Отчего-то испытываю неловкость. Наверное, я все же зря напросилась здесь посидеть. Тигран Арманович и Давид возвращаются к разговору на армянском языке, а я делаю вид, что усиленно наблюдаю за происходящим на экране. Как оказывается спустя пять минут, не лучшую передачу я выбрала назвать любимой.

С кухни доносятся голоса Мари и её матери. Кажется, она говорит ей о том, что пора готовить ужин, а не «распивать чаи». По приближающимся шагам понимаю, что женщина идет сюда и на автомате напрягаюсь.

– Оля, – неожиданно обращается ко мне прямо с порога.

– Да?

– Находиться в одной комнате с мужчинами, когда они заняты беседой, не принято.

Оу… Начинаю спешно подниматься с кресла, когда Тигран Арманович меня останавливает.

– Лусинэ, не дёргай девочку. Ей откуда знать что у нас принято, а что нет. Пусть сидит себе ребёнок, она нам не мешает.

Я так и застываю в позиции полусидя, полустоя.

По сжатым губам хозяйки понимаю, что она не слишком довольна происходящим. Но я и правда не знала. Только теперь складываю два плюс два и вспоминаю все те разы, когда Мариам выходила из комнаты, если там находились мужчины. С ума сойти можно!

За спиной раздается мелодия звонка, и отец Мариам выходит из зала, чтобы ответить на него. Вот теперь мне точно неловко, потому что в компании Тиграна Армановича я как-то всегда чувствую себя более защищенно.

– Я отменила ваше чаепития, – ставит в известность Лусинэ холодно, когда я решаю все же сесть обратно. – У нас скоро ужин. Мариам вызвалась помочь мне с готовкой. Ты, если хочешь разделить с нами прием пищи, можешь взяться за булочки. Рецепт теста я дам.

Если обычно мне просто хочется сбежать, то сейчас потребность стать невидимой становится непреодолимой.

– Я не умею, – признаюсь тихо.

Знаю, что Давид смотрит на меня, и от этого у меня в животе рождается неприятная дрожь.

– Что, прости?

– Не умею.

– Как так? Тебе скоро восемнадцать, а ты не умеешь готовить? – децибелы в женском голосе повышаются на несколько уровней.

Вот не надо так гипетрофированно удивляться!

Поднимаю взгляд и смотрю хозяйке прямо в ошеломленное лицо. На нем столько неподдельного изумления, как если бы я сказала, что Земля держится на трех китах.

– Мама, я думаю, вы и сами справитесь. Оля – гостья в нашем доме. Не лучшая идея заставлять её готовить.

Резко перевожу глаза на Давида. Теперь уже изумленной выгляжу я.

Это впервые, когда он вступается за меня перед ней.

– Да мы-то справимся, потому что я Мариам учила готовить с самого детства! А вот что будет делать Оля, когда надо будет замуж выходить?

От желчи, которой буквально пропитан женский голос, у меня внутри все в узел сворачивается.

Возвращаю внимание матери Мари, которая больше не стоит на пороге, а вошла внутрь зала и встала напротив меня. Выглядит так, будто точит когти и готовится наброситься. Сглатываю и вскидываю подбородок.

– Замуж я не собираю еще как минимум лет пять.

– Ну, это ещё не известно! Если забеременеешь, придется выйти.

– Мама! – окликает Давид.

– Ну, а что? Сам же знаешь, как у них здесь всё просто. Вот только кому нужна жена, которая не умеет готовить?

– Готовка – это не единственное, чем может похвастаться женщина, – стараюсь звучать не грубо, а просто уверенно, потому что я прекрасно понимаю, что я в гостях, но эмоции клокочут внутри все активнее и активнее.

– Ты так думаешь? – издевательски вскидывает бровь Лусинэ.

– Да. В первую очередь, женщина должна быть самодостаточной, и не зависеть от своего мужчины. Даже если он горячо любимый. В жизни нужно гнаться не за созданием семьи, а за тем, чтобы было комфортно. Чтобы иметь крышу над головой и быть в состоянии обеспечить себя самостоятельно.

– Ну, конечно. Первые годы, пока женщина привлекательная, она может быть самодостаточной. Делать вид, что справляется в жизни со всем сама и ей никто не нужен. Но приходит момент, когда мужчину удержать одной лишь постелью не получится. Первое и основное, чего он хочет – это вкусно поесть после трудового дня, и отдохнуть. Этот отдых тоже должна обеспечить жена.

