Последний раз я так ела ещё в глубоком детстве, когда болела простудой, и мама приносила мне бульон прямо в постель. В пансионате за такое строго наказывали – отправляли на общественно полезный труд по уборке территории или мыть посуду в столовой.

Поначалу, когда я только попала в пансионат, я в этой столовой, кажется едва ли не жила, столько у меня было нарушений режима. Я тогда жутко тосковала по маме, и всё ждала, когда папа «решит дела» и заберёт меня домой.

Всё ждала и ждала… Ждала и ждала… Почти год до его первого визита в пансионат. А когда он наконец приехал, я обрадовалась безумно, думала, он за мной. Но нет. Просто ко мне. В гости.

А уж сколько их было потом – этих дней ожидания и пустых надежд…

Не замечаю, что от грустных мыслей по щекам бегут слёзы. Просто сжимаюсь в ещё более плотный комок и ем нежнейшее крабовое мясо из салатника, постепенно чувствуя, как насыщаюсь, а на место слёз приходит сонливая усталость.

Не дожидаясь позднего часа чтобы спать или даже пока меня традиционно запрут снаружи – Как будто я могу отсюда сбежать, Господи! Куда, в лес? – выключаю свет и прямо в спортивном костюме заваливаюсь в постель.

…Мне снится дождь и ветер. И как будто бы я всё-таки сбегаю из особняка, и продираюсь сквозь лес. А он такой страшный, тёмный и густой, что усталость валит меня с ног. Я буквально засыпаю на ходу, не в силах сделать и шага, пока не падаю наконец, решая, что не случится ничего страшного если посплю немного…

И вот я сплю во сне, и уже как будто бы в каком-то заброшенном охотничьем домике. Здесь темно, тихо и безопасно. Потому что снаружи по лесу бродит охота – они хотят забрать меня за долги отца, и мне жизненно необходимо от них спрятаться…

А потом в этом же домике откуда-то появляется Глеб, но я его не боюсь, а как будто бы наоборот, знаю, что он здесь чтобы защитить меня. И мы спим с ним на одном лежаке, и я немного опасаюсь, что Глеб может захотеть овладеть мною, но он не делает попыток даже просто прикоснуться ко мне…

И тогда я сама украдкой нахожу в темноте его ладонь и будто бы случайно кладу поверх неё свою.

Наши пальцы переплетаются, и я не знаю, сделал ли Глеб это случайно или нарочно. Понимаю только, что я – специально. И так хорошо, как сейчас, рука в руку, так трепетно и волнующе мне ещё никогда раньше не бывало…

Глава 6

Утром, выйдя из душа, я едва не ловлю сердечный приступ: на моей кровати, заложив руки за голову нагло возлегает Глеб. Прямо в деловом костюме и до блеска начищенных туфлях.

При моём появлении, выразительно встряхивает часами на запястье:

– Двадцать три минуты, Лина! Что там можно делать так долго? – И, не дожидаясь ответа, переходит к делу: – Значит так, у меня сегодня день под завязку, даже к ужину скорее всего не успею, так что все планы переносятся на завтра.

Подходит к окну, выглядывает в сторону центрального входа и, удовлетворённо кивнув, направляется к двери.

– Машку больше не игнорь, ясно? Она с виду только стерва, а на самом деле нормальная, просто работа у неё нервная. Да ещё Малыш этот мозг конопатит, дурачок блаженный. Короче, барыню не включай больше, лучше попроси её пусть шмотки тебе поможет выбрать.

Я прижимаю к груди мокрое полотенце, и никак не могу собраться с мыслями. Машка? Малыш? Барыня?

…А по венам тёплой негой бегут отголоски сна – ощущение моей руки в горячей мужской ладони и его волнующая близость… Эти воспоминания настолько яркие, что мне даже неловко поднять взгляд, как будто тогда Глеб сможет увидеть в нём что-то запретное. Аж щёки вспыхивают.

– Завтра я обязательно выкрою время, выведу тебя в свет, так сказать. Поэтому после завтрака Катерина принесёт тебе ноут, там закладки на бутики разные, выбери себе что хочешь. Что-нибудь подходящее для хорошего ресторана. Ну и что-нибудь для меня присмотри. – Опекун с видом великого соблазнителя дёргает бровью. – Кружевное бельишко, трусики-чулочки всякие…

– В смысле… – не на шутку теряюсь я. – Вы… носите кружевные трусики?

