Алексей Корнелюк: Я украл чужую жизнь

Глава 1

Чёрный пакет раскрылся, и на стол с шумом посыпалось столовое серебро. Громыхая, вилки и ложки сыпались как из рога изобилия, образую небольшую кучку.

Я перехватил нижний угол пакета и поднял руку выше.

Следом вылетел медный поднос, рассекая верхушку горки, свалился на пол и звонко брякнул.

– Так, всё, хватит!

Нырнув по локоть в мешок, я достал чудом сохранившуюся сахарницу.

– Я сказал хватит! – взвизгнул работник ломбарда.

– Да вы только взгляните. Этот ангелочек на крышке сахарницы…

Лицо мужика побагровело, и без того тонкие губы превратились в сморщенный чернослив.

– Его щёчки, точь-в-точь ваши.

Крупный кулак обрушился на столешницу. Я прикрыл глаза, слыша, как ещё несколько вилок упало на пол. А затем повисла тишина. Неловкая. Густая.

– 5 тыщ и ни рубля больше.

Я приоткрыл один глаз, смотря, как мужик приглаживает свою засаленную чёлку.

– Идёт. – протягиваю руку. – Но сахарницу оставлю себе.

Кашлянув в кулак, он нырнул под стойку и через несколько секунд достал тугую, перетянутую резинками, пачку денег. Он медленно отсчитал наслюнявленными пальцами 10 пятисоток. Собрал. Хлопнул о край ладони. Пересчитал. Торгаш опёрся локтями о столешницу и, протянув мне деньги, оскалился. Я взялся за краешек.

– Чтобы больше тут не появлялся. – прорычал он и отпустил.

Встретились глазами и всё друг о друге поняли. Я поспешил на выход, по пути запихивая сложенные вдвое пятисотки.

Звякнул колокольчик. Осенний ветер задул в расстёгнутую ветровку. Вжав шею в плечи, залезаю во внутренний карман и достаю пачку сигарет. Пустую. Бросаю – мимо.

Через зарешечённое окно ломбарда, ехидно улыбаясь, торгаш зажимает в зубах сигаретку и, поднеся зажигалку к лицу, глубоко затягивается.

Ухожу. Перед глазами осталась его довольная одутловатая розовощёкая морда. Сплёвываю на землю.

Сахарница оттягивает карман и при каждом шаге побрякивает крышкой. Найти бы круглосуточный ларёк и домой.

Спальный район Новосибирска в полудрёме. Где-то на задворках лают собаки, окна панельных домов затаились в ожидании очередного будничного дня.

Не углядев трещину в асфальте, я запнулся и в последний момент, брякнув сахарницей и поймав равновесие, застыл.

Линия электропередач гудела, точь-в-точь цикады на городской лад. Тёмно-синее небо нагло прогоняла багряная полоска рассвета, и ничего не предвещало беды. Особенно поворот за угол.

Опершись о фонарный столб, глядя на меня, стоял мужчина. Я узнал Гришу сразу. Его выдали широченные плечи, спортивный костюм, шея размером с рульку и морда, как у обиженного жизнью ротвейлера.

– Побазарим?

Я не шевелюсь. Зная Гришу, мне не убежать. Один раз попробовал и через 20 секунд валялся лицом на земле.

Отталкивается от фонарного столба и идёт ко мне. Выйдя из залитого светом круга, я сглотнул. Заныла старая рана.

Его кроссовки тихо, как кошачьи лапки, переступали по асфальту.

– У меня ещё 2 дня. – не поднимая на него глаз, сказал я.

– Знаю. Решил проверить, помнишь ли ты.

Рассматриваю кроссовки 46 размера.

– Ты же не хочешь расстраивать Бориса Николаевича? Усложнять ему жизнь, м?

– Я отдам всё в срок. – голос дрогнул, стыдливо проплыв по пустой улице.

– Ну тогда всё хорошо, а то я уже запереживал… Кстати, тебе Борис Николаевич просил передать.

Поднимаю глаза, и тут же молниеносный удар в живот сгибает меня пополам. Из кармана на асфальт выскальзывает сахарница. Как она разбилась, я уже не слышал, в ушах писк.

Падаю на колени. Больно так, что не вздохнуть.

Гриша нагибается к уху и говорит:

– Не отдашь послезавтра – проломлю череп.

