Выскочивший из кабины головной машины человек в военной форме с кубарями в петлицах быстрыми шагами подошел к застрявшей из-за поломки колеса повозке. Под немигающие взгляды любопытных мальчишек и людей из толпы он моментально оценил обстановку и так же быстро пробежал вдоль своей колонны, громко призывая к себе солдат, сидевших в кузовах машин. Не более чем через минуту десяток невысоких крепких парней в военной форме на руках переместили аварийную повозку ближе к обочине. Потом они так же быстро отбежали от нее и ловко запрыгнули на свои места под тенты над кузовами грузовиков. После чего их командир вскочил на подножку головной машины и, размахивая рукой, громко и коротко выкрикивая слова, закричал на людей, все еще столпившихся на пути следования армейской колонны:

– Разойдись! Разойдись!

Народ начал расступаться, пропуская машины, буксировавшие в сторону фронта зачехленные артиллерийские орудия. Мальчишеские глаза стали быстро осматривать то, что казалось им в эти минуты самым интересным, что они могли увидеть в своей такой еще юной жизни.

– Смотри, смотри! – Толкнул Цыган Витю в бок, показывая пальцем на сидящих в кузове одной из машин солдат, которые махали им руками, переговариваясь между собой, улыбаясь и смеясь.

Когда последняя машина стала удаляться от мальчишек, медленно набирая скорость, они бежали за ней до тех пор, пока не наткнулись на смыкающуюся и уплотняющуюся толпу. Шустрый Цыган успел проскочить, а едва успевавший за ним Витя уткнулся в чьи-то ноги, так и не догнав товарища. Мальчик мгновенно сообразил, где можно обойти образовавшееся скопление народа, и кинулся ближе к постройкам, надеясь протиснуться вдоль их стен. Но и здесь его ждало разочарование. Он с горестным видом прикусил губу, поняв, что уже безнадежно отстал от друга, который, по его мнению, все еще бежал за армейскими грузовиками.

– А ты подумал, что я с ними на фронт воевать поехал? – услышал Витя позади себя знакомый голос Цыгана, который восторженными глазами смотрел на него и поправлял на голове фуражку.

– Нет. Я просто подумал, что тебя могли там затоптать, –  соврал мальчик, не сумев найти в себе силы признаться, что просто отстал от товарища.

– Да что со мной может случиться? Айда домой! – громко ответил Цыган и, по-дружески обняв Витю за плечо, раскачивающейся походкой повел его в сторону своей улицы.

Они шли, обходя уже ставшие привычными для всех жителей города произвольные стоянки беженцев, которые образовывались, как правило, возле колодцев с водой. Многие начинали занимать места для ночлега под навесами прилавков торговой площади. Люди переговаривались между собой. Маленькие дети плакали. Кто-то громко бранился, ругая соседа по несчастью. Мальчишки, в силу своего возраста, уже привыкли не обращать внимания на пришлых людей. Они почти бегом преодолели загруженный беженцами, повозками и лошадьми участок и пошли вдоль домов на окраине, направляясь к себе привычным маршрутом, которым пользовались всегда по пути из школы.

– Подайте, Христа ради, люди добрые! – привлек их внимание жалостливый женский голос, обладательница которого стала видна им после преодоления ветвистой тропинки, проложенной вдоль накренившегося высокого деревянного забора.

Женщина, державшая на руках одного завернутого в одеяло маленького ребенка и прижимавшая к себе второго, который прислонился к ее ноге, просила милостыню у отворившей ей калитку хозяйки.

– Мне бы только детей накормить. Пожалейте хоть их, –  она заплакала, уткнувшись лицом в край одеяла, обвивавшего голову малыша на ее руках, –  месяц почти бежим. Старшую дочку, сестренку и мать убило. Наш эшелон разбомбили. Я с этими осталась. Мужа на фронт забрали во вторую неделю войны. Мне идти некуда!

Она еще что-то причитала, совсем опустив лицо в одеяло. Но этого уже не было слышно из-за охватившего женщину плача. Мальчики обошли ее сзади и остановились от того, что еще никогда не были свидетелями подобных сцен. Еще никто и никогда в их присутствии не взывал о помощи, не просил милостыни. Они застыли на одном месте.

– Да откуда же вас столько? Все приходят и приходят. Только и успеваю дверь открывать, –  проговорила распахнувшая калитку хозяйка, жалостливым взглядом рассматривая женщину и ее малышей.

Она смотрела на них и менялась в лице. Потом, отведя взгляд, тихо, почти шепотом произнесла:

– Да входите наконец. Не бросать же вас на улице.

Ребята переглянулись, все еще не осознавая происходящего у них на глазах.

– Ты почувствовал, как от них воняло? – неожиданно спросил Витя у друга, когда они отошли на несколько десятков шагов.

– А я заметил, что так от многих беженцев пахнет. Они же не моются в пути. Да и где им мыться-то? Летом в нашей речке еще можно было. А сейчас холодно, –  рассудил Цыган своим еще совсем юным суждением девятилетнего мальчика, не отдававший полного отчета людскому горю, человеческой трагедии.

Пока для них слово «война» ассоциировалось только с тем, что успели они увидеть в немногочисленных кинокартинах, появлении на железной дороге эшелонов с боевой техникой и войсками, следующими на запад, санитарными поездами, идущими на восток. А еще отсутствие дома их отцов, что уже несколько месяцев находятся где-то далеко, в действующей армии. Наводнение городских улиц беженцами пока не осознавалось ими как следствие разрушительной силы войны. И не их была в том вина, что в их маленьких головах еще не помещалось все то, что несет с собой огненная буря, заставляющая миллионы людей покидать насиженные места и, взяв самое дорогое, бежать на восток, подальше от смертельной опасности.

Ребята свернули на родную улицу и уже стали приближаться к своим домам, когда их внимание привлек худой высокий мужчина и такая же худая, только низкорослая женщина, державшая возле себя за руки двух детей примерно трех и пяти лет. Они стояли прямо напротив входа в дом, где жил Витя с мамой, сестрами, бабушкой и дядей. Возле двери их встречала пожилая бабушка Вити. Она передавала что-то прямо в руки мужчине, который, принимая это, кланялся пожилой женщине и благодарил ее. Мальчик уже почти подошел к своему дому, когда они стали медленно удаляться от него, укладывая на ходу в вещевой мешок то, что получили. Женщина прихрамывала на одну ногу и не выпускала ручки детей из своих рук. Мужчина затягивал лямки поклажи и закидывал ее за спину. Бабушка все еще продолжала стоять возле открытой двери и провожала этих людей глазами. Она не заметила приближения внука, который сразу спросил ее:

– А кто это, ба?

Пожилая женщина, нахмурив брови, тяжело вздохнула и с тоской в глазах посмотрела на Витю.

– Им больше некуда идти. И дома у них больше нет, –  ответила она, вытирая покатившуюся по щеке слезу краем платка.

– А как это – некуда идти? Они беженцы, что ли? – спросил ее мальчик, глядя вслед уходящим от их дома людям.

Женщина прижала его к себе, продолжая смотреть вдаль.

– Иди, руки мой. Кормить тебя буду, –  сказала она уже привычно строго, подталкивая внука рукой в плечо в сторону крыльца.

– И ты, Васятка, иди к себе. А то мама, наверное, твоя уже заждалась тебя из школы.

Цыган посмотрел на женщину и, повернувшись, направился в сторону своего дома, стоявшего по соседству.

– Васятка! – тихо и с легкой ухмылкой проговорил Витя, редко слышавший настоящее имя своего друга и привыкший называть его исключительно по кличке с ударением на первый слог.

…Ура-а-а-а-а-а! Ура-а-а-а-а-а! – громко кричал Витя, разбегаясь и врезаясь в толпу мальчишек.

Рядом с ним то же самое проделывали другие ребята. И всего не менее двух десятков второклассников, едва покинув территорию своей школы, устроили яростное сражение, как всегда, начинавшееся с фразы: «Пацаны, кто в войнушку играть?!» Мальчишеская ватага бегом бросилась на ближайшую поляну, подбирая с земли палки всевозможной длины и конфигурации, которым предстояло в ближайшие минуты становиться их винтовками, пулеметами и саблями. Такие игры уже становились нормой в маленьком тыловом городишке на четвертом месяце войны. Хождения в атаку с палками в руках и выкриками звуков, подражающих стрельбе из винтовок и пулеметов, продолжались не менее получаса и заканчивались только в случае нанесения «ранения» одному из участников битвы, когда мальчишеские слезы и всхлипывания от получения болезненного удара палкой прекращали сражение школьников. Пострадавшего успокаивали и провожали домой.

На этот раз не повезло именно Вите, получившему хлесткий удар палкой-саблей по руке. От чего мальчик сначала охнул, потом заплакал, хватаясь за ушибленное место. Он упал на колени с выражением обиды на лице. А тот, кто ударил его, спешно ретировался в сопровождении своих товарищей, оставив условно раненого одноклассника на импровизированном поле боя. И только верный друг Цыган не бросил своего товарища. Он склонился над ним, тут же пытаясь взять под свой контроль ситуацию фразой:

– Ну-ка, дай посмотрю!

Витя разжал ладонь и протянул ушибленное запястье другу, одновременно зажмуриваясь и отворачиваясь в сторону, чтобы не видеть возможной травмы.

– Да тут же нет ничего! – громко сказал Цыган и недоуменно посмотрел на товарища.

Тот открыл глаза и сам посмотрел на свою руку, мгновенно обрадовавшись новости, услышанной от друга, которому всегда и всецело доверял.

– Зато больно как! – он медленно выдавил из себя, все еще кривясь от страдания.

– Ух ты! Смотри! – Цыган перебил Витю, направив взгляд в сторону, и при этом широко открыл глаза от удивления, увидев что-то вдалеке.

Они оба приподнялись с травы и стали смотреть на проходящую по улице колонну вооруженных винтовками красноармейцев. Медленно начав двигаться в сторону идущих солдат, они резко ускорили шаг и почти сразу перешли на бег, увидев бегущих ребят на класс старше, которые так же решили поближе рассмотреть следовавшие в сторону фронта войска.

– Куда это они? – спросил кто-то из толпы зевак, рассматривая проходящих.

– Так на Орел идут. К Брянску, наверное. Там ведь сейчас бои идут, –  ответили ему.

Едва расслышав сказанное, Витя, Цыган и еще несколько ребят выдвинулись ближе к идущим красноармейцам. Они завороженно смотрели на солдат, сосредотачивая свое внимание на висевших за их спинами винтовках с примкнутыми штыками. Особенно приковал их взгляды ручной пулемет у одного из красноармейцев, самого высокого в колонне и единственного, кто улыбнулся им, остальные же лица солдат были строгими и сосредоточенными. Хмурые молодые мужчины, одетые в серые суконные шинели, ботинки с обмотками, следовали через город. За их колонной вытянулись запряженные лошадьми повозки с сидевшими на них ездовыми в солдатском обмундировании. Их лица также были подчеркнуто суровы, соответствуя обстановке.

– Что, думаешь, везут? – спросил друга Цыган, который, по причине более высокого роста, привстав на носки, уже успел рассмотреть на повозках силуэты перевозимых предметов, укрытых брезентом. – «Максимы» везут. Точно тебе говорю.

– А ты откуда знаешь? Там не видно ничего, все укрыто, –  с обидой ответил Витя, понимая, что ему не удалось увидеть то, что уже успел рассмотреть его более шустрый товарищ.

– Да укрыто так, что понять можно! – заулыбался Цыган. –  Сам посмотри. Вон ствол пулемета угадывается, а рядом – щиток от него. Сняли и положили. Видишь?

– Ага, –  с тихой радостью ответил мальчишка.

– А вон и командир их идет, –  мальчик рукой указал в хвост колонны, снова удивляя Витю своей прозорливостью.

Он повернул голову в указанном направлении, отыскивая взглядом того самого, кого Цыган назвал командиром. Спустя секунду ему удалось заметить высокого человека в шинели, на петлицах которой виднелись по четыре треугольника.

– Старшина! Как папка мой! – радостно и громко сказал мальчик, пытаясь привлечь к себе внимание окружающих.

Толпа совсем маленьких ребят быстро образовалась в хвосте колонны, маршируя следом за солдатами и вызывая этим самым невольные улыбки горожан. Радостные мальчишки с искренне счастливыми улыбками на лицах неуклюже и по-детски демонстрировали строевой шаг. Витя, Цыган и еще два их товарища примкнули к идущим за солдатами детям. Они, довольные собой, с силой ударяли каблуками ботинок в дорожное покрытие, пытаясь быть максимально похожими на уходящих на фронт бойцов.