Он замирает на мгновенье и начинает хохотать:

– Молодец, урыла! – Снова смотрит на часы. – Так, ладно, тогда выберешь платье, а кружева я тебе сам куплю. На свой вкус.

– Зачем? – напрягаюсь я. – Мне не нужно кружевное бельё. Тем более от вас!

– Ну, во-первых, одевать тебя – моя святая опекунская обязанность. А во-вторых, кончай уже мне выкать. А то так и вижу эту картину: Глеб Борисович, дружочек, а не пройти ли нам с вами в опочивальню? Нет, душа моя, Ангелина Павловна, сегодня я буду трахать вас прямо у камина!

– Что… – задыхаюсь я, заливаясь краской до корней волос, – что значит… трахать?!

– Трахать? – Повторяет он, а на его лицо стремительно набегает вдруг тень, и вот я уже вижу не довольного жизнью балагура, а того самого непроницаемого незнакомца из папиного кабинета, от взгляда которого кровь стынет. – Так, я не понял. Мы же вчера всё обсудили, Лина? Да, сегодня я не могу, занят, поэтому начнём завтра. Сначала выход в свет, там нас сразу срисуют как пару, пойдут слухи что ты со мной. Для надёжности можно в ювелирку заехать, бриллиантик какой-нибудь тебе прикупить. Всё. Считай с этого момента официальный статус у тебя имеется. Ну а дальше, знаешь ли, – разводит руками, – твоя очередь отрабатывать договор.

– Что?! Я не обещала вам… Я… Я вам ничего такого не обещала! Я вас вообще к чёрту послала, если вы забыли!

Брови Глеба угрожающе сдвигаются.

– То есть, ты хочешь сказать, что выбрала второй вариант? И вместо светских тусовок, бриллиантов и качественного траха, мне просто подготовить для тебя документы о передаче папашиных активов в моё полное распоряжение. Так? А тебя саму добавить в базу шкур на продажу. Я правильно понимаю?

Он давит. Своим гневом, хозяйской аурой и требованием безоговорочного подчинения. И я не вижу альтернативы. Правда не вижу! Для меня что первое, что второе…

Нет, умом-то я всё понимаю. Но вот так запросто сказать – хорошо, я выбираю этот… как его… трах у камина… Ну не могу я, у меня ком в горле, я… я… Я боюсь!

– Ладно, – выдыхает Глеб, но губы всё ещё строго поджаты. – Я дам тебе ещё день. Один день, Лина. А вечером ты дашь мне понятный ответ, с которого уже не соскочишь. – Решительным шагом направляется к выходу, но на пороге оборачивается: – За отказ от еды теперь буду строго наказывать. И с сегодняшнего дня ты начинаешь занятия по профилю. Мне, знаешь ли, нужен нормальный, релевантный товар, на случай если ты всё-таки выберешь стать шкурой.

Он уходит, а я так и остаюсь в ступоре. Где-то внутри безнадёжно тает то самое, затаившееся после сна очарование этим… мерзавцем. И так обидно от этого, словно я не глупую фантазию теряю, а реальные чувства: боязливый интерес, робкое притяжение… Так глупо.

Так я и хожу в анабиозе. Не осмеливаюсь пропустить завтрак, на автомате знакомлюсь с кухаркой Галиной, очень милой, тёплой женщиной, которую я, однако, практически не вижу и не слышу. В голове белый шум.

Я понимаю, что выхода у меня нет. Этот гад не отпустит. И сама я тоже не сбегу – как, если вокруг лес, и я даже приблизительно не знаю в какую сторону идти, потому что приехала сюда по подземному тоннелю?

И такое отчаяние от этой безысходности накатывает! Это ведь самое настоящее принуждение! Средневековье какое-то дикое. С работорговлей, наложницами и вельможами-самодурами!

И как я вообще могла ещё сегодня утром думать об этом негодяе с теплотой? И как я могу добровольно сказать ему «да»?

А как я могу сказать «нет»?

И на этой «весёлой» ноте раздумий ко мне заявляется вдруг Мариэль с модной спортивной сумочкой через плечо.

– Готова? – опустив приветствие, сходу спрашивает она, и окидывает меня таким высокомерным взглядом, словно я ей денег должна. – Хотя, о чём я, боже… Где ты и где готова. Ладно, пофиг. Просто начинаем.