С асфальта на меня смотрит расколотый надвое фарфоровый ангел. Что-то в нём напоминало меня. Разбитого, падшего и потерявшего всякую надежду.

Глава 2

Закрыв калитку на щеколду, я осмотрелся.

Дачный кооператив «Ветеран», спрятанный в низине и укрытый от городской суеты, доживал последние тёплые деньки. Шашлыки, запах костров, музыка из хриплых динамиков. Узкая тропа от калитки к домику завалена пожелтевшими листьями. Со стороны может показаться, что крохотный домик заброшен. Когда-то выкрашенное в бордовый цвет крыльцо выцвело, став тёмно-коричневым, краска шелушится, и когда дует ветер, можно услышать «ШШШ». В такие моменты становится спокойно. Избушка будто разговаривает, а я слушаю её, не перебивая.

В дождливую погоду и шиферная крыша может вступить в разговор. Помню, как в последнюю неделю августа ливень не переставая барабанил «БАМ… БАМ… БАМ». Ни спрятаться, ни скрыться, света нет, и, закутавшись в халат, я через окно всматривался в серое непроглядное небо.

Шурша по тропинке и раскидывая листья, я подошёл к горшку с бегонией и, запустив руку под донышко, нащупал ключ.

С дверью пришлось повозиться – фундамент осел, и, чтобы её открыть, нужно давить всем весом и одновременно тянуть ручку вверх.

Внутри домика холоднее, чем снаружи. Закрыв за собой дверь, я включил единственную лампочку. Муха, словно ожидая сигнала, взлетела и, жужжа, стала биться в стекло.

Ценных вещей здесь не осталось. Справа гудел старый холодильник «Саратов», рядом стояла газовая плита с двумя конфорками. Возле окна стол, накрытый клеёнкой с узором подсолнухов. Табурет, умывальник, у стены диван с торчащими из обшивки пружинами, на стене ковёр и единственная дверь в спальню.

Скинув обувь, я уселся на диван. То, что меня найдут – без сомнений.

Я бросил взгляд на хлипкую дверь… Муха продолжала биться о лампу.

Влезая в долги, я был уверен, что у меня получится. Казалось, это тот единственный шанс, который упускать будет глупо. Банки деньги не давали – моя кредитная история безобразна. Да и мой лучший друг, Ванька, занимать отказался, и я решил рискнуть. Взять полтора миллиона под залог старого Лэнд Крузера казалось вполне верным решением. Если бы не мелкий текст, который в переводе на человеческий означал – «НЕ ОТДАШЬ – КОСТИ ПЕРЕЛОМАЕМ».

Так я же отдать планировал и, не читая, поставил подпись в правом нижнем углу. Деньги получил в чёрном пакете, купюры были новые, в руках хрустели. И когда я передал их своему школьному товарищу, который обещал меня сделать младшим партнёром семейного бизнеса, тот на следующий день пропал, как пропадают бабочки во время заморозков. Длинные гудки, длинная череда попыток выйти из запоя и длинная предлинная заноза в заднице.

Борис Николаевич в своём дорого обставленном кабинете отложил на край стола бордовое собрание сочинений Маяковского и по-деловому дал мне пол месяца, чтобы решить «свои» финансовые проблемы, а затем познакомил с Гришей. Гриша был страшен и днём, и ночью. Говорил мало, бил больно.

Однажды я видел его в приподнятом состоянии духа. Сказал, что вытащили камни из почек.

А сейчас, сидя на старом пыльном диване в укрытии, доставшимся мне от дедушки, я понимал, что жизнь у меня, как у той самой бабочки, может вот-вот так же внезапно оборваться. А камни в почках кажутся такой ерундой.

Я подумал, что бы на этот счёт сказал Маяковский, закрыл лицо руками и услышал странный шум на чердаке.

Глава 3

Подняв глаза к потолку, я замер. Шум наверху напоминал поскрёбывание.

Встав на табуретку, я прислушался. Звук то возникал, то снова пропадал. Я почесал затылок, не глядя сунул ноги в шлёпанцы и вышел на улицу.

Чердак для меня всегда был «терра инкогнита», я старался на него не смотреть, а если случайно и смотрел, то тут же отводил глаза. Всё из-за одной истории.

