Канлар ответственно попытался решить что-то единолично, но мысли его были ощутимо далеко, поэтому вскоре, махнув рукой и не объясняясь, он тоже встал и удалился.

– Дела! – огорчённо вздохнул канцлер, собирая бумаги.

Согласившись с такой оценкой ситуации, советники стали расходиться.

А меж тем, королевский кабинет снова стал полем очередной битвы.

Ни один из супругов не был готов пойти на попятный, хотя оба уже глубоко тяготились ссорой и были бы ради примириться.

Однако Кая считала, что в этот раз Канлар перешёл все границы её терпения, и заигрывания с оппозицией – это не то, что она готова простить своему супругу и королю-консорту. Она, может, и была бы настроена уладить дело как-то дипломатично, но сердце её жгло воспоминанием о том, что он всегда добивается своего – и ей было страшно, что, если она отступит от непримиримой позиции, он тут же, почуяв её слабину, продавит своё решение.

«Ну уж нет! Не в этот раз!» – мятежно твердила сама себе Кая, раз за разом твёрдо давая себе слово не отступать ни в коем случае и не соглашаться на его аргументы ни при каких обстоятельствах. Только держать свою позицию до победного!

Что касается Канлара, то он, так-то, рассудил, что аргументы королевы имеют смысл, и что он, пожалуй, действительно погорячился, вознамерившись играть роль тайного агента оппозиции. Одно дело – притворяться агентом соседней страны, которая толком не может тебя проконтролировать и в целом не очень-то многого от тебя хочет. Другое дело – находиться на виду важных сановников и политических оппонентов чуть ли ни ежедневно. Едва ли у него вышло бы играть такую роль долго, поэтому ничего сверх временных выгод, которые он уже получил прямо сейчас, он бы всё равно добиться не смог.

Однако, несмотря на разумность всех этих доводов, Канлар тоже не желал уступать. Его гордость была задета поведением королевы, его любовь была оскорблена её недоверием и негодованием, он не желал позволять ей так себя с ним вести, и потому не желал уступать.

Столь длительной и мучительной ссоры между ними никогда ещё не случалось, и они совершенно не знали, что теперь делать.

Оба пошли на принцип; оба теперь этому были не рады; оба не знали, как выйти из ситуации.

Впрочем, почти непрекращающаяся ссора на повышенных тонах их изрядно вымотала, поэтому третий вечер они проводили почти мирно: каждый читал нужный ему документ и делал вид, что он в кабинете один. Возможно, они даже бы примирились незаметно, если бы тот документ, который изучала королева, не был отчётом внутренней разведки и не перечислял многочисленные сплетни, которые ходили по дворцу по поводу размолвки их величеств.

Чем больше сплетен она читала, тем досаднее ей становилось, и тем более виноватым ей виделся муж – вот, он уже подрывает авторитет королевской семьи! А если кто-нибудь узнает, что он якшается с оппозицией!..

Это будет катастрофой.

Чем больше Кая об этом размышляла – тем больше себя накручивала.

Наконец, не выдержав, она выразила своё недовольство вслух:

– Чрезвычайно незрелое для консорта поведение!..

Фраза была сформулирована – хуже и не придумать. Кая закладывала в неё тот смысл, что, мол, Канлар недостаточно хорошо ещё понимает суть отношений власти с оппозицией, и ему не стоило бы играть в эти игры, не разобравшись сперва хорошенько в законах, на которых они строятся.

Канлар, разумеется, услышал совсем иное: он услышал выговор со стороны правящей королевы в адрес своего консорта, не удовлетворившего её строгим требованиям. Это ударило его по всем больным местам враз, поэтому он весьма холодно парировал:

– А ваше поведение как королевы и вообще не поддаётся цензурным оценкам.

Кая взвилась от возмущения, откладывая отчёт в сторону.

– Вы смеете делать мне упрёки – после того, что натворили?! – обернула она к мужу пылающий гневом взгляд.

– И что же это я «натворил»? – язвительно выгнул бровь он.

