Лошадь неслась с бешеной скоростью, но умудрялась поворачивать именно в тех местах, где дорога делала повороты. Вот только телеги не были предназначены для подобных манёвров. На одном из таких поворотов телегу занесло, и она за счёт инерции, созданной ее немаленьким весом, несколько секунд дрифтовала, прежде чем оглоблями врезаться в стоящее близко к дороге дерево. Дерево, в отличие от оглобель, выдержало, и лошадь, лишённая тяжёлого груза, понеслась ещё быстрее, показав нам свой хвост. Телега остановилась. Мы с грабителем с облегчением посмотрели друг на друга, и он попробовал пошевелиться.

Этого обрыва никто из нас не видел, он был скрыт кустарником. Как только грабитель шевельнулся, телега, как оказалось, зависшая над обрывом одной парой колёс, резко накренилась и, сорвавшись в недолгий полёт, приземлилась, покатившись под откос, всё больше и больше наращивая скорость.

Я вцепился в борта и зажмурился, прощаясь с жизнью. Сильный удар и я ощутил все прелести свободного полёта без парашюта. Без чего? Додумать такую умную мысль мне не дало такое же свободное, как до этого полёт, падение. Мне удалось сгруппироваться, и я покатился кубарем, закрывая руками свою многострадальную голову. Если меня ещё раз по ней приложит, то сомневаюсь, что все воспоминания вернутся и лечение подобным станет своеобразным лекарством. Единственное, что я смогу в этом случае делать – гыгыть и мычать на радость врагам моего павшего государства.

Ох, какая каша у меня в голове, зато она дала мотивацию ещё лучше сгруппироваться и пережить несколько отвратительных мгновений после приземления, сохраняя конечности в полном комплекте и защитив дурную голову на плечах. Было больно, но, по крайней мере, я себе ничего не сломал, чего нельзя было сказать про горе-бандита, если судить по его вою, постепенно переходящего в поскуливание.

Когда моё кувыркание прекратилось, я растянулся на земле, покрытой, как на той поляне, мягкой зелёной травкой. Пару минут просто лежал, отмечая боль в правой ноге. Я чувствовал, что нога болит, но никак не мог понять, почему она болит. Как может болеть то, чего уже давно нет? Но ведь нога была! Я сам её видел!

 Резко сев, вызвав этим новый приступ головокружения, я переждал, пока мой мозжечок прекратит изображать вертолёт, и принялся разглядывать ноги. Ноги как ноги – обе целые и невредимые, довольно длинные и сильные, ещё бы, столько на лошади скакать, хорошо ещё, что не колесом. На ноги были натянуты бархатные штаны, с кожаными вставками в самых неожиданных местах. Я попытался подвигать сначала левой ногой, что далось мне без особых проблем, а вот с правой вышла заминка: двигаться и подчиняться сигналам из мозга она явно не хотела. Я прощупал каждый сантиметр, но травм не обнаружил: ни видимых переломов, ни болевых ощущений. Я даже не чувствовал, как прикасаюсь к внешне целой конечности, которая не выглядела атрофированной из-за длительного бездействия.

 Прикрыв ненадолго глаза, я попытался вспомнить хоть что-то, в частности, была ли у меня нога раньше, или её всё же не было. А если её не было, то почему она есть сейчас? Дьявольщина какая-то. Как же убого чувствовать себя полным кретином, запутавшимся даже в целостности своих конечностей.

Раздавшийся неподалёку стон отвлёк меня от самобичевания. Решив оставить на время ногу Шрёдингера, я рискнул подняться. Медленно встал на ноги, и правая конечность тут же попыталась подвернуться. Я со злостью посмотрел на неё.

– Ну что тебе нужно? Хребет вроде цел, сама вроде на месте, что тебе доспелось? – Стон повторился, и я схватил ногу за бедро и попытался сдвинуть её с места. К моему невероятному облегчению нога передвинулась, и я тут же подтащил к ней левую. Ещё один шаг, затем ещё… создавалось впечатление, что я заново учусь ходить. Я так сосредоточился на таких простых и одновременно сложных движениях, что почти упустил из вида грабителя.

