ИзменаЛюбовь (страница 11)
Она шмыгнула носом и с кривой улыбкой спросила:
– Большой хоть мешок?
– Как у Деда Мороза на утреннике в детском саду. Ты их будешь есть целый год…
– И стану толстой и беззубой. Лучше не надо, Платон Александрович.
Подняла на меня глаза и будничным голосом объявила:
– Завтра я напишу заявление на увольнение…
Глава 19
– Завтра я напишу заявление на увольнение…
Слова дались трудом и будто горло оцарапали. Снова захотелось расплакаться: как я буду жить, если останусь без работы?
У меня и на пакет гречки скоро денег не будет. Еще и за ужин надо заплатить, чтобы гордость окончательно не растерять. Что же я за идиотка такая, зачем поддалась и притащилась сюда, в ресторан этот дурацкий…
Глаза Платона Александровича потемнели, лицо напряглось. Он с силой сжал челюсти и подался вперед, сокращая расстояние между нашими лицами. Поймал мой взгляд и, не отпуская, проговорил до странности спокойным голосом:
– Напиши, конечно. Подписывать его я не буду, и уволиться не дам, но написать заявление можешь, если тебе так будет легче.
Помолчал, потом мягко добавил:
– Павла, сейчас ты перестанешь думать о неприятных вещах и спокойно поешь. Все сложные вопросы оставим на завтра. Договорились?
Я кивнула, соглашаясь, потому что спорить уже никаких сил не осталось. Но когда принесли счет, сообщила:
– Платон Александрович, за свой ужин я заплачу сама.
Наткнулась на его насмешливый взгляд и со злостью повторила:
– Я хочу сама рассчитаться за свою еду.
– Непременно, – согласился мужчина, мгновенно став серьезным. – Приготовишь что-нибудь вкусненькое и пригласишь меня на ужин или на обед. Еще лучше будет на завтрак, но настаивать не стану. И считай, что мы с тобой в расчете.
Поднялся:
– Пойдем, отвезу тебя домой, принципиальная Павла. Время позднее, а тебе завтра рано вставать на работу. Ты же помнишь, что у тебя начальник деспот и ненавидит опоздания.
Взял под руку и, не обращая внимания на мои попытки доказать ему что-то, повел на выход.
Через полчаса я была дома. Кое-как смыла косметику и рухнула в постель. Долго ворочалась, перебирая в памяти события прошедшего дня. Так и эдак обдумывала свое увольнение. Никак не могла определиться, правильное ли это решение.
Так и не придя ни к какому выводу, решила отложить все вопросы на утро. Уже далеко за полночь, наконец, провалилась в сон.
Вместо будильника меня разбудил телефонный звонок.
– Да, мама, – простонала я, взглянув на экран.
– Павлуха, это что такое? Почему я узнаю такую новость не от тебя? Да как ты могла! – в голосе мамы звенела обида.
Я перекатилась на спину и уставилась в потолок. Сон мгновенно слетел, зато появилось неприятное, ноющее чувство в груди.
– Мама, у меня сейчас шесть утра, – пробормотала, сама не знаю, зачем. Если мама желает со мной пообщаться, на часы она не смотрит принципиально. Тем более, у нее уже восемь, а который час у ее собеседника, маму никогда не волновало.
– Ты развелась с Грегом! – теперь в ее голосе зазвучали слезы.
Я позволила себе усмехнуться: давно прошли времена, когда я на это велась. Начинала упрашивать ее не плакать, просила прощения, толком не понимая, в чем провинилась. Сама начинала рыдать и обещать больше так не делать. Все что угодно, лишь бы мама успокоилась и сказала, что больше на меня не сердится.
– Да, мы развелись.
– Не мы, а ты! Попробуй мне соврать, что это была не твоя инициатива!
– Зачем мне врать? Это было мое решение.
Я с усилием выдохнула, ощущая, что меня начинает мутить.
– Кто тебе сказал о моем разводе?
Мама сердито поцокала языком:
– Павлуха, Павлуха, как тебе не стыдно? Почему твоя сестра в курсе такого события, а я, твой самый близкий человек, узнаю об этом последней?
– Понятно, – я зажмурилась, чувствуя, как усиливается тошнота.
