Берни сам не понимал, почему пытается убедить мать, что это хорошее предложение. Может, потому, что все еще хотел убедить в этом самого себя? Он дал Берману согласие два дня назад, и с тех пор мысль о переезде продолжала его угнетать. Ему дали небывалую прибавку к зарплате, к тому же Берман напомнил, что в один прекрасный день он станет управлять «Уольфс» самостоятельно – возможно, уже вскоре после возвращения в Нью-Йорк. Что еще важнее, Берни знал, что Пол Берман ему благодарен, но ему все равно было трудно смириться с переменой, он вовсе не рвался переезжать. Нью-йоркскую квартиру Берни решил сохранить, а в Сан-Франциско просто снять жилье. Он уже предупредил Пола, что хотел бы вернуться в Нью-Йорк через год. Ему ничего не обещали, но он все же надеялся: больше просто не пережить, – но матери ничего не сказал.

– Но почему Сан-Франциско? Они там все хиппи, вроде бы даже одежду не носят.

Берни улыбнулся:

– Носят, причем очень дорогую. Тебе нужно как-нибудь приехать ко мне и увидеть самой. Вот, например, на открытие магазина.

Рут Файн посмотрела на него так, словно он пригласил их на похороны:

– Возможно. Когда это будет?

– В июне.

Берни знал, что на это время у них нет никаких планов. В июле они собираются в Европу, но до тех пор у них будет полно времени, чтобы съездить к нему.

– Не знаю, посмотрим. У твоего отца плотный график приемов…

Она всегда кивала на отца, когда надо было переложить на кого-то принятие решения, но он, похоже, не возражал, хотя сейчас, когда они сидели в «21», взглянул на сына с грустью и участием. Это был один из тех редких моментов, когда отец выглядел расслабленным и его мысли не были поглощены работой.

– Сын, это в самом деле для тебя повышение?

– Да, папа, – честно ответил Берни. – Это очень престижная должность. Пол Берман и совет директоров предложили этой работой занялся именно мне, хоть я и предпочел бы остаться в Нью-Йорке.

– У тебя с кем-то серьезные отношения? – наклонилась к нему через стол мать.

Берни рассмеялся:

– Нет, мама, просто мне нравится Нью-Йорк, но я надеюсь вернуться не позже, чем через год-полтора. Ничего, переживу. И потом, Сан-Франциско не самое плохое место на земле, есть и похуже. Это мог быть Кливленд, или Майами, или Детройт… Не то чтобы с этими городами что-то не так, но они не Нью-Йорк.

Он снова печально улыбнулся родителям.

– Говорят, в Сан-Франциско еще те нравы! – гнула свое Рут, с тревогой глядя на единственного сына.

– Не волнуйся, я могу о себе позаботиться. Мне будет вас не хватать.

– Ты что, совсем не собираешься сюда приезжать?

На глазах матери выступили слезы, и Берни ей почти поверил, если бы не одно «но»: она так часто плакала, когда ей это было выгодно, что ее слезы стали меньше его трогать. Он похлопал ее по руке и пообещал:

– Я непременно буду приезжать, когда смогу, но и вы должны ко мне приехать на церемонию открытия. Это должен быть великолепный магазин.

То же самое Берни твердил самому себе в начале февраля, когда собирал вещи, прощался с друзьями и последний раз обедал с Полом в Нью-Йорке. В день Святого Валентина, всего через три недели после того, как ему предложили эту работу, он сидел в самолете на пути в Сан-Франциско и мысленно сожалел, что согласился. Может, лучше было бы уволиться? Но когда в два часа дня самолет приземлился, город после заснеженного Нью-Йорка показался раем на земле: сияло солнце, было тепло, дул легкий нежный ветерок, все цвело и благоухало. И Берни вдруг обрадовался, что принял такое решение: по крайней мере погода не подвела.

Его номер в отеле «Хантингтон» тоже оказался на высшем уровне, но самое главное – магазин: даже в незаконченном виде он впечатлял. На следующий день он позвонил в Нью-Йорк и по голосу Пола понял, что тот безумно рад, что Бернард всем доволен и все идет по плану. Стройка продвигалась, опережая сроки, оборудование для магазина было завезено и хранилось на складах. Первым делом Берни встретился с рекламным агентом и обсудил, как они будут прогревать публику, затем дал интервью «Кроникл». Все шло именно так, как требовалось, и руководил всем этим он.

