В своё время они ввели привычку спорить на поцелуи, потому что чувствовали некоторое стеснение в этом вопросе, и оба смущались поцеловать друг друга первыми. Но теперь, спустя несколько лет брака, обзаведясь общими детьми и пережив немало ссор, было довольно нелепо стесняться такого рода вещей.

– Пожалуй, что так, – с улыбкой согласилась королева.

Некоторое время они молчали, наслаждаясь объятиями.

Затем Канлар сказал:

– И, полагаю, в этом вопросе вы были полностью правы. Мне не стоило связываться с оппозицией.

Она так удивилась, что даже приподнялась и повернулась, чтобы посмотреть на него прямо.

Ему стало совсем уж неловко: и так-то непросто было признать свою ошибку, а тут ещё и её явное удивление!

– Ну что вы на меня так смотрите!.. – с досадой откомментировал он, ища возможность как-то спрятаться от её взгляда и не находя.

Кая медленно и удивлённо ответила:

– Я была совершенно уверена, что вы найдёте способ меня убедить, что правы были вы.

Он почувствовал глубокое раздражение и недовольство самим собой. В который раз он упрекнул себя за то, что постоянно на неё давит, и что она настолько привыкла к такому положению вещей, что ожидала, будто бы даже в вопросе, где он был очевидно не прав с самого начала, он всё равно продавит своё решение.

Он сел, вынуждая тем сесть и её, и недовольно отметил:

– Мне действительно недостаёт некоторой гибкости и умения признавать свои ошибки… – он запнулся, не зная, как сформулировать то, что чувствовал, затем продолжил: – И я сожалею, что совершенно не умею вовремя остановиться.

Кая, которая к этому моменту была совершенно уже убеждена, что это она кругом виновата, и это именно она постоянно устраивает скандалы на ровном месте, чуть не заплакала. Прижавшись к мужу покрепче, она горячо принялась его разубеждать:

– Рэн, вы самый деликатный и чуткий человек из всех, кого я знаю!

Он улыбнулся и поцеловал её в макушку; комплимент этот был теперь ему особенно приятен именно потому, что он себя упрекал как раз за недостаток деликатности и такта.

– Мне жаль, что я доставляю вам столько огорчений, – повинился он. Ему теперь казалось, что в последние дни он вёл себя просто отвратительно, только тем и занимаясь, чтобы причинить ей очередную обиду.

Чтобы заглянуть ему в лицо, она отстранилась, оставив, впрочем, свои руки на его плечах. Лицо её было в высшей степени серьёзно.

– Я люблю тебя, – тихо сказала, наконец, она. – И люблю так сильно, что это бесконечно меня пугает. Мне кажется… – голос её чуть дрогнул, она на секунду опустила глаза, потом вновь взглянула на него. – Мне кажется, если бы ты вздумал настаивать и даже требовать, чтобы я стала сотрудничать с оппозицией и даже передала бы ей части власти, я бы… – она совсем тихо и горько закончила: – Я бы всё равно сделала всё так, как ты сказал.

Он нежно провёл по её щеке рукой, затем зарылся пальцами в волосы, после сказал:

– Ты упускаешь из внимания самую важную деталь, милая.

Она сделала вопросительное движение бровями, прижимаясь к его руке плотнее.

– Я тоже люблю тебя, и я отдал всего себя служению тебе, – тихо напомнил он. – Совершенно невозможно предположить, чтобы я мог желать чего-то, что не было бы желанно тебе.

Её ответный поцелуй был запредельно нежен.

1. Кого из тех, кто ненавидит тебя, я называю своим другом?

К кому из тех, кого ты не одобряешь, я подлизываюсь?

Мало того, если ты смотришь на меня хмуро, разве я

не наказываю себя немедленно страданием?

У.Шекспир, сонет 149