

Я Атум в своих восходах, я – Единственный. Я воссуществовал в Нуне. Я – Ра, что поднимается в самом начале, правитель всего сотворенного им.

Я великий бог, породивший самого себя, Нун, что сотворил его имя Паут Нечеру в виде бога.

Я – тот, кто непобедим среди богов.

Я – это Вчера, и мне известно Завтра.

Из египетской «Книги Мертвых»

Человеческий род от природы демократичен и склонен к политеизму, за исключением той эволюционной элиты, которая окончательно избавилась от потребности в божественном. Человеку инстинктивно хочется, чтобы богов было много, потому что он – Один.

Салман Рушди

Пролог
Закат созидающего Атума

О друзья мои, ах, враги мои: как красиво они горят!

Горело правда красиво – звучными вспышками. Но перед тем как рассмеялось немым голосом пламя, была первая искра – а до этого…

Дым дурманил голову и щекотал ноздри даже на улице, в жидком петербургском вечере, разбавляемом газовыми фонарями. Он тонкими струйками, будто нитями паутины, тянулся из щелей и окон, пытаясь добраться до пухлой полупрозрачной луны, но таял призраком, давно забывшим, почему скитается по бренной земле. Дым манил и тянул, соблазнял немногочисленных прохожих свернуть с пути…

Дым без огня.

Дым опиума.

Курительный салон «Нефертити» с золотой лепниной явно не стеснялся своего гордого названия, хоть и расположился в одном из самых бедных районов, рядом с обшарпанными домами без серебряных шпилей и трущобами – хлипкими, будто чахоточными, готовыми в любую минуту развалиться с мерзким треском. Хозяева заведения были людьми смышлеными – знали, что опиум дорожает и отходит на второй план, становясь наркотиком элитным, как никогда прежде. Отсюда и «Нефертити»: всё же досуг для особ царских, не столько по статусу, сколько в душе, – таких всегда больше. Корона не отягощает их головы заботами, но дает необходимый масляный лоск. К тому же чем глубже спрячешь курильню в лабиринтах города, тем проще вести бизнес. Знают лишь те, кому нужно.

Проще. Но только не этим проклятым продавцам модного наркотика – песка Сета.

Если из «Нефертити» дым выползал тонкими струйками, то внутри, в духоте, он застилал зрение зыбкой яичной пленкой. Она притупляла сначала взор, потом сознание. Аромат персикового дерева – а чего еще здесь ждать? – смешивался с неуловимо наркотическим, аморфным, словно подстраивающимся под каждого клиента. Каким захочешь, таким запахом он и будет. Людям, лежавшим на кушетках в окружении мягких бархатных подушек, это явно нравилось.

– Бо-оги, – протянула дама в платье с чрезвычайно глубоким декольте. – Не думала, что мы будем курить эту дрянь после явления богов Старого Египта. А мы…

Мужчина в расстегнутой рубашке, раскрасневшийся, с блестящей от пота грудью, затянулся из длинной толстой трубки в виде грифона и закатил глаза, вдыхая дым. С минуту помолчал, а затем откинулся на подушки и продолжил праздный разговор:

– Дорогая, Китай – дело тонкое! Они не прекратят баловать нас этой своей забавой до конца дней. И никакой песок Сета им не помеха.

– Да-а-а… – И дама затянулась из трубки. После долгой паузы добавила: – Хорошо их, однако, бритты нафаршировали… ^[1] ух, ух как… ой как хорошо…

– Лучше бы бритты нафаршировали меня одного, обошлись бы без войн. В меня вместился бы весь их опиум, – хохотнул мужчина.

К ним подошел китаец в традиционном костюме и принес два бокала пузырящегося шампанского. Заодно положил рядом газету – свежий выпуск «Северной пчелы» от 15 апреля 1842 года. Откланялся и удалился, оставив гостей наедине.

– Новости. – Мужчина потянулся за газетой, но только с четвертого раза подхватил ее. – Новости – это всегда хорошо. Ну или… э-э… ух… как минимум интересно.