– Что начинаем? – не понимаю я.

– Обучение, – фыркает Мариэль. – Буду учить тебя прекрасному, доброму и вечному…

И с торжествующим видом достаёт из сумки большой резиновый член.

– Ой, вот только не надо падать в обморок, ладно? – увидев мою оторопь, закатывает она глаза. – Это всего лишь обучающее оборудование, хотя силикон, конечно, премиум, и по ощущениям, скажу я тебе, – словно специально смущая меня ещё больше, ведёт рукой вверх вниз по рельефному стволу, – очень близко к натуральному. Даже крайняя плоть имитирована как надо. Если мы, конечно, говорим про необрезанных. На, это будет твой.

Она протягивает мне член, а я стою обалделая и не то, что взять, а даже шаг навстречу сделать не могу.

– И что мне с ним делать?

– О-о-о! – игриво мотыляет розовым естеством Мариэль. – Чего только с ним не сделаешь! Но сегодня мы начнём с изучения анатомии, и, если успеем, плавно перейдём к основам минета. Это база, без которой ты ни одного мужика никогда не приручишь. Тем более Глеба. Да возьми уже, он не кусается!

Нагретый пальцами Мариэль силикон ложится в ладонь неожиданно уютно. Но всё равно, первые минуты я с опаской держу его на вытянутой руке.

Водя наманикюренным пальчиком по своему экземпляру «обучающего оборудования», Мариэль рассказывает мне про головку, уздечку и ствол, про мошонку и виды мужского возбуждения, а я смотрю на экспонат в своей руке и в голове такая каша!

– …Я говорю, бери смазку! – доносится до меня из этой каши. Возвращаюсь в реальность – Мариэль, обжимая пальцами головку своего экземпляра, держит над ним тюбик с лубрикантом. Смотрит на меня с издёвкой, только что в голос не насмехается: – Да, рыбка моя, это тебе не МГИМО, тут всё надо на практике пробовать! Пальчиками вот так обхватывай, нежнее. Чувствуешь, вот эту зону, как будто влитая рука сидит? Это исходная позиция. Но запомни, пока сухой, ничего никуда не двигаем. Обязательно смочить. Смотри, капаешь смазку буквально немного, вот сюда. – Из её тюбика срывается тягучая красивая капля и падает чётко на ложбинку уретры, поблёскивая, словно роса. – И уже это само по себе должно выглядеть сексуально, ясно? Это уже прелюдия. Когда научишься капать из флакона, научу тебя смачивать слюной. Вот так. – Она приподнимается над столиком, к которому на присоске прикреплён член и, до соблазнительных ямочек втянув щёки, совершенно распутно выпускает струйку слюны всё туда же, на розовую, зажатую между пальцами головку. – У этого приёма есть свои фишки, о которых нормально расскажу только я… Аллё, зайка! Так и будем сидеть до вечера, пялиться, или начнём практиковаться?

– А они… ну, члены… Они все такие огромные? – Это единственная мысль, которую мне удалось озвучить. Серьёзно. Я шокирована вообще-то.

– Пф-ф! Кому как повезёт, знаешь ли! Ну и всё познаётся в сравнении, конечно. А тебе разве есть с чем сравнивать?

Я вспоминаю про голого Глеба, и на щёки густо ползёт краска. Единственный член, который я видела вживую, да. И если сравнивать с ним, то этот, силиконовый, гора-а-аздо больше.

– Ну вот если сравнивать с Глебом, например, – словно подслушав мои мысли, вторит им Мариэль, – то тот, что сейчас у тебя, практически один в один. В рабочем состоянии, естественно. И обрати внимание на пропорции, соотношение длины, диаметра ствола и размеры головки. На саму форму головки и глубину крепления уздечки. Видишь? Вариаций бывает хренова куча, от пугающих до откровенно нелепых, но именно у Глеба член идеальный, как будто создан не природой, а рукой мастера. И лично я считаю, что Глеб просто обязан отлить его в золоте, или хотя бы хороший фотосет устроить.

– Ты что… видела его член? – поражаюсь я. Но тут же вспоминаю как свободно Глеб расхаживает голым и добавляю главное: – Я имею в виду… возбуждённым?

Мариэль прекращает плавно двигать руку вверх-вниз по своему «пособию». Смотрит на меня то ли с издёвкой, то ли со злостью. Чуть склонившись в мою сторону, понижает голос: