В этот момент за спинами Алексаса и Виктора поднялся странный шум – обернувшись, они увидели бы, как сверху на остатки похоронного бюро выливается поток воды, с грохотом разбиваясь о брусчатку. Солнце накрыла тень, на поверку оказавшаяся пожарным дирижаблем. После явления бо-гов Египта дирижабли стали ходовым транспортом дальнего следования. Хотя первый эксперимент Анри Жиффара пошел не по плану – дирижабль не продержался в воздухе достаточно долго, несмотря на уведенную вниз дымовую трубу и самый миниатюрный из всех существовавших паровой двигатель, – инженер не опустил руки. Он продолжил работу в новых реалиях и выяснил, что кресты-анкхи, которыми теперь украшали заполненные гелием «сигары», улучшают аэродинамику, делают махину и быстрее, и безопаснее. Оставалось только проконсультироваться со жрецами-священниками, улучшить двигатель и грамотно нанести необходимые символы… Популярность дирижаблей стала расти, на них начали путешествовать в дальние страны. И, конечно, городские службы – жандармерия, медики, пожарные – тоже положили глаз на этот вид транспорта. Конечно, держать такие махины в небе одного лишь Санкт-Петербурга – затратно и непродуктивно. Виктор помнил, как ругалось его начальство после срочного совещания, на котором делили бюджет между городскими службами – в итоге два дирижабля из двух выделенных достались пожарным. Как раз для таких, экстренных случаев.

Вскоре прибыла и обычная пожарная бригада – в бежевых твидовых куртках с черным скарабеем на спине. Лошади, тянувшие телегу с бочкой и шлангами, остановились. Пожарным оставалось лишь затушить умирающее пламя, норовившее перескочить на соседние здания.

– Слушай, а ведь из этого действительно может выйти что-нибудь интересное! Если это и вправду анубисат, то… – Виктор сморщился, не в силах вытереть брызги с лица – он все еще поддерживал приходящего в себя Алексаса. Тот старался не оборачиваться и смотрел на водную гладь, мерцавшую то непостижимым лазурно-синим, то искристым изумрудно-зеленым.

– Все упирается в если бы да кабы.

– Вся моя работа – сплошное если бы да кабы! – Виктор резко надел маску обреченности. – А, хотя мне все равно не дадут ничего сделать. Скажут, что это такое вот совпадение, и спишут на что-нибудь банальное, да и виновного найдут…

– Вот поэтому я бы уже давно прикрыл вашу контору, – раздался третий голос. – Доброго вам денечка.

– Я бы прикрыл твой рот, дорогой, если честно, – огрызнулся Виктор.

Алексас, даже глаз не поднимая, моментально узнал говорившего. Ну конечно, боги – те еще шутники, поиздеваются над тобой при любом подвернувшемся случае. Хотя бы таким образом – столкнув с человеком, которого терпеть не можешь.

– Невероятно доброго утречка, ага, – отозвался Алексас, пересилив себя и подняв глаза.

Фармацевт Лука Эрине́ев улыбался во все, казалось, шестьдесят четыре зуба – откуда он достал лишние, выяснять не было желания.

Эринеев владел аптекой в том же доходном доме, где жил и работал Алексас, только на первом этаже. Это само по себе было странно: обычно и работали, и жили в одном месте, а вот фармацевт поселился в другом доме, уверяя, что там «куда лучше дышится». Да и в целом, добавлял Лука, без «того непропорционального цирюльника» жить легче, как камень с души.

Сама идея держать аптеку прямо под каморкой Алексаса – да еще с парадного входа, а не с черной лестницы, – казалась прекрасной в плане прибыли. Цирюльники лечили, пускали кровь, занимались зубами – все, кроме Алексаса, который в силу своей проблемы этого, естественно, не делал. К нему ходили только бриться, так что суровое бремя подлечить – подлатать – выдать нужную мазь брал на себя Эринеев.

Они, в сущности, были как Парис и Менелай – два заклятых врага, которые рано или поздно должны сойтись у стен тщеславной Трои, иначе быть не может. В вечной борьбе Алексас и Лука сошлись по той же причине.

Они не поделили девушку.

Казалось бы, проблема решается весьма просто, без особых потерь. Но именно из-за таких дилемм обычно рушатся империи – тридцать три несчастья Трои тоже начались из-за прекрасной Елены, которую бравые герои так и не сумели поделить. В случае Алексаса и Луки ситуация, конечно, складывалась не столь катастрофически. Эпос о ней не напишешь, оправдательную речь о предмете конфликта – то бишь о прекрасной даме – тоже. Но плоды свои конфронтация давно принесла.

Пожинали их оба, сполна.