– Я не хотела говорить об этом по телефону. Думала приехать в гости и рассказать.
– Диане-то рассказала, – протянула мама обиженно. Она ненавидела узнавать новости не первой. Буквально начинала болеть, если кто-то опережал ее.
– Мама, я ничего не рассказывала Диане. И не знаю, кто ей сказал.
"Но догадываюсь", – добавила про себя.
– Ладно, Павлуха, мне твое поведение неприятно, конечно. Но, впрочем, ничего нового. Ты всегда была жутко скрытной. Никогда я от тебя ни тепла, ни доверия не чувствовала.
Теперь мамин голос звучал холодно. Было понятно, что она не поверила ни одному моему слову.
– Но, как говорится, нет худа без добра. Раз ты вернулась в Москву, Диана переедет жить к тебе. Девочка должна быть под присмотром, а свекровь в последнее время стала совсем невыносимой, – мама сердито откашлялась.
Я вздохнула. Это еще вопрос, кто из них более невыносим. Конечно, мама моего отчима, отца Дианы, дама с характером, но вполне адекватная. А что касается сестры… О ней я не хотела думать.
– Ты поняла меня? – мама повысила голос. – Сейчас позвоню Диане и скажу, что она может уезжать от бабки.
– Мама, Диана – взрослый человек. Если ей не нравится жить с Клавдией Антоновной, пусть снимет себе квартиру.
– Пашка, ты чокнулась, что ли? – искренне изумилась мама. – Дианочка один раз пожила самостоятельно, и сама знаешь, чем это закончилось. Да и на какие деньги ей квартиру снимать, скажи, пожалуйста? В Москве жилье не три копейки стоит. Так что незачем тратиться, когда есть где жить. Раз уж моя мать свою квартиру тебе оставила, обделив и родную дочь, и вторую внучку, то будь добра возмещать сестре эту несправедливость.
Ну, кто бы сомневался, что разговор вывернет на эту тему. Мама никак не могла пережить, что любимицей у ее матери была я, а не Диана.
Все полтора года, прошедших со смерти бабули, я слышала, что, приняв бабушкино наследство, поступила некрасиво. По твердому убеждению мамы, я была обязана отказаться от квартиры в пользу сестры. Потому что она младшая, она беззащитная и ей нужно помогать… Ага, беззащитная…
– В общем, теперь будешь за Дианой присматривать. И найди ей, наконец, нормальную работу, а не такую, как в прошлый раз – повысила голос мама, врезаясь в мои мысли. – А то девочка уже устала дома сидеть.
– Мама, я уже находила Диане хорошую работу, и не один раз. Но везде нужно было работать, а она не хотела, – ответила я, тоскливо размышляя, почему опять начинаю мямлить, вместо того чтобы послать ее требования лесом. Всегда так было – мама на меня нападала, обвиняла, а я лишь неловко оправдывалась.
– В общем, Пашка, ты меня поняла, – голос мамы совсем заледенел. – Я сейчас позвоню Диане, чтобы собирала вещи, и сегодня же перебиралась к тебе. Отдашь ей большую комнату, ясно?
– Нет… – произнесла я, чувствуя, как у меня задрожали руки, а голос едва не сорвался на жалобный писк. – У меня она жить не будет…
«И видеть ее не желаю», – добавила про себя, прежде чем выкрикнуть в изумленно замолкшую трубку:
– И если ты снова попросишь меня что-то сделать для нее, то… то напрасно, я больше и пальцем не пошевелю!
Отбросила телефон в сторону, словно он жег мне руку. Посидела, приходя в себя. Поняв, что больше не засну, сползла с кровати, решив принять душ и сварить кофе,
Долго стояла под тугими горячими струями, смывая с себя липкий осадок, оставшийся от разговора с мамой. Выпила большую чашку кофе с молоком, вытесняя горечь, скопившуюся на дне желудка.
Неспешно накрасилась. Уложила волосы. Оделась и вышла на улицу. Не торопясь, побрела по чисто выметенному тротуару, вдыхая утренний воздух с запахом прелой листвы и осени. И всю дорогу размышляла.
Поднимаясь на крыльцо офиса, я уже точно знала, что не буду писать никаких заявлений об увольнении. Потому что мне нужна эта работа. Еще потому, что когда-нибудь мне нужно начать думать и о себе тоже.
