– Ты не представляешь, сколько раз меня уговаривали заключить тебя под стражу, достойнейший Кассий, – начал Лициний, когда они остались наедине. – Другие думают, что ты либо сбежишь к Константину, поведав ему о наших замыслах, либо перейдешь на его сторону в самый разгар битвы.

– Если сомневаешься в моей преданности, о Божественный, прикажи заковать меня в цепи и бросить в яму.

– А ты был бы только рад этому? – улыбнулся Лициний.

– Я не могу сражаться против брата, – признал Кассий. – Но и предательства себе никогда не прощу!

– Кассий, ты раб или свободный человек?

– Я отпрыск патрицианского рода! – ответил тот.

– Тогда не смей думать о яме, в которой можно отсидеться. Ты должен сделать свой выбор! Я не хочу проливать кровь ни легионеров, ни твоего брата, ни даже Константина. Меня вынудили вытащить меч из ножен так же, как тебя стать соглядатаем. Ты не мог ослушаться. Это был твой долг перед семьей и императором, поэтому я простил тебя. Но с сегодняшнего дня ты сам в ответе за свои поступки.

– Я понял тебя, о Божественный, – склонил голову Кассий.

– Ты знаешь, почему христианство называют религией рабов? – спросил Лициний.

– Потому, что большинство ее приверженцев – невольники.

– Не только поэтому. Все люди перед их Господом рабы, живут и умирают по Его воле. А Константин мнит себя кем-то вроде Его надсмотрщика. Разве невольникам ведома честь? Нет! Вот почему Константин дал тебе, патрицию, столь недостойное поручение. Ты для него все равно что раб! Присмотрись к христианам. Они отвечают перед Богом не только за свои поступки, но даже за помыслы. Вера дает им силу и полностью себе подчиняет. Мы, римляне, отдаем богам должное, чтим их, но не пресмыкаемся. Христианин же всегда будет рабом, сколько бы он ни кутался в шелка или пурпур.

Опустив взор, Кассий вспоминал, как он спас Константина от безумца у Мульвийского моста, а вместо награды тот стал к нему холоден и не позволил принять участие в триумфе.

– Я хочу служить только тебе, о Божественный! – произнес патриций.

– Значит, так оно и будет, – кивнул Лициний. – У Константина есть преимущество, о котором мы забываем. Его людям некуда отступать, они будут биться насмерть, если не узнают, что есть другой выход. Я сохраню жизнь вместе со свободой всем, кто сложит оружие. Они мне не враги.

– Как до них это донести?

– Сам решай. Завтра ты отправишься в лагерь Константина во главе моего посольства.

– Я не гожусь для этой роли, о Божественный.

– Ты не можешь этого знать, пока не испытаешь себя. Я верю в тебя, Кассий. Передай Константину мои требования, а его войскам мое обещание.

Тем временем военный совет проходил и в шатре Константина.

– Арьергард потерял около сотни человек, – докладывал Марк Ювентин. – Примерно столько же ранены и в ближайшей битве участвовать не смогут.

– Это была необходимая жертва, – вздохнул Авл Аммиан. – Ты уберег арьергард от разгрома, Марк. Поступок, достойный твоих славных предков, они гордятся тобой.

Молодой патриций зарделся от похвалы бывалого военачальника. Константин коротко кивнул Авлу, он просил своих приближенных приглядывать за Марком Ювентином, по возможности поддерживать и подбадривать.

– Ни слова о том, что сейчас услышите, ни солдатам, ни даже доверенным слугам, – приказал император. – Болота, примыкающие к лагерю, считаются непроходимыми, но Эроку и его воинам удалось найти тропу.

Кроме отряда, возводившего укрепления, Константин оставил в ущелье алеманов, чтобы они изучили местность.

– Когда-то давно здешний царек с наследником, охотясь, заехал в эти топи, – сказал Эрок. – И утонули вместе с половиной свиты. С тех пор болот все сторонятся; говорят, их духи коварны и кровожадны. Местные будут уверять разведчиков Лициния, что топи непроходимы. Но моему племени и не по таким местам удавалось пробираться, чтобы удивить римлян. – Алеман усмехнулся, обнажив хищные желтоватые зубы.