– Вы, смотрю, никуда не торопитесь? – хмыкнул Эринеев, пригладив каштановую бородку-клинышек. – Хотя чему я удивляюсь! Память у вас, Алексас, как у рыбки. О нет, простите, рыбы заслуживают куда большего уважения.

Алексас умел держать себя в руках – в таких ситуациях, правда, приходилось рьяно напоминать себе, что он действительно это умеет. Кулак невольно сжался.

– Во имя Ра, – Алексас прикрыл глаза. – Можно хоть раз по-человечески?

– Можно, но не вам, Алексас. Тяжело нормально общаться с теми, кто крадет чужих невест. – Лука достал карманные часы на золотой цепочке, щелкнул крышечкой и сверился со временем. – Впрочем, как я и говорил. Скоро начнется служба.

– Сет побери! – чуть ли не подпрыгнул на месте Алексас, тут же сверившись со своими часами. – Ана!

– Вот-вот, – вновь хмыкнул Лука. – Заметьте, даже я помню об этом. Я, которому больше ничего не светит. Это ли не лучший показатель того, что вы всё же несправедливо заняли мое место?

Слово «несправедливо» он подчеркнул особенно, словно жирной карандашной линией.

– Хорошего вам дня, – только и кинул в ответ Алексас, молниеносно попрощался с Виктором и убежал, чуть не сбив с ног бригаду медиков. До последнего старался не смотреть в сторону раненых – сейчас было самое неподходящее время для обмороков.

Когда Алексас стал фигуркой вдалеке, Виктор заключил:

– Не знаю, что у вас здесь сейчас произошло, но у меня руки так и чешутся дать тебе в морду, дорогой. Просто повезло, что я при исполнении.

– Да уж, действительно, большая удача. – Фармацевт покрутил часы в руках и снова спрятал в карман бежевой жилетки. – Он не маленький ребенок. Вы не сможете быть рядом с ним вечно. Только если не подохнете в один день. Впрочем, хорошего вам денечка! И расследования, само собой, – или его замятия. В следующий раз, кстати, загляните в мою аптеку – все равно постоянно бегаете к Алексасу, как мальчик-лакей.

– Хочешь травануть меня, да? Я принимаю яд в малых дозах почти каждый день.

– Право же! И что за яд?

– Ты, дорогой.

Эринеев замер. Истерически рассмеялся, растирая виски.

– Что вы! – он театрально подался назад, замахав руками. Каштановые волосы, собранные в конский хвост, поддались воле ветра со стороны канала и пошли легкой рябью – резинка была затянута не слишком туго. – Меня нужно принимать в куда больших дозах. А вы все равно заходи́те. Найду вам таблетки от старческого слабоумия.

Нет, подумал Виктор, глядя вслед Эринееву, вразвалочку шагавшему прочь, и как Алексас только терпит? Потрясающее самообладание. Отлично держится, до сих пор не свернул мерзавцу шею. Иногда мир казался Виктору черно-белым, без полутонов; в такие минуты он одергивал себя, напоминая, что жизнь – не бульварный роман, где злодеи читают монологи, а прекрасные дамы обязательно выходят замуж по любви. Но каждый раз, встречаясь с Лукой, Виктор начинал сомневаться. Может, в случае некоторых все слишком очевидно?

Он переживал за Алексаса. Точно когда-нибудь надо будет набить Эринееву морду. Но потом, когда все решится, – потому что сейчас вырисовывался чересчур интересный инцидент.

– Так-с, – прошептал Виктор, повернувшись к бывшему «Золоту Египта», вокруг которого все еще кипела жизнь. – Значит, говорите, анубисат. Анубисат…

Темнота будто покусывала его губы, впивалась колючками мерзкого репейника и обжигала муравьиным ядом. Голос, совершенно невозможный в этом месте – просто потому, что чужой, – разворошил тени, разрушил гармонию.

– Чего ты хочешь? – спросил голос до того, как тьма зашевелилась.

Он хотел молчать. Хотел игнорировать, не замечать, не поворачиваться. Но всё же обернулся – и в густой тьме различил лишь колыхающийся силуэт собеседника, невесть откуда взявшегося, а еще – блики наглых песчинок света, просочившихся сюда. Блики на маске с длинной бородой, раздвоенной книзу змеиным языком.

– Это имеет значение? – прошептал он в ответ.

Незнакомец усмехнулся.

– Иначе я бы не нашел тебя. И не пришел к тебе сам. Обычно все происходит равно наоборот.

Ему не хотелось продолжать, но давно потерянный, похороненный под тонной мыслей и сомнений инстинкт подсказывал, что начатый разговор ведет к много большему, как длинный фитиль – к пороховой бочке.

– Смерть, – только и сказал он. Тени насторожились. Он будто бы распробовал сказанное слово, повторив: – Смерть. Я хочу, чтобы они перестали думать о смерти.