Глава 20
– Платон Александрович, я хотела с вами поговорить, – обратилась я к шефу, едва переступила порог приемной.
Несмотря на то, что из-за раннего подъема я пришла в офис задолго до девяти часов, на работе оказалась не первой.
За секретарским столом уже гордо сидела Алина, выражая всем своим видом желание трудиться не покладая рук, и тыкала пальчиками в клавиатуру. Над ней возвышался Платон Александрович и что-то диктовал, одновременно следя за экраном своего телефона.
– Павла, хорошо, что вы пришли пораньше, – шеф с видимым удовольствием пробежался по мне взглядом. В карих глазах мелькнула улыбка, отозвавшаяся теплом в моем подпрыгнувшем сердце. – Соберите все, что вам нужно для работы, и располагайтесь в переговорной комнате.
– А что случилось? – поинтересовалась я осторожно. Алина тоже вытянула ушки локаторами и с любопытством уставилась на шефа.
– Сейчас сюда придет бригада мастеров, для вас будут готовить рабочее место. Так что пару дней тут будут идти строительные работы. Вы же не можете всю жизнь работать в моем кабинете, прилепившись к краю стола, правда?
– Н-наверное, – согласилась я.
– А где вы ее посадите, Платон Александрович? – встряла в разговор Алиночка. – У меня в приемной, что ли? Так тут места нету.
– Нету? – шеф изумленно приподнял брови. – Вот незадача. Тогда придется вас выселить, Алина. Поставим ваш стол в коридоре перед дверью, будете ненужных посетителей отгонять.
Личико девушки при этих словах удивленно вытянулось. Голубые глаза обиженно захлопали. Но через мгновение в них мелькнула искорка разума, и она игриво протянула:
– Шу-утите, Платон Александрович!
– Шучу, Алиночка, – согласился начальник и велел мне:
– Павла, сварите мне кофе и принесите в комнату для переговоров.
А честолюбивая Алина недовольно попеняла шефу:
– Только я все равно не понимаю, зачем вам нужен помощник, Платон Александрович. Вон Алевтина Игоревна справлялась в одного, и я бы справилась.
Что ей ответил неразумный начальник, я уже не слышала, – чтобы не начать смеяться, чуть не бегом помчалась выполнять распоряжение шефа.
– Слушаю тебя, Павла, – шеф поднес чашку к губам и сделал глоток. Зажмурился довольно. – Божественный вкус. Спасибо.
– Ерунда, не стоит благодарности, – отмахнулась я. – Платон Александрович, я хотела сказать, что не буду писать заявление. Мне нужна работа, и я…
– … умница. И ты умница, Павла, – кивнул он. – Я, помнится, обещал тебе мешок конфет.
– А можно лучше премию? – пошутила я. – Вроде бы такой пункт был в вашем бизнес-предложении.
– Будет премия, – кивнул шеф. – И правда, столько конфет вредно для здоровья.
– В честь чего премии раздают? – раздался от дверей нежный голосок, и я вздрогнула.
В переговорную вошла, как всегда милая и доброжелательная, Светлана Геннадьевна.
– Привет, Платон, – поздоровалась она, подходя к столу, где мы сидели, и словно невзначай касаясь плеча мужчины. Слегка кивнула мне. – Что за премии, и за какие заслуги раздают? Мне бы тоже не помешала.
– Садись, Свет. Одну минутку.
Платон Александрович быстро черкнул несколько строк на квадратном листочке, взятом из прозрачного бокса на столе, и протянул мне:
– Отдайте главному бухгалтеру. Все оформите и возвращайтесь сюда. Так, Свет, теперь с тобой…
Я пошла к выходу, чувствуя между лопаток внимательный женский взгляд. Закрывая за собой дверь, услышала игривое:
– Платон, а мне премию? Разве я не заслужила, а?
По дороге в бухгалтерию я заглянула в листочек, выданный мне начальством. Четким, угловатым почерком на нем было написано:
– «Стоянова П.С. Премия» и сумма, увидев которую я споткнулась и остановилась, открыв рот. Повернулась и пошла обратно, чтобы сказать шефу, что он, скорее всего, ошибся одним нулем.
Решив, что стучать не нужно, распахнула дверь в переговорную.