Теперь оставалось найти квартиру. Берни посмотрел несколько вариантов и остановился на квартире с мебелью в современном небоскребе на Ноб-Хилл. Пусть ей недоставало шика, но ему удобно было добираться до магазина.

Открытие прошло превосходно – именно так, как и ожидалось. Пресса была с самого начала настроена благосклонно. В магазине устроили пышный прием, манекенщицы демонстрировали изысканные наряды, а безупречно одетые официанты подавали гостям черную игру, закуски и шампанское. В общем, публику развлекали всеми возможными способами.

Магазин действительно получился великолепным: атмосфера легкости и воздушности сочеталась в нем с изысканным стилем. Весь шик Нью-Йорка объединился здесь с непринужденностью Западного побережья. Пол Берман был в восторге, и Берни было чем гордиться.

Чтобы сдерживать толпу, собравшуюся на открытие, понадобилось полицейское оцепление и целая толпа газетчиков и пиарщиков, но все окупилось, когда подсчитали прибыль от продаж за первую неделю. Даже Рут Файн – и та гордилась сыном, причем заметила, что магазина красивее еще не видела, а каждой продавщице, которая помогала ей делать покупки на протяжении следующих пяти дней, сообщала, что управляющий магазином – ее сын, и потом, когда он вернется в Нью-Йорк, станет во главе всей сети магазинов.

Когда родители уехали в Лос-Анджелес, Берни с удивлением обнаружил, что ему стал одиноко и грустно. Все, кто приезжал на открытие из Нью-Йорка, тоже уехали, Пол тем же вечером улетел в Детройт. Берни вдруг показалось, что он совершенно один в чужом городе, в пустой квартире, которая выглядела безжизненной. Выдержанная в коричнево-бежевых тонах, она казалась слишком мрачной для нежного солнца Северной Калифорнии. Берни уже жалел, что не снял маленькую уютную квартирку в викторианском стиле. Впрочем, это было не так уж важно: он все равно большую часть времени проводил в магазине, а теперь и все семь дней в неделю, потому что в Калифорнии они работали без выходных. Берни мог бы, конечно, не приходить на работу в субботу и воскресенье, но ему так было спокойнее, да и нечем заняться все равно. Про него говорили, что Берни Файн пашет не покладая рук, и все сошлись во мнении, что он вообще-то ничего. Он был хоть и требователен к сотрудникам, но к самому себе – во сто крат больше. Казалось, он обладает безошибочным чутьем на то, что принесет прибыль магазину и какие следует заказать товары, поэтому никто не осмеливался с ним спорить.

Он был категоричен и, как показала практика, почти всегда прав, обладал врожденным чутьем на то, что подходит именно этому магазину в городе, который едва знал. Он постоянно что-то перемещал, учитывая новую информацию, которую получил, какие-то товары отправлял в другие магазины сети, потому что оказалось, что они не подходят для Сан-Франциско, другие, наоборот, привозил, вынуждая закупщиков то и дело менять заказы. Но его тактика приносила плоды, и сотрудники магазина относились к нему с большим уважением. Никого не раздражала его привычка каждый день обходить все секции и выяснять, что теперь носят, что предпочтительнее, как совершают покупки, что не нравится. Он беседовал с домохозяйками, с девушками и молодыми людьми, даже спрашивал у семейных пар, что носят их дети. Он хотел знать все, и поэтому всегда находился на переднем крае.

Покупатели часто обращались к нему, чтобы уточнить цены или оформить возврат, и он помогал всем, чем мог: если нужно было, беседовал с продавцом, но при этом был всегда рад встретиться с покупателем. Персонал магазина стал привыкать повсюду видеть его фигуру в безупречно сшитом английском костюме и рыжеволосую голову с аккуратной бородкой и теплыми зелеными глазами. Он никогда никому худого слова не сказал, а если и делал замечание, то тихо и спокойно.

Полу Берману в Нью-Йорке достаточно было только взглянуть на результаты продаж, чтобы понять: решение отправить в Сан-Франциско Бернарда Файна было правильным, он действительно единственный подходящий сотрудник для такой работы. Пол Берман теперь не сомневался, что когда-нибудь Бернард непременно займет его место.

Глава 4

Первый месяц работы был суматошным, но к июлю все вошло в свою колею, в магазин начали поступать товары из осенней коллекции. На следующий месяц Берни запланировал несколько показов мод, как раз к премьере оперы – самому яркому событию светского сезона в Сан-Франциско. Для этого случая женщины будут покупать туалеты и по десять тысяч долларов.

«Оперные» наряды уже развесили на стендах в особо охраняемом помещении, чтобы никто не мог увидеть фасоны и уж тем более сфотографировать, да и стоили они целое состояние.

Как обычно, именно эти проблемы занимали его мысли, когда он поднимался по лестнице на этаж детских товаров, чтобы проверить, все ли там благополучно. Берни знал, что неделей раньше у них были трудности с закупкой некоторых товаров к школьному сезону, и хотел убедиться, что проблема устранена. Он сам встретился с поставщиком, проинструктировал продавщиц, обо всем договорился. Вот и сейчас, окинув взглядом вешалки с одеждой, он сразу прошел вглубь отдела, к вешалке с яркими детскими купальниками, на которые через неделю начнется распродажа. Там он неожиданно заметил, что на него не отрываясь смотрят большие голубые глаза маленькой девочки. Похоже, она долго за ним наблюдала – без страха, но и без улыбки, просто с интересом. Берни улыбнулся ей.

– Привет, как дела? – Наверное, это странный вопрос по отношению к ребенку, которому от силы лет пять, но он понятия не имел, как надо разговаривать с детьми. Про школу спрашивать неуместно, поэтому он поинтересовался: – Тебе здесь нравится?

– Ничего так, – девочка пожала плечами (похоже, ее больше интересовал он сам) и добавила: – Не люблю дядек с бородой.

– Ах, какая жалость!

Светлые волосы этого милейшего создания были заплетены в две длинные косички с розовыми лентами в тон розовому платьицу. В руке же девчушка держала куклу и, судя по ее виду, это была ее любимая игрушка.

– Борода царапается, – заметила маленькая леди таким тоном, как будто сообщала великую тайну.

Берни кивнул с серьезным видом и погладил бороду: вроде ничего, даже мягкая, но ведь он к ней привык и никогда не ощущал прикосновений пятилетних детей. Если уж начистоту, то ее вообще никто не трогал с тех самых пор, как он приехал в Сан-Фринциско: ни одна из дам не затронула ни струн его души, ни даже физиологических инстинктов. Местные леди щеголяли с распущенными длинными волосами, носили, по-видимому, удобные, но уродливые сандалии на босу ногу и, казалось, все поголовно предпочитали футболки и джинсы. Ему нравились куда более стильные дамы Нью-Йорка с их высокими каблуками, шляпками, аксессуарами, идеально уложенными волосами. Пусть это и не столь существенно, но для Берни имело значение.

– А как тебя зовут? Я Берни, – он протянул малышке руку, и она серьезно пожала ее, а потом ответила:

– Я Джил. Ты что, здесь работаешь?

– Да.

– Они хорошо с тобой обращаются?

– Очень. А почему ты спрашиваешь?

Не мог же он сказать, что в данном случае «они» – это он сам!

– Тебе везет, потому что там, где работает моя мама, не всегда так, иногда они очень даже вредные, – девочка сказала это невероятно серьезно, и он с трудом сдержал улыбку, хотя и задумался, где ее мать. Скорее всего, малышка потерялась, но пока не поняла этого. – Знаешь, они даже не разрешают ей остаться дома, когда я болею.

Упомянув о матери, она вдруг спохватилась:

– Где же она? Куда делась мама?

– Не знаю, Джил, – он по-доброму улыбнулся девочке и посмотрел по сторонам, но никого, кроме продавщиц, в отделе не было. – Ты помнишь, где видела ее, перед тем как отправиться сюда?

Девочка прищурилась.

– Внизу вроде, она покупала розовые колготки… – Джил подняла глаза на Берни и чуть растерянно добавила: – Я пришла посмотреть на купальники. – Она огляделась. Здесь купальники висели повсюду. – На следующей неделе у мамы отпуск, и мы будем ходить купаться… Они такие красивые!

У крохи задрожала нижняя губа, и Берни поспешил протянуть ей руку:

– Почему бы нам не поискать твою маму?

Но девочка испуганно замотала головой и, отступив на шаг, спрятала ручки за спину.

– Нет-нет! Мне нельзя ни с кем никуда уходить!