Встав, чтобы придать себе более достойный вид, она посмотрела на него сверху вниз и припечатала:

– Вы, сударь, своим необдуманным поведением дискредитировали всю королевскую семью.

Он не пожелал играть по этим правилам и тоже встал.

– В самом деле? – выразил он удивление ледяным тоном и добавил: – Я полагаю, это как раз вы дискредитируете нашу семью своими нескончаемыми истериками.

Кая задохнулась от обиды и возмущения – особенно по той причине, что упрёк его был отчасти справедлив, потому что у неё редко удавалось сладить со своей эмоциональностью и не скатиться в истерику, если уж они начинали ссориться. Они, правда, ссорились довольно редко, но теперь она об этом, конечно же, забыла, и в голове её всплыли все их бывшие ранее ссоры одновременно. И из-за этого она стала казаться самой себе совершеннейшей истеричкой – что было уже весьма и весьма далеко от реальности.

Глупо моргая ресницами и стараясь не расплакаться, чтобы ещё больше не усугубить унизительность его обвинения, она просто смотрела на него беспомощно и не знала, что ответить.

Как это всегда с ним бывало, её беспомощный вид заставил его сердце сжаться от любви и сочувствия к ней; во всякой другой ситуации он поспешил тут же бы пойти на примирение, но в этот раз он был слишком зол, и увидел в её выражении лица попытку манипулировать им.

«Она знает, что я всегда на это покупаюсь!» – с горечью подумал он, видя себя уже безвольной марионеткой в её властных руках.

Гнев вскипел в нём с новой силой.

Сложив руки на груди, он железным тоном выговорил:

– Если вы сейчас начнёте что-то говорить по поводу падающих люстр – я за себя не ручаюсь.

Она вздрогнула от суровости и холода его голоса и глаз. Спорить на падающую люстру всегда было верным способом примирения для них, и оба они любили подшучивать друг над другом, припоминая, как в очередной раз примирились старой проверенной фразой: «Спорим, люстра сейчас упадёт?»

Эта фраза казалась совершенно волшебной, способной погасить любой конфликт, и в нынешней ссоре Кая постоянно укрепляла себя мыслью, что, по крайней мере, они в любой момент могут прекратить эту ссору своим любимым способом: поспорив на люстру. Которая, конечно, и не думает падать.

То, что он так жёстко отказался от этого любимого способа примирения, ранило её сильнее, чем все те злые слова, которые они уже успели друг другу наговорить.

Все её внутренние усилия тут же стали направлены на то, чтобы не дать ему понять, как сильно он её ранил.

Выпрямившись ещё больше и расправив складки своего дорого атласного халата, в котором она любила проводить вечера, она с самым своим королевским видом надменно произнесла:

– Давно пора было избавиться от этой детской привычки.

Хотя обычно он подмечал за ней такие моменты притворства, в этот раз он был настолько на взводе, что принял её слова за чистую монету. И, поскольку он сам тоже постоянно утешал себя мыслью, что, если станет совсем уж скверно, можно будет просто поспорить на люстру, то и его её слова ранили глубже, чем всё, что она говорила ранее.

– Совершенно нелепо, – продолжила развивать свою гордую мысль королева, и через губу отметила: – Очевидно, что она никогда не упадёт.

Ему стало так обидно – он даже и забыл, что первым отказался использовать этот предлог для примирения, – что он, взвившись от этой обиды и боли, заявил:

– Вот как! Вы, стало быть, так считаете!

– Конечно, она не упадёт, – повторила она, глядя на него как на полного идиота, и добавила: – Это решительно невозможно.

Особенно обидно ему было от того, что это именно она в своё время придумала такой способ мириться, и это именно она спорила на то, что люстра обязательно упадёт – и то, что теперь она отказывалась от этой игры, казалось ему предательством с её стороны.

– Вот, значит, как! – резко взмахнув руками, он обернулся, схватился за секретер и рванул его к середине кабинета.