Друзья, жившие по соседству, рассказали, что до того, как мои дедушка и бабушка купили эту дачу, она принадлежала одному пьянице. Мужик пил беспробудно и вылезал на улицу, чтобы только пополнить свои запасы. В домике помимо него жила маленькая девочка, которая в свои 9 почти не разговаривала, была худой, как скелет, и не расставалась с вязанным мишкой. Она любила сесть на крыльцо и играть с ним, но в один момент девочка пропала, и её больше никто не видел, а её отец ещё больше осунулся и озверел. Мои друзья сказали, что она на чердаке, но им никто не верил.

Глянув на узенькую дверь, я сглотнул, чувствуя, как внутри нарастает тревога.

Конечно, ерунда это всё… Но после той истории в особо ветреные дни, когда сквозняк задувает в щели, казалось, что я слышу чей-то тоненький голосок.

Пройдя куст с высохшей вишней, я нырнул в тонкий просвет между банькой и ветками и достал небольшую лестницу. Потянув её одной рукой, я почувствовал боль в плече, и пришлось, царапаясь о ветки, пролезать в щель и хватать лестницу обеими руками. Не спеша, я выволок её на тропинку, убрал с верхней части паутину и, обхватив за края и приподняв, прислонил к стене домика.

Чтобы попасть на чердак, сначала нужно было залезть на выступ крыльца. Я положил ладонь на балку, удерживающую навес, и дёрнул. Раздался скрип. Затем отошёл на несколько шагов… Что-то отгоняло меня от этого чердака. Объяснить сложно, но внутри нарастало волнение и хотелось в туалет.

Покусывая губы, я взглянул наверх, затем вниз, убрал с места, куда, предположительно, мог упасть, полено, отпихнул ногой ещё пару поленьев и взялся за лестницу.

Первая ступень напряглась, мягко прогнувшись под моим весом. С третьей ступени я руками зацепился за навес и подтянулся наверх. Вниз оползнем посыпались жёлтые листья. Отряхиваюсь…

Дверная ручка на чердак была покрыта ржавчиной, а сама дверь, скорее, была небольшим проёмом. Не разгибаясь, я подошёл ближе, посмотрел вниз. Ладошки похолодели, отсюда кажется сильно выше.

Взявшись за ручку, я, ни на что не надеясь, дёрнул её на себя и открыл скрипучую дверцу. В нос ударил сухой плотный запах… Смесь птичьего помёта и угля. На ладошке остались следы от ржавчины. Осторожно просунув голову в проём, я посмотрел по сторонам…

Свет почти не попадал на чердак, лишь сбоку и сверху прорывались тонюсенькие рваные лучики. Забравшись внутрь, я услышал под шлёпанцами хруст и, опустив глаза, обнаружил угольную крошку.

Крыша была острой, так что даже в самой высокой его части я не смог бы встать, пришлось ползти на корточках. Подняв пыль, я чихнул.

Слева, в нагромождении коробок, что-то встрепенулось, захлопало крыльями и молниеносно полетело на меня. Выставив перед собой руку, я свалился назад, и птица с длинным хвостом вылетела в дырку.

В лучиках солнца танцевала пыль, в груди учащённо билось сердце. В туалет захотелось ещё больше.

Привстав, я осторожно подполз ближе и взялся за нижний край полиэтиленового пакета, укрывавшего нагромождение коробок. Затем прикоснулся ладонями к стенкам картона и загляну внутрь. В одной из них оказались мои старые игрушки, в другой аккуратно сложенная одежда, от которой до сих пор пахло хозяйственным мылом, а в третьей фотоальбомы и какие-то книги. А за всеми коробками прятался дутый монитор, системный блок и мышка с клавиатурой.

Не веря своим глазам, я взялся за монитор, приподнял его, и с коробки, зажимающей пластиковый короб, упала шкатулка. Её крышка распахнулась, и, звонко брякнув, выпало кольцо.

Внутри всё похолодело, сжалось… по спине прошли мурашки.

Глава 4

Я сидел в полном оцепенении. Лучи света, пробивающиеся через крохотные дырочки, пропали. Чердак погрузился в темноту, даже воздух стал плотным, тяжёлым давящим на грудную клетку. От согретой солнцем крыши исходил жар, по виску скатилась капелька пота.

Схватив кольцо, я на карачках пополз к выходу. Набрав полные лёгкие воздуха, я прикрыл лицо рукой, отчётливо вспомнив похороны дедушки.

Короткой поступью иду к деревянному гробу, стоящему на двух табуретках в зале.