– Я пару раз орал, просыпаясь, когда понимал, что рядом со мной баба, – доверительно прошептал мужичок. – А потом привык, и вроде даже ничего так, есть свои плюсы.

– Не хочу об этом слушать. – Я поднял перед собой ладони. – Это для меня слишком.

– Как знаешь. – Мой собеседник совершенно не обиделся и махнул рукой, указывая дорогу. – Тебе вон туда, там лифт. Или, если хочешь, по лестнице, но она крутая.

Я прошел дальше и обнаружил там, в центре комнаты, стеклянную шахту лифта с кованой белоснежной кабиной внутри. Вокруг шахты вилась вверх лестница без перил, с высокими и узкими ступеньками.

Ступив на лестницу, я обнаружил, что перила есть, но они совершенно прозрачные, а свет в комнате выставлен так, чтобы их можно было увидеть, только зная, что они здесь, – ну или внимательно вглядываясь.

На втором этаже у самой лестницы стояла женщина. Точнее – девушка. Еще точнее – девочка, судя по лицу, лет двенадцати, но очень высокая, на две головы выше меня, к тому же совершенно бесцветная, еще и с алыми радужками глаз.

– Хрбржд, – сказала она, гордо вскинула голову и удалилась.

Дверь лифта открылась, оттуда вышел давешний мужичок и сообщил:

– Это Аня, она хоф. Женский ребенок.

– Бабушкин? – уточнил я, готовый уже к любым извращениям после того, как узнал, что в этом доме мужчины спят с женщинами в одной постели.

– Не, ты чего, Ара против таких вещей. Она старой закалки, с принципами. Ара лет пять назад помогала матери хофа, потом эта мать умерла, и хофа должны были забрать в приют. А там вообще не жизнь, мы с Арой съездили, посмотрели на низкие потолки, где даже дети не могут ходить выпрямившись, и на еду, которую могут недоварить или пережарить, и никого это не волнует, и решили забрать Аню к нам. Я потом сто раз пожалел.

– Чего так? – уточнил я.

– Она мужчину тогда первый раз в жизни увидела. До этого ее скрывали в анклаве и от властей, и от мужчин… И при виде меня она подпрыгнула до потолка – а она прыгучая, ужас! – завопила на ультразвуке и забилась под кровать Ары, мы ее – вот не шучу! – часа три оттуда доставали. У Ары кровать-то большая, там рота женского спецназа заблудится… В итоге ко мне она худо-бедно привыкла, но, если появляется незнакомый, она говорит что-то вроде «таких, как ты, не должно существовать» и как можно быстрее уходит.

Я кивнул. Тут, конечно, все вывернуто наизнанку – это скорее таких, как Аня, не должно существовать. Говорят, что даже после связи мужчины и женщины может появиться хоф, шанс один из двухсот тысяч или около того.

Раньше считали, что такой ребенок может быть зачат только в союзе между двумя женщинами, но потом смогли доказать, что бывает по-всякому. В отличие от жогов, хофы рождаются без изуверских операций и убивающей гормональной терапии.

– Сюда, – показал мужичок. – Ара тебя ждет.

Я открыл дверь и обнаружил, что вхожу в женскую спальню. Комната в пятьдесят квадратных метров почти целиком была заполнена разноуровневыми пуфиками, кроватями и диванчиками.

Сбоку от входа стояло отдельное кресло, сделанное как единое целое со странной конструкцией в виде деревянного колеса с педалью.

– ЭтоПрялка, – заявила бабушка Арташи, сидящая в этой штуке. – ОченьУспокаивает.

– Э… Добрый вечер, – сказал я.

– ДеньЕще, – поправила бабушка. – СколькоДенегНадо?

Я предполагал, что сумму определит она сама, и к такому вопросу оказался не готов. Вначале хотел попросить тысячу – на некоторое время мне этого должно было хватить, – но потом вспомнил, что дядя говорил: Ара любит тебя тем больше, чем больше денег дала тебе в долг.

– Двадцать тысяч, – сказал я и понял, что мои губы пересохли.

Бабушка посмотрела на меня в упор, и я вдруг понял, что у нее золотые зрачки. Контактные линзы! Она пользовалась контактными линзами, чтобы глаза были в цвет домашней обстановки!

– ДвадцатьМногоЗаДвадцатьТыГодПроживешьУМеняСЖеной, – сказала она после недолгой паузы.

– Моя мать… – начал было я объяснять, что все не так просто.

– АнаиткуУговорюБорзаяСтала, – оттараторила бабушка. – Договорились? Год.

– Договорились, – ответил я как можно более твердо.

Хотя сама мысль переехать в этот дом, в котором бабушка спит с молодым любовником в одной кровати, а вместе с ними живет хоф-подросток, ненавидящий мужчин, казалась дикой.

– Са-а-а-ня! – рявкнула бабушка Арташи. – ДвадцатьТысяч!

Через минуту в комнату вошел мужичок.

– Чего орать-то, написала бы по телефону, – проворчал он.

Он прошагал к ней почти вплотную, передавая стопку сотенных, и стало видно, что сидя старуха почти одного с ним роста; при этом есть у них что-то общее в мимике, в том, как они держат себя, как переглядываются.

И то, что Саня мог спокойно пойти и взять где-то двадцать тысяч – мой заработок за несколько лет, – тоже удивляло и говорило о том, что они действительно вместе.

– НеУмри, – сказала бабушка Арташи, передавая мне деньги. – Обижусь.

Саня гулко рассмеялся, – видимо, это была шутка.

– Постараюсь, – ответил я серьезно.

И тут же понял, что тихое течение моей жизни сменилось бурным потоком, несущимся над скрытыми в воде острыми скалами. Так, как вчера едва не умерла моя жена, Айранэ. Как сейчас умирает дядя Сема. Как умрет мой братец-жог Ягайло, если его обнаружат на территории дистрикта, – потому что по закону жогов у нас нет и при обнаружении и милиция, и самооборона обязаны сразу открывать огонь на поражение, а если нет с собой оружия – вызывать подкрепление.

– САйранэВсеХорошо, – сказала бабушка, пристально глядя на меня; я чуть расслабился – новость действительно была отличной. Баба Ара, видимо, уловила это и улыбнулась. – ИдиУжеИВозвращайся.

После этих слов Саня обнял бабушку и поцеловал ее в щеку. Меня передернуло. Все привычны к тому, что вокруг полно обнимающихся девушек или парней – да, это повод для шуток, в том числе неприличных.

Чаще всего это кто-то из низшего класса, и, в общем-то, понятно, что людям свойственно проявлять привязанность к близким.

Но… Мужчина, обнимающий женщину на глазах у кого-то малознакомого? Даже плакаты, которые делают по заказу господина президента, не осмеливаются на подобное – там я видел в лучшем случае отца с маленькой дочкой в обнимку, ну или двух мальчишек-подростков с матерью, в социальной рекламе «высших» семей.

Как относиться к этой ситуации – с бабушкой, – я пока для себя не решил; впрочем, это и не было самой большой из моих текущих проблем.

По пути в парк «Нежность» я заправил машину, причем взял лучшего газа, максимальной очистки, – стоил он раза в два дороже, а прирост в скорости давал едва ли процентов на десять, поэтому обычно я так не кутил.

Дядю я обнаружил там же, где оставил, на поваленном стволе, но сейчас с обеих сторон от него сидели две совсем мелкие, лет пятнадцати-шестнадцати, девчонки и пели что-то на женской.

Увидев меня, они замолчали и принялись недовольно сопеть, когда я уводил дядю, но ничего не сказали и даже не привстали.

– Я так понял, это их место, они тут часто бывают, – пояснил дядя, когда мы немного отошли. – Вначале они меня испугались, но потом пошептались и решили, видимо, что со мной даже лучше. Пили дешевое вино, мне предлагали.

– Главное, что с тобой ничего не случилось. – Я чуть приобнял дядю, сразу отпуская. – Бабушка Арташи дала денег. Двадцать тысяч.

– Сними квартиру в анклаве, – потребовал дядя. – Я скажу, к кому можно обратиться.

– В анклаве? – переспросил я.