– Максимум, что должна жена – это быть рядом и поддерживать. А поесть можно заказать и в ресторане. В крайнем случае, если, как Вы сказали, мужчина горячо любимый и это взаимно, он и сам может иногда побаловать свою женщину ужином.

– Наивная ты еще такая, – ехидно усмехается женщина, – мужчины зарабатывают деньги. А замуж берут домашних девочек, готовых строить семейный очаг. Вот, как Давид. Будь Ани другой, он бы не женился. А так – красивая, тихая, руки просто золотые, а готовит как – пальцы можно съесть. Ну и я уверена, что всё остальное у них тоже сложится, потому что сытому мужчине и физический голод утолять гораздо приятнее.

В груди боль растекается такая, как будто эти слова она не сказала, а вылила на меня их раскаленным металлом.

– Мама, хватит! – полный тихой ярости голос Давида отлетает от стен. Он рывком встает с дивана и парой шагов сокращает до неё расстояние, – Перестань читать морали! Оля не твоя дочь и не тебе её учить.

Лицо Лусинэ в удивлении вытягивается, а в глазах рождается гнев.

– Я говорю как есть, Давид. Что даже мы бы ни за что не выбрали Ани, не умей она готовить. Девочка должна знать, что приоритетно в жизни, а не строить себе неправильные предположения о том, что нужно быть самодостаточной.

Дышу тяжело и с трудом. Замолчите уже, просто замолчите!

– Что приоритетно для тебя, может быть на втором и даже на третьем месте для других. Ты не считаешь, что ведешь себя невежливо по отношению к подруге своей дочери?

– Давид, как ты разговариваешь со мной?

Вздрагиваю от тихой ярости в её голосе, и рывком встаю с кресла. Держаться удаётся всё сложнее. Лицо горит, в горле стоит ком, а всё тело жжет, как от огня.

– Знаете, я не разделю с вами ужин, хотя мне бы очень хотелось, потому что готовите Вы действительно вкусно. – смотрю прямо в сощуренные недовольные глаза, – И Мариам тоже. Она вообще во многом большая умничка, и я во многом ей завидую. Но не во всем, потому что в отличии от неё, я имею хотя бы какое-то право голоса.

Женское лицо перекашивается от злости. В этот момент как раз в зал входит Мариам, вероятно услышав наши пламенные речи.

– Что здесь происходит? – с тревогой всматривается в наши лица.

Лусинэ задирает подбородок, собираясь что-то сказать, но Давид обрывает её.

– Ничего, Мари. Проведи пожалуйста Олю.

Бросаю на него взгляд, но он смотрит только на мать. Тяжело, исподлобья, так, как раньше всегда смотрел на меня.

Разворачиваюсь и быстро направляюсь в коридор. Дрожь в теле такая, что обуться удается с трудом.

– Оль, ты как? – шепотом спрашивает Мариам, пока я одеваюсь.

– Нормально, – мотаю головой, избегая смотреть ей в глаза, – Прости. Ты меня пригласила, а я…

– Оля, перестань, – подходит ко мне вплотную, – это ты извини меня пожалуйста!

– Тебя-то за что?

– Мне стыдно за маму. Она всегда такая. Всех пытается чему-то научить. Но ничего нет плохого в том, что ты не умеешь готовить. Я тебя от этого люблю не меньше, слышишь?

В глазах собираются слезы, но я быстро моргаю, чтобы те не потекли из глаз.

– Я тоже тебя люблю!

Обнимаю спешно Мариам и вылетаю на улицу.

Не знаю, когда ещё смогу переступить порог этого дома. Стыдно так, что хочется провалиться сквозь землю. И не за слова свои стыдно, а за то, что всё это она вывалила на меня перед Давидом. Ещё и Ани эту вспомнила.

Быстро смахиваю выступившие слезы, пока бреду к остановке. Лучше бы этой Ани не было никогда!

Ненавижу её! Ненавижу!

Глава

21

Давид

– Как ты смеешь так со мной разговаривать?

Я впервые поднял голос на мать. Никогда… ни разу в жизни я не позволял себе подобного неуважения в её адрес.

– Мама, ты не имела права вести себя так с Олей.

– Это ещё почему? Она мне никто! И тебе тоже. А ты предпочел защитить её и повысить голос на человека, который дал тебе жизнь и крышу над головой.

– Мама, у Оли есть весомая причина, чтобы не уметь готовить, – Мариам вбегает в зал, а я резко на неё оборачиваюсь.

– Какая может быть для этого причина? – взмахивает рукой мама.

– У неё… – Мариам открывает рот, но тут же закрывает его обратно, – я не могу сказать. Но это ужасно. И её вины нет в том, что её никогда не подпускали к плите.

Это что значит? Мариам в курсе? Но Оля сказала, что она ей ничего не рассказывала.

– Не подпускали? А у самой у неё нет рук, чтобы научиться? Сейчас масса сайтов, где можно найти рецепты.

– Дело не в этом!

– Что здесь случилось? – на пороге вырастает отец и сердито осматривает нас всех, – Почему я слышу повышенные тона?

– Эти дети рехнулись. Набросились на меня из-за какой-то девчонки! – мама спешно подходит к нему, а я впервые испытываю к ней настолько негативные чувства.

– Пап, мама обидела Олю. Пристыдила её за то, что она не умеет готовить.

Глаза матери наполняются яростным блеском, потому что Мариам посмела вступиться за подругу.

– Пап, можно взять твою машину? – внутри бушует нечто черное, чему я не могу найти описание, но точно знаю, что оставить сейчас Олю после того, что ей пришлось здесь услышать не могу.

Нужно бы. Правильно было бы оставить всё, как есть, но эти слова про Ани… Мама как будто знала, куда бить и намеренно целилась именно туда.

– Бери. Только объясни мне что происходит.

– Мари объяснит.

Прохожу мимо него и сдергиваю с вешалки куртку.

– Давид, ты куда? – спешит за мной мать.

– Исправлять ошибки.

Обуваю ботинки и выхожу за дверь. Знаю, что поступаю отвратительно. Нас не воспитывают так, чтобы игнорировать собственных родителей, но я впервые делаю это.

Открываю ворота и даже толком не прогрев машину, выезжаю за них. За это время Оля уже успела почти дойти до остановки. Я узнаю её спину, обтянутую пуховиком и светлые волосы, распущенные по плечам.

Девчонка торопится к подъехавшему автобусу. Втапливаю педаль газа сильнее и сигналю ей. Давай же, обернись. Не слышит. Сигналю ещё несколько раз. Теперь уже оборачиваются все на остановке. Оля как раз заносит ногу над ступенькой в автобус, когда наконец поворачивает голову и видит меня.

Ещё один сигнал. Пристраиваюсь за автобусом и машу ей рукой.

– Сюда иди! – говорю одними губами.

На то, чтобы решиться у неё уходит несколько секунд. Народ начинает её подталкивать выше, но она таки отходит от дверей и направляется ко мне. Пока идет, поправляет шапку и одергивает куртку. Она всегда так делает зачем-то. Не раз замечал, когда мы Мариам в школу отвозили, или когда я забирал их на машине с танцев.

Тянусь и толкаю ей пассажирскую дверь. Обычно Оля ездит сзади, но сейчас явно не тот случай.

Пара мгновений и девчонка оказывается внутри. Выглядит растерянной.

Усаживается удобнее и на руки свои смотрит.

– Будешь меня отчитывать? – в нерешительности поднимает на меня зеленые глаза.

Такие глубокие и грустные, что меня торкает.

– Да.

– Понятно. Я знаю, что не должна была говорить всего этого. Но …

– Ты не должна была убегать.

– Что? – теряется, теперь уже смотря на меня совсем иначе.

– Если ты начала доказывать свою точку зрения, то и уходи с гордостью, а не бросайся к двери, как будто ты в чем-то виновата.

Оля моргает пару раз, а я смотрю на неё и в груди давит. Так сильно, что и дыхнуть с трудом получается. Сегодня на её губах нет той ядреной красной помады, прямо как тогда, в тот вечер, когда я забрал её из дома. Ресницы тронуты тушью, а глаза подведены тонкими черными линиями подводки. Снова потекшей в уголках. Значит, таки расплакалась.

– Зачем ты поехал за мной? – неожиданно меняет тему, не отведя от меня глаз.