Авл фыркнул в сторону Эрока, а затем обратился к Константину:

– Сколько легионеров ты отправишь по этой тропе, о Божественный?

– Ни одного, – ответил император. – Хотя Лициний и не ждет нас, он очень осторожен. Придется идти ночью, без факелов. Тропа узкая, легко сбиться. К тому же легионеры много шумят, бряцая доспехами. Алеманы нашли тропу, им по ней и идти.

– Я возьму пять сотен лучших воинов. Мы будем как тени, – пообещал Эрок.

– Хотел бы я посмотреть, как ты на рассвете поймешь, что половина твоих людей утонула, – бросил Авл. – Если сам к тому моменту не захлебнешься.

– Я трижды прошел этой тропой днем, осилю ее и ночью! Будем идти след в след, обвязавшись друг с другом веревками. Способ, придуманный прадедами, никогда не подводит, – заявил вождь алеманов.

– Выступайте на закате, – сказал Константин. – Проберитесь Лицинию в тыл и постарайтесь добраться до обозов. Завтра на рассвете мы отвлечем его внимание на себя. Когда Лициний узнает, что его атакуют с двух сторон, он растеряется. У нас появится шанс закончить войну одной битвой. Но, если этого не случится, ты и твои воины, высокородный Эрок, должны стать постоянной угрозой в тылу у Лициния. Он ни на миг не сможет вздохнуть спокойно.

– Нужно задобрить духов болот, принести им жертвы, – произнес вождь алеманов.

– Ты только разожжешь их голод, – встревожился Марк. – Духов нужно было начать умасливать задолго до выступления. А теперь их лучше не тревожить. Они пробудятся и рассвирепеют!

Все присутствующие, кроме Константина и Эрока, одобрительно закивали. Стараясь скрыть волнение, вождь алеманов взглянул на Марка Ювентина с презрением.

– Тогда моим воинам нужны обереги, – сказал он.

– Возьмите кресты, – посоветовал Далмаций. – Духи не посмеют тронуть тех, кого защищает Господь!

В последнее время брат императора много и охотно рассуждал о Боге.

– Да разве Он увидит нас ночью среди болот? – засомневался Эрок.

Для него Господь был могущественным Небесным Божеством, Которому лучше всего взывать при свете дня, стоя в открытом поле.

– Бог повсюду, и нет предела Его власти, – возразил Далмаций. – Но, возможно, вы недостойны Его защиты.

Варвар широко улыбнулся.

– Нет такого бога, которому был бы не по нраву могучий Эрок, – произнес он.

Авл ухмыльнулся, но промолчал.

– Раз так, то на твоем месте я бы прислушался к совету Далмация, – кивнул Константин. – Прикажи каждому воину сделать для себя крестик, а затем попроси священников освятить этот крестик.

Военачальники стали расходиться, император окликнул Марка Ювентина.

– Высокородный Авл прав, ты хорошо проявил себя, командуя арьергардом, – сказал он молодому патрицию. – Надеюсь, и завтра не подведешь.

– Я жду с нетерпением, когда ты отправишь нас в бой, о Божественный.

– Возможно, в рядах врага ты увидишь своего брата, Кассия.

Марк замялся:

– Не думаю, что он отвернулся от тебя, о Божественный.

– Я знаю, что это так, – твердо произнес Константин. – Скажи, достойнейший Марк, дрогнешь ли ты, если тебе придется сойтись с братом? Сможешь ли выполнить свой долг? Если в тебе есть хоть толика сомнений, останься в лагере.

– Я буду сражаться, что бы ни случилось! – пообещал Марк. – Даже если против нас выступят все боги Тартара и Небес.

II

Константин вышел взглянуть на алеманов, покидающих лагерь. После духоты, царившей в шатре, он с удовольствием вдохнул прохладный свежий воздух. Приближались сумерки. Небо играло алыми красками, блекло светили первые звезды. Легкий ветерок трепал волосы императора. Легионеры готовили ужин. Над лагерем витал запах пшеничной похлебки с салом и жареного мяса. Константин приказал как следует накормить солдат перед завтрашним сражением.

Ступая по мягкой влажной траве, император направился к окраине, где начинались болота. Алеманы шли колонной по одному, опоясанные веревками, которые связывали их друг с другом. На них были кольчуги, надетые поверх рубах, и штаны из грубой шерсти, на головах шлемы, за спиной копья и луки, в руках маленькие круглые щиты, на боку ножны с длинными прямыми мечами. Каждый десятый воин вел под уздцы пони, нагруженного стрелами и провиантом. Германцы тихо напевали песню на родном языке с грустным мотивом.

Прикрыв глаза, Константин стал молиться, прося Господа оберегать Эрока и его воинов, как вдруг услышал крик:

– Стойте! Именем Божественного августа остановитесь!

К алеманам бежал Далмаций с двумя центенариями. Увидев Константина, он обрадовался.

– Их нахальству нет меры! – произнес брат, запыхавшись.

– Что случилось? – нахмурился император.

Далмаций удивленно вскинул брови. Ему казалось, Константин уже обо всем знает, но его посланник разминулся с императором, придя к пустому шатру.

– Им было мало освятить свои кресты, они оставили без крестов пол-лагеря! – пояснил брат.

Сопровождавшие Далмация центенарии закивали. Многие легионеры Константина, не будучи крещеными, носили христианские крестики как талисманы.

– Они их воровали или отнимали силой? – спросил император.

Далмацию пришлось признать, что алеманы покупали и выменивали у солдат кресты, но с уверенностью добавил, что у кого-то наверняка и украли.

– Легионеры Милия, – Далмаций кивнул на одного из центенариев, – сражались в первом ряду у Мульвийского моста. Те, кто пошел в бой с крестом, не получили ни единой царапины.

– А сколько их было? – поинтересовался Константин. – С крестами?

Далмаций взглянул на Милия, тот приподнял ладонь с четырьмя разжатыми пальцами.

– Четверо, – произнес Далмаций и тут же добавил: – Сейчас все легионеры Милия их носят… носили, пока варвары не напоили их и не выкупили кресты за горсть серебра.

– Значит, завтра Милий со своими людьми пойдет впереди всех, – спокойно сказал император. – За то, что напились.

Константин перевел взгляд на алеманов. Ему ясно представилось, как у каждого из германцев висит на шее по два-три нательных креста. Он усмехнулся. Варвары ни в чем не знали меры.

– А одному из легионеров Глосия стрела попала в горло, – продолжил Далмаций, указав на второго центенария. – Все думали, он умрет. Священник помолился над ним, окропил святой водой и положил на грудь крестик. Легионер выздоровел! С тех пор он никогда крестика не снимал, пока сегодня варвары не смухлевали в кости…

– Пусть он выстругает себе новый, освятит у священников и больше никогда не ставит его на кон, – произнес император.

– А как же варвары? – воскликнул Далмаций. – Они украли у нас благословение Божие! Легионеры хотели испытать удачу, а варвары их обманули.

– Если я прикажу Эроку и его воинам вернуть кресты, они падут духом. Наша победа во многом зависит от их успеха, – сказал Константин. – Много ли удачи принесет крест, проигранный в кости или проданный за горсть серебра? Передайте легионерам, что Господь лишил их крестов потому, что те не дорожили ими. Если они хотят вернуть Его благоволение, пусть молят о прощении так истово, как только могут. Что же до сражения, вспомни, у Мульвийского моста в нашей армии было еще меньше крестов, чем сейчас. Но мы разгромили узурпатора. Господь не оставит нас! Легионеры поймут это, когда вступят в бой и почувствуют Его поддержку. А Эрок нуждается в ней прямо сейчас.

На лице Далмация читались сомнения, но он не стал возражать.

– Доверь свои переживания пергаменту, напиши епископу Осию, – посоветовал Константин брату, затем обратился не только к Далмацию, но и к сопровождавшим его центенариям: – Перед тем как уснуть, я буду молиться за наших легионеров, за победу, за Эрока и его людей. Поступите так же, и вы увидите, как Господь ответит на наши молитвы.

Легионеры Константина позавтракали еще до рассвета. С первыми лучами солнца они, облачившись в доспехи, готовились выступать. Император наблюдал за ними, стоя на сторожевой вышке, но вдруг заметил, что к лагерю приближаются шестеро всадников.