Город поделен на три неравные части. Основная – с кварталами для традиционных семей вроде нашей, с административными зданиями, университетами, складами, банками, офисами, портом, парками.

Женская – анклав плюс несколько «островков», куда мужчинам лучше не соваться; во всяком случае, в одиночку.

И мужская – несколько коммун, примыкающих друг к другу, но имеющих разные входы и каждая свою администрацию, а также несколько своих «островков» по всему городу, куда соваться нежелательно уже женщинам.

За городом располагались заводы, фермы, рудники. Раньше они были либо мужскими, либо женскими, но постепенно из-за социально-экономических особенностей – налогов, штрафов, пропаганды – все они становились «общими», и на их основе появлялись «общие коммуны» – суррогатные семьи, в которых жили работники таких предприятий.

Иногда из таких «общин» выделялись несколько семей, сплоченных какой-либо идеей, и становились самостоятельным кланом, а государство выдавало им подъемные на строительство дома, ну и большие выплаты на каждого следующего ребенка, как нормальным «высшим» семьям.

Время от времени раскрывались аферы, когда выяснялось, что нет никакой нормальной семьи или клана, а есть группа мошенников, решивших обмануть государство.

И вот если и выбирать, где скрываться от государства, то я бы поискал такую «фальшивую» семью, готовую ради денег на что угодно. Государство любит отчитываться о том, сколько новых семей появилось за последний год, и не любит отказываться от своих иллюзий. Никто там особо ничего не проверяет.

– Только анклав, – подтвердил дядя. – Жог выделяет много феромонов; как только станет известно, что в дистрикте жог, сразу начнут проводить регулярные тесты по всему городу. И единственное место, где этого делать не будут, – анклав.

– Блеск? – догадался я.

– Общий Блеск, так называемая Буря, – ответил дядя.

Меня передернуло. Известно, что, когда в одном месте живет много одиноких женщин, их циклы Блеска подстраиваются друг под друга и в какой-то момент случается Буря, то есть у многих женщин начинается гормональный взрыв, он вызывает реакцию у остальных, и на несколько часов весь анклав превращается в поле не то боя, не то праздника.

Если в этот момент туда забредет половозрелый мужчина, шанс выжить у него по статистике не больше тридцати процентов, а выйти без серьезных травм – и того меньше. Если там окажется женщина, у которой Блеск был совсем недавно, – то же самое, лучше запереться покрепче и напиться снотворного.

Зато для остальных женщин, особенно если они не получили травм и увечий в процессе, Буря часто оборачивается излечением от разных болезней. А еще – несколько месяцев никаких проблем с регулярными болями, от которых дамы из высшего общества с трудом спасаются на своих разноуровневых гигантских кроватях, выбирая, где и как примостить себя, чтобы не было так плохо.

Обычно администрация анклава старается разными способами избежать Бури. Проводит локальные праздники, иногда – совместные с мужскими коммунами, для отдельных частей анклава. Штрафуют тех, у кого регулярно бывает Блеск, то есть кто не заботится о том, чтобы сбросить часть гормонального давления с мужчинами.

Но раз в год, перед началом осени, когда везде появляется много свежих дешевых овощей, анклавы обязательно проходят через Бурю. Многие на это время переезжают в другие районы, другие, наоборот, из общих кварталов тянутся в анклав.

При этом администрация точно знает, когда их анклав взорвется, а вот обычные жительницы – нет, и иногда приехавшие ждут до нескольких недель, проходят свой личный Блеск и вынуждены убраться восвояси, так и не дождавшись Бури, чтобы не рисковать жизнью.

– Ты знаешь, когда будет Буря? – уточнил я.

– В Твери это не секрет для многих. Второй или третий день бабьего лета, – ответил уверенно дядя. – Что характерно, из женского сегмента интернета эту информацию вычищают, как только кто-то раскрывает тайну или догадывается, а в мужском есть упоминания в исторической литературе. Кстати, в Севилье этот день рассчитывается так же, и, к примеру, Дон Кихот Ламанчский, пытавшийся остановить Бурю, специально ехал в Севилью к точному сроку и описывал, как именно он его высчитал.

– И едва выжил, – усмехнулся я, вспоминая книгу.