Мужчина пробежал взглядом по страницам, пытаясь уловить смысл слов, скользящих по краю задурманенного сознания.

– О-о! Уже знаешь новость, дорогая?!

– Как я могла бы узнать, если ты забрал обе газеты?

– Разве?

Мужчина разомкнул пальцы. На подушки свалилась вторая «Северная пчела», слипшаяся с первой. Мысли зацепились, спутались в клубок. Вытерев платком пот со лба, мужчина перескочил к другой теме:

– Ты посмотри! Они везут к нам сердце Анубиса! Прямо из Парижа!

– Анубис и Осирис… – пробубнила дама, сверля глазами бокал шампанского, словно гипнотизируя его. Ей хотелось, чтобы блаженные пузырьки поскорее ударили в голову. – И сдалось нам здесь сердце бога? Своего хватает…

– Ну-ну-ну, – поцокал заплетающимся языком мужчина. – Дорогая, не заставляй меня краснеть! Даже нищие знают, что нашли сердце всего одного бога, и его – его! – на неделю привозят к нам. Тут вроде написано, что в Пасху его будут выставлять для паломничества и научного ин-те-ре-са…

– Вроде! – усмехнулась дама, но дальше ее голос ослаб. – Мой муж не может прочитать газету, которую держит у самого носа!

– Моя жена не знает простых истин!

Они ухмыльнулись и рассмеялись. Смех звучал неестественно, будто тоже опьянел от дыма – сладкого, дурманящего, вездесущего, стирающего грани реальности. Мужчина вновь промокнул лоб, потянулся за бокалами. Чуть не разлив один, всё же подал напиток жене.

– За это и люблю тебя, дорогая. За нас!

– За это и люблю тебя, дорогой! За нас! И… – она задумалась. – За старый мир, который был куда проще.

– За старый мир…

Мужчина залпом выпил бокал. Дама только-только поднесла свой к пухлым губам, как вдруг остановилась – принюхалась, нахмурилась. Подошедший китаец забрал газеты и серебряный поднос. Мужчина махнул рукой, и слуга заодно прихватил пустой бокал.

– Дорогой? – Дама все принюхивалась, провожая мужчину настороженным взглядом.

– А?

– Ты ничего не чувствуешь?

– Конечно нет, я обкурился вместе с тобой…

– Нет, я имею в виду… чего-то странного… ай, ладно, забудь, мысли – кони привередливые. И тот мужчина… тебе не показалось, что это был не китаец?

– Китаец, не китаец, какая разница. Азиаты, ха! Главное, что он тут всё делает, пока мы отдыхаем. Заслужили! Верные слуги Его Императорского Вели-чия, да будет он жив, здоров и могуч! Я, между прочим, давно говорил, что эта их китайская традиционная театральность – пережиток прошлого…

Прежде чем «Нефертити» взорвалась и стремительно вспыхнула, чета услышала звон бьющегося хрусталя – резкий, будто начерченный ровной геометричной линией.

Люди в соседних домах просыпались, выбегали на улицы. Смотрели, пытались помочь – суетились во внезапном хаосе, сменившем воздушную тайну наступающей ночи и загадку грядущего дня. В суматохе никто не заметил, как за мгновение до взрыва, принесшего голодное пламя, из «Нефертити» вынырнул человек. Он скинул с себя китайский наряд, потер тонкие руки с набухшими фиолетовыми венами…

…и как же красиво они горят, – подумал незнакомец, наблюдавший за пожаром из тени трущоб; незнакомец в мешковатом балахоне, из-под капюшона которого торчала густая борода – странная, словно уложенная зигзагами и змеиным языком двоящаяся книзу. Незнакомец видел вынырнувшего за мгновение до взрыва человека. И наконец, будто общаясь с мраком на его шепчуще-приглушенном языке, не словами, а оттенками света и тени, проговорил:

– Занятно… Надо рассказать гранд-губернатору, это будет очень полезно… Занятно, весьма занятно.