Незнакомец в маске рассмеялся – раскатисто, но приглушенно, как далекий гром среди ясного неба. Цокнул языком:

– Так вот оно что. Понятно, тогда это просто отлично. То, что нужно.

Он не стал задавать встречных вопросов. Сам не понял как, но увидел ухмылку незнакомца сквозь завесу теней и даже маску.

– Что же, в этом плане… Мы можем быть друг другу очень полезны. У наших интересов есть точки соприкосновения.

– И в чем же наши интересы?

– Всему свое время. – Незнакомец повернул голову. – Я и те, кто со мной, могут облегчить тебе жизнь. Упростить то, что ты обдумываешь здесь, во мраке. То, к чему уже приступил, – как красиво оно горело!

– Мне тяжело поверить, – он потер набухшие вены на правой руке, – что тот, кто живет в ожидании, во власти смерти, может хотя бы просто понять меня. Даже попытаться.

Незнакомец снова рассмеялся.

– Знаешь… то, во что я верю, в отличие от всех остальных, как раз прекрасно вписывается в твои… идеи. Позволяет смотреть куда дальше своего носа. В моей картине мира смерть – последнее, о чем ты станешь думать. Жуткое место… Моя вера дает мне знания, недоступные другим; впрочем, это уже нюансы. Так, мелочи, но мелочи невероятно полезные. Как там нынче говорят? Сет в деталях?

– И почему же ваши желания пересекаются с моими? Уж расскажите, раз пришли. Не верю, что просто так. Подразнить.

Незнакомец молчал. Но, кажется, продолжал ухмыляться.

– Скажем так… Мы хотим воплотить нашу картину мира в жизнь. Так, чтобы другие не смогли избежать этого. И если нам удастся, поверь, людям точно станет не до смерти. Голодная и холодная бездна для всех и каждого – вместо блаженных Полей тростника. Звучит не так уж привлекательно, не думаешь?

Он задумался. Это звучало слишком правильно – слишком органично, чтобы вписаться в его желания. Но, думал он, давно стало понятно, что на пути к его личной цели все средства хороши, – так почему бы не воспользоваться еще и этим? Чтобы все они перестали жить в плену смерти, ничего не жалко. И никого не жалко.

– Допустим, – прошептал он, – мы договорились.

Он опять почувствовал, как незнакомец улыбнулся.

– Прекрасно. Мне нужно будет обсудить этот вопрос с… даже не знаю, как сказать. Пусть будет с единомышленниками. Не переживай, я сам найду тебя, а пока – делай что должен, и… как там говорят? Будь что будет. Тем более действия твои не особо изменятся. Я имею в виду потом. Просто станут куда проще и… масштабней.

– Кто вы такой?

– Зови меня как все остальные: Саргон. Просто Саргон. Точнее, пока просто Саргон. А ты представишься?

Он помолчал. Тени на губах стали сладковатыми, будто любимое черничное варенье – густое, бездонно-черное, как космические своды подземного мира Дуата… Избавившись от мимолетного наваждения, он сказал:

– А́листер Фала́ков. Меня зовут Алистер Фалаков.

Солнце светило так ярко, что на безоблачно-голубом, будто атласная лента, небе казалось пятном лимонного сока, пролившегося из ненароком опрокинутого стакана. Весенний ветер нес тепло и свежесть, разбавленную, будто горьким тоником, морским воздухом – таким явственным и плотным, что соль, казалось, оседала на губах.

Велимир, прищурившись, поправил темные очки с зеленоватыми стеклами и причмокнул, ощущая эту фантомную соль на губах. Он стоял на крыше Зимнего дворца, пока вокруг суетился народ, и разглядывал то далекие деревья, слишком рано позеленевшие в этом году, то серебряные шпили на соседних крышах. Забавно, а ведь он помнил, как несколько лет назад лично приказывал установить последние. Сам до конца не понимал всего принципа работы, но указ сверху есть указ сверху: помнил лишь, что серебро притягивало магические, или, как говорили философы, «метафизические» потоки, не давая дирижаблям упасть, и что богам так было проще контактировать со жрецами. Велимир в подробности не вдавался.

Зато он знал, какую роль может сыграть серебро. Слишком хорошо знал.

«Кости его – серебро». Велимир подумал об этом и нервно дернулся. Во рту почудился вкус отвратительного лекарства. Всё больше хотелось прекратить принимать эту гадость, но поделать Велимир ничего не мог: сам решил – теперь терпи.

– Сэр? – Врач в темно-зеленом фраке словно по волшебству возник за спиной. – Не отвлекаю, сэр?

– Ну как тебе сказать…

– Время принимать лекарство, сэр.