Секретер был тяжёлым, к тому же, заваленным предметами, но бешенство придало Канлару сил. С мерзким тягучим звуком, глубоко царапая паркет, секретер поддался. С него полетели разные предметы – книги, документы, в очередной раз чернильница, другие письменные принадлежности.

– Что вы творите?!. – воскликнула Кая, отступая на шаг и упираясь в стол, но Канлар её не слушал.

Вытащив секретер к центру, он вскочил на него, попутно выпинывая на пол ещё ряд предметов, протянул руку и принялся с остервенением откручивать винт, который удерживал люстру на держателе – его рост вполне ему это позволил.

Ошеломлённая Кая не успела ничего предпринять – не выдержав напора и ярости короля-консорта, люстра рухнула вниз, теряя по дороге свечи и части хрустального декора.

Грандиозный грохот и звон наполнили кабинет.

Канлар, тяжело дыша, стоял на секретере и смотрел на поверженную люстру с торжеством.

Кая в ужасе наблюдала, как от одной из свечей загорелись упавшие ранее на пол документы.

Опомнившись, она бросилась их тушить; заметивший возгорание Канлар ринулся ей на помощь.

Прибежавшие на шум камердинер и камеристка в шоке застыли в дверях.

Такого уровня разрушений они не предполагали.

В четыре руки потушив возгорание, правители обнаружили нежеланных свидетелей их ссоры и проявили полное единодушие.

– Вон! – приказал Канлар сухо, а Кая – холодно.

Камеристка сделала понятливый реверанс, камердинер примирительно поднял руки, и оба тут же удалились, закрыв за собой дверь и оставив короля и королеву сидеть на полу у рухнувшей люстры и царившего вокруг неё бедлама.

Некоторое время они молчали, с удивлением разглядывая причинённые кабинету разрушения.

– Я настолько кошмарна? – наконец, тихо спросила Кая.

Он перевёл на неё вопросительный взгляд. Усилие, которое он употребил на люстру, полностью поглотило его гнев и обиду, и теперь ему было стыдно перед женой.

Обхватив себя за колени руками, она тихо, жалобно отметила:

– Вы предпочли уронить люстру, лишь бы не целовать меня.

В голосе её звенели слёзы, которые она сдерживала из последних сил.

– Вообще-то, – мягко поправил он, – я уронил люстру для того, чтобы потребовать с вас поцелуй.

Она подняла на него ошеломлённые глаза, в которых сквозь неверие почти сразу проступило понимание.

Их споры всегда сводились к тому, что проигравшая сторона должна поцеловать выигравшую; Кая спорила на то, что люстра никогда не упадёт, – и проиграла в этом споре.

– Так я могу… вас поцеловать?.. – переспросила она, всё ещё не веря, что можно просто закончить это всё, наконец.

Его ответный взгляд был настолько выразительным, что у неё невольно вырвался смешок облегчения.

Потянувшись к нему, она обвила его шею руками и поцеловала его, нежно и осторожно. Впрочем, они так отчаянно истосковались друг по другу, что мягкий этот поцелуй быстро перешёл глубже, а вслед за этим последовали и все прочие радости супружеских отношений.

– Наверно, на люстру нам всё же больше не стоит спорить, – предложил ближе к ночи Канлар, разглядывая бархатный балдахин их кровати и свежим взглядом анализируя сделанные в последние дни ошибки.

– Да, мне теперь то постановление заново по всем инстанциям проводить! – рассмеялась лежавшая у него на груди Кая.

Один из пострадавших необратимо документов уже стоил ей кучи нервов, и теперь его нужно было восстанавливать с нуля, собирая визы самых разных чиновников. Конечно, Кая не делала бы этого сама – но, помня о многочисленных проблемах, которые возникали в ходе подготовки первой редакции, она была настроена пессимистично.

Канлар обнял её покрепче и развил свою мысль:

– Мне кажется, дорогая, мы уже достаточно близки, чтобы не использовать предлоги для того, чтобы целовать друг друга, – отметил он.

Она замерла, осмысляя эту идею.