Книга первая.
Стопами солнца

– Раб, соглашайся со мной!

– Да, господин мой, да!

– Что же тогда благо?

– Шею мою́, шею твою сломать бы,

тела в реку выбросить – вот что благо!

Кто столь высок, чтоб достать до неба?

Кто столь широк, чтоб заполнить всю землю?

– Хорошо же, раб, я тебя убью, отправлю первым!

– А ты, господин, надолго ли меня пережить собрался?

Фрагмент вавилонского «Диалога о благе»

…Смерть в этом свете видится хитросплетенной выдумкой, уловкой коммерсантов-философов.

Рома Декабрев

1
Петербургский цирюльник
Восход юного Хепри

Искры очерчивали темноту крыльями феникса: отрывались от затухающего пламени, гипнотизировали, туманили взгляд, словно пытаясь спрятать обугленные остатки сгоревшего здания.

Вахмистр Виктор Говорухин – ему вечно говорили, что морщинистое лицо его, в особенности профиль, напоминает самого Рамзеса II, – наклонился, поднял обугленную ножку некогда изящного стула и прикурил от нее. Чуть не подпалил длинные усы.

Бессвязно выругавшись, Виктор пустил струю сизого дыма – сам закашлялся от крепости папиросы, курил редко, но со вкусом, в кресле, не привык на ходу по ночам. А тут, на́ тебе, вызвали – и ладно случилась бы какая ерунда, но вот оно что… Виктор пытался сосредоточиться, укутаться в мысли, как в шелковый плед – часто видел такие в витринах, особенно в последнее время, – но какой-то неразборчивый, назойливый фоновый шум не давал этого сделать. И откуда он только брался…

– Ваше благородие, – наконец расслышал Виктор. – Господин вахмистр!

Виктор дернул головой, как плохо пошитая кукла, – резко и неуклюже. Рядом, теребя в руках исписанные листы, нервно покачивался молодой полицейский.

Или теперь правильно говорить «жандарм»?

Виктор все никак не мог разобраться.

– Боги, я же сто раз просил, не называйте меня по званию. Раздражает, как плохая скрипка в руках неумелого музыканта…

Увидев, что жандарм занервничал еще сильней, Виктор смягчился.

Сет побери, или не жандарм?! Всё же полицейский?!

– Ладно, что там у тебя? Тела удалось опознать?

– В таком состоянии… с трудом, с трудом. – Молодой человек снова скомкал бумаги. – Но местные рассказали о посетителях. Говорят, видели их не в первый раз – и те всегда бронировали опиумную, гм, целиком…

Виктор, зажав папиросу в зубах, взял бумаги.

– Граф и графиня Богомазовы, – произнес молодой жандарм-полицейский, пока Виктор изучал страницу, исписанную темно-синими, как беззвездная июльская ночь, чернилами.

– Да, с такой-то фамилией. Ну и шуточки, Сет побери.

Виктор так увлекся материалами, что поднял глаза, только когда молодой человек кашлянул – он так и стоял на месте. Удивленно уставившись на жандарма-полицейского и наконец затушив папиросу, Виктор поинтересовался:

– И что ты стоишь, дорогой? Всё, свободен. Что ж вас никак нормально не научат… боги, раньше было куда проще!

Молодой человек, получив разрешение, тут же убежал в сторону разрушенной «Нефертити». Виктор вздохнул, поправил форму: темно-синюю твидовую куртку и такого же цвета фуражку с золотистым крестом-анкхом. Присел на холодную землю – в его возрасте, всегда считал Виктор, беспокоиться о здоровье уже поздно.

Да, раньше действительно было проще. Хотя бы год назад. Тогда Виктор точно знал, что он – полицейский. Точка. Никаких дополнительных приставок, званий, титулов и прочих глупых придумок. Но потом Его Императорскому Величеству – да будет он жив, здоров и могуч! – вздумалось начать реформы. Казалось бы, не столь значимые на фоне изменившегося мира, но головной боли чиновникам и служащим всех мастей они прибавили немало.