– Darling, свет моей жизни… – повторяла бледная женщина.

Когда Йенс задал свой вопрос, доктор Либкнехт глубоко вздохнул, покачал головой и с укором произнес:

– Так вы ничего не добьетесь. Как ее зовут, мы уже спрашивали.

– Если у вас есть другие идеи – пожалуйста, вперед.

Доктор показался Йенсу высокомерным, но что поделаешь, если этот груботесанный великан считается здесь кем-то вроде бога.

Тяжелое лицо Либкнехта наморщилось. Очевидно, эта малопривлекательная гримаса выражала задумчивость. Потом он энергично кивнул и выпрямился.

– Я бы попробовал так… – Пристально посмотрев на пациентку, доктор сказал: – Darling, свет моей жизни, ты меня слышишь?

Эти слова Либкнехт произнес измененным голосом, вызвавшим у Йенса желание улыбнуться.

Женщина смотрела куда-то внутрь себя. Наверное, в тот мир, где провела последние годы. Что, если пережитая травма расколола ее личность? Йенс читал, что такое бывает, причем нередко. Так разум защищается от окончательного краха.

– Darling, свет моей жизни, ты меня слышишь? – повторил доктор.

Как ни удивительно, женщина повернула голову, видимо, пытаясь определить, откуда идет звук.

Йенс мог бы посмотреть ей в глаза, но не решился. Его пугало безумие, которое таилось в них. Вдруг оно заразно?

И тут бледная женщина сделала нечто чрезвычайно странное. Она запрокинула голову и уставилась в потолок. Он был невысоким, метра два с половиной, но ее взгляд явно стремился дальше – в небо, которого она так долго не видела. Улыбнувшись радостно, даже с надеждой, она широко открыла рот и высунула язык, как будто собиралась принять дар небес. Череп, обтянутый прозрачной кожей, выступающие скулы, выпавшие зубы… Сейчас все это делало ее похожей на ведьму.

Как ни страшна была эта сюрреалистическая картина, Йенсу пришлось смотреть.

– Darling, свет моей жизни, где ты? – не сдавался доктор Либкнехт.

Он казался взволнованным, как сыщик, напавший на след. Но бледная женщина не ответила ему. Судя по всему, она даже не замечала ни его, ни Йенса. Ее внимание по-прежнему было приковано к потолку, которому она подставляла высунутый язык.

И вдруг послышалось не то прищелкиванье, не то чавканье. Бледная женщина издавала отвратительный звук – Йенс никогда в жизни такого не слышал. Волоски на его руках встали дыбом.

3

На платформе метро опять толпился народ. Воздух был спертый, тяжелый. Раньше все это не особенно смущало Виолу, но с тех пор, как ей стало казаться, что за ней следят, она с подозрением смотрела на всех мужчин в радиусе нескольких метров. Многие откровенно пялились на нее, некоторые выглядели прямо-таки угрожающе.

Подъехал поезд. Шевелящаяся толпа образовала заторы перед автоматическими дверями. Самые решительные расчищали себе дорогу локтями, портфелями, палками, детскими колясками. Виола этого не умела. Когда она ездила в школу на автобусе, ей часто приходилось довольствоваться стоячим местом. Вот и сегодня получилось то же самое. Хорошо, что удалось хотя бы встать у дверей…

Вписавшись в более или менее свободное пространство, Виола запретила себе поминутно оглядываться. Кем бы ни был человек, приславший ей на телефон запись того странного звука, он не мог знать, что она сегодня поехала не на машине, как обычно, а на метро.

Поезд остановился на следующей станции; двери открылись, впуская поток новых пассажиров. В вагоне стало еще теснее. Теперь вокруг Виолы уже не было ни свободного пространства, ни свободного воздуха. Как человек, выросший в большом городе, она всегда спокойно реагировала на давку в транспорте, но теперь ее бросило в пот. С трудом дыша, Виола почувствовала сильную потребность раскидать всех, кто оказался рядом.

Ей пришлось сделать над собой огромное усилие, чтобы просто стоять на месте. Она постаралась успокоиться, сосредоточившись на дыхании и в очередной раз сказав себе, что здесь, на виду у стольких людей, с ней точно ничего не произойдет.

На второй остановке Виоле очень захотелось влиться в поток пассажиров, выходивших из вагона, но она не поддалась этому искушению. Ей оставалось проехать еще две станции. На то, чтобы пройти такое расстояние пешком, времени уже не было.

«Надо продержаться! – подумала Виола. – Терпи!»

Чем теснее становилось в вагоне, тем бесцеремоннее вели себя пассажиры. Вот чужая рука задела затылок Виолы. «Sorry», – услышала она, а потом кто-то куда-то протиснулся позади нее. Поезд снова остановился, двери распахнулись, людская масса пришла в движение.

Перед своей станцией Виола почувствовала какую-то перемену: то ли в себе, то ли рядом с собой – этого она определить не могла.

Наконец она вышла из битком набитого вагона и, с облегчением вздохнув, заспешила к выходу из метро. Радуясь тому, что вверху, в конце лестницы, уже виден солнечный свет, оглянулась через плечо… и вздрогнула.

Внизу кто-то стоял и смотрел на нее. Просто так, неподвижно, держа руки в карманах. Это был блондин с голубым школьным портфелем.

Виола в испуге отвела взгляд, а через секунду, когда она опять обернулась, чтобы рассмотреть лицо того человека, он уже исчез. Запомнить его за один миг она, естественно, не успела.

По ее спине пробежали мурашки. Перед тем как выйти на улицу, Виола оглянулась еще раз, но не увидела своего преследователя в толпе людей, поднимавшихся следом за ней по ступеням.

Три минуты ходьбы до дома престарелых растянулись в маленькую вечность. Виола без конца озиралась, все мужчины казались ей опасными. Часто дыша и чувствуя, как сердце норовит выпрыгнуть из груди, она невольно шагала все быстрей и быстрей.

На работу Виола пришла измученная и взвинченная. Только когда стеклянная дверь закрылась у нее за спиной, она почувствовала себя в безопасности.

4

Сабине Шольц потребовались две таблетки аспирина и контрастный душ, чтобы хоть немного оклематься. Она не переносила алкоголь и знала это, но вчера вечером ей было совершенно необходимо отключить мозг.

Голая и с мокрыми волосами, она прошлепала на кухню. К кофемашине была приклеена записочка от Виолы:

Оставайся сколько угодно. Если хочешь, я поговорю с твоей мамой.

Взяв этот маленький желтый листочек, Сабина почувствовала тесноту в горле и влагу в глазах.

Ну разве можно было где-нибудь найти подругу лучше, чем Виола?! Открытая и честная, она всегда посочувствует и постарается помочь, а главное – даст возможность выговориться. Она могла слушать часами и ни разу не вылезти на первый план. Большинство людей просто используют собеседника для того, чтобы затянуть собственную героическую песнь. Виола такой не была. Сабина прекрасно осознавала, что вчера воспользовалась подругой как психологическим мусорным ведром, и теперь испытывала угрызения совести. Ведь у Виолы своих проблем хватало: сейчас у нее на работе, вероятно, умирал человек… Вечером, когда она вернется, Сабина обязательно возвратит ей долг дружеского участия: выслушает ее и поддержит.

Готовя себе кофе, Бина задумалась о мужчине с голубым портфелем. Узнав от Виолы о преследователе и о странном телефонном звонке, она первым делом подумала на Мариуса. От него можно было ожидать чего угодно – даже сейчас, спустя год после того, как они с Виолой расстались. Он мстительный засранец и наверняка до сих пор не смирился с тем, что получил отставку.

Сабина никогда не понимала, чем он так зацепил ее подругу, но та была в него по уши влюблена и поэтому не замечала очевидного. Да, Мариус симпатичный, обаятельный, да и язык у него подвешен. На всех вечеринках он оказывается в центре внимания. Но ведь и Виола не серая мышка! Такая девушка может заполучить любого парня. Внешность у нее модельная, и, будь она чуть-чуть поувереннее в себе, запросто поучаствовала бы в том дурацком шоу, которое ведет Хайди Клум. Тем не менее Виоле польстило, что Мариус ею заинтересовался. Ему даже делать ничего не пришлось. Знай себе расхаживай по городу с офигенно красивой женщиной, полируй свое эго.

Очень скоро стало ясно: за привлекательным фасадом скрывается пустота – холодный обманщик, который, несмотря на самовлюбленность, догадывается о собственном ничтожестве. Он без конца придирался к Виоле, унижал ее, высасывал из нее энергию, а Сабине приходилось смотреть, как взгляд подруги становится все более усталым и грустным, как гаснет чудесная улыбка.

Наконец у Бины лопнуло терпение. Она начала конфликтовать с Мариусом: стала постоянно язвить, подкалывать его, но делала это очень тонко. Он не знал, как защитить себя, и только бесился. А вскоре решился на то, чего она и ждала, – запретил Виоле с ней общаться.

На этом, в принципе, все могло закончиться, но Сабина верила в их дружбу и не ошиблась.

Виола отказалась подчиниться запрету. Тогда Мариус ее ударил.

Теперь у Сабины тоже были развязаны руки. Против девушки, которая двенадцать лет занималась кикбоксингом, у мерзавца не было шансов. В тот раз Бина нанесла ему на глаза хорошенькие «тени». Если понадобится, она повторит.

Стоя у кухонной столешницы с чашкой свежесваренного кофе в руках, Сабина доела последний кусок холодной пиццы, которую они с Виолой вчера заказали. Доставщик оказался стремным типом; видно, нормальные мужики совсем перевелись… Кстати, о психах: тот парень с голубой сумкой не был похож на Мариуса. Но, пожалуй, его стоило «прощупать» на всякий случай. Вдруг это все-таки он прислал Виоле то голосовое сообщение с отвратительным звуком?

5

Подъезжая к зданию тридцать третьего полицейского комиссариата на Визендамм, Йенс все еще слышал чавканье, которое издавала Белая Женщина, и видел ее саму: голова запрокинута, подбородок устремлен вверх, глаза смотрят в потолок с надеждой и радостью, как будто там должно свершиться какое-то чудо. Йенс не сомневался: если б руки женщины не были привязаны, она воздела бы их, словно принимая благодать Божию.

Поговорить с ней так и не удалось. Йенс по-прежнему не знал ни ее имени, ни каких-нибудь деталей, которые могли бы помочь. Только то, что сказал доктор Либкнехт. Но от этого невозможно было оттолкнуться.

Прежде чем выйти из машины, комиссар открыл бутылку минеральной воды и запил таблетку. Принимая болеутоляющее, он каждый раз чувствовал себя человеком, потерпевшим личное поражение, но ничего не мог с собой поделать. Когда ему приходилось лечить зубы, даже пульпит не болел так сильно, как сейчас раненый язык.

Чтобы лекарства не раздражали пустой желудок, Йенс распаковал бутерброд с меттом^[7], купленный на заправке вместе с минералкой, и откусил немного. К сожалению, хлеб оказался именно таким свежим и хрустящим, каким и должен быть. Корочка тут же воткнулась в рану. «Черт!» – громко выругался Йенс, выплюнув откушенное в бумажку.

Несколько секунд он просто сидел, глядя на вкусно пахнущий бутерброд и стараясь не обращать внимания на урчание в животе. После встречи с бледной женщиной Йенс еще ничего не ел.

Наконец его осенило. Он снял мягкий метт с булочки, пальцем засунул поглубже в рот (так, чтобы не задеть рану) и, не разжевывая, проглотил. Такой способ приема пищи, конечно, не позволял насладиться вкусом, зато спасал от голода, не причиняя боли.

Как раз в тот момент, когда Йенс отправлял в рот следующую порцию метта, кто-то постучал в окно.

По выражению лица Марайке Баумгертнер, своей начальницы, комиссар Кернер понял, насколько малоэстетично выглядели его манипуляции с едой. Сглотнув, он вынул палец изо рта, вытер его о штаны и открыл дверцу.

– Что это вы делаете? – спросила Баумгертнер с отвращением.

– Завтракаю.

– В самом деле? Ну да, у каждого свои привычки… Я к бургомистру. Очень спешу.

Если б она не спешила, Йенс даже удивился бы. Его начальница вечно воевала со временем.

– Мне позвонила коллега из Нижней Саксонии, – продолжила она, не дожидаясь ответа.

– Вот как? – Кернер поднял брови.