До него оставалось пройти ещё шагов шесть-семь, и я уже отпустил бедро, делая неуверенные шаги самостоятельно и без поддержки, когда услышал приглушённые матюки, произнесённые сквозь стиснутые зубы.

 Значит, мужик пришёл в себя, новость, заставившая меня пошевеливаться. Когда я подошёл к нему вплотную, он уже сидел, вытащив кинжал из раны, и даже успел заткнуть дырку в плече комком из какой-то тряпки, явно вывалившейся из моей злополучной телеги.

– Ну ты и мудак, – я навис над ним, глядя сверху вниз и отмечая только искры ненависти в голубых глазах.

– На себя посмотри, – сквозь зубы огрызнулся молодой ещё мужик. – Тоже мне, защитнички. Просрали все восемь крупных сражений. Даже я сумел бы если не выиграть, то хотя бы не с такими потерями проиграть, ведь преимущества по местности были изначально на нашей стороне! И план битвы был хорош: кто вообще впустил эту обезьяну – генерала Сьюита в ставку? – в его голосе послышались истеричные нотки. Я же несколько мгновений разглядывал его перекошенное от боли и ненависти лицо и лишь потом ответил.

– Меня там не было.

– И это тоже вызывает вопросы, знаешь ли, – выплюнул он буквально мне в лицо.

– Во всяком случае, я совершенно точно не дезертир, – по тому, как он вздрогнул, я понял, что попал в цель. Мне нужно было поднять мой кинжал, единственное оружие, которое было сейчас доступно, но только вряд ли этот солдат, ставший разбойником, позволит мне за ним потянуться.

– А ты вообще знаешь, что эти твари делают с нашими девчонками?

– Полагаю, то же самое, что вы делали бы с эльфийками, – я не отрывал взгляда от его лица, буквально заставляя себя не смотреть в сторону кинжала. – Вот только не говори мне, что устроил засаду на довольно большой отряд, просто из любви к искусству. Ты что же, не понимал, что у вас просто нет шансов? Что вы хотели на самом деле?

– Прошёл слух, что под защитой отряда вроде вашего, знахарка хорошая едет. Ничего бы мы вашей девке не сделали, она нам именно как знахарка нужна. Раненных подлечить, да несколько баб рожать собрались, а мы-то чем им поможем?

– Знаешь, врёшь ты не очень убедительно, – протянул я. – Знахарка не сможет вылечить раненных, и ты это знаешь, собственно, как и о том, что бабы, которые рожать собрались, сами могут в этом друг другу помочь, и ни одна знахарка без специальных трав и снадобий ничего сделать не сможет, если что-то пойдёт не так. Об этом знаю даже я. Так зачем вы нас остановили?

– Тебя перед народным судом выставить. Кто-то же должен ответить за ваши «заслуги» венценосные идиоты, – он буквально прорычал свой ответ.

– Ты думаешь, что своим рычанием ты заставишь меня наложить в штаны и заскулить, моля о пощаде? – я покачал головой. – Скулить – это удел слабаков, тебе подобных, я прекрасно слышал твои хлюпанья, как только мы приземлились. Так что, хватит строить из себя патриота, отвечай, сколько тебе заплатили за мою голову и не стыдно ли тебе якшаться с длинноухими, которые «знаешь, что делают с нашими девчонками?» – передразнивая его, я сделал небольшой шаг вперёд, в надежде, что со стороны покажется, будто я оступился.

Глядя на бывшего вояку, с потрохами продавшего все свои убеждения, и страну, в глаза, в которых плескалось недоумение, быстро заменяющееся уже привычной ненавистью, я понял, что снова попал в точку. Какой я наблюдательный, оказывается, чёрт бы меня побрал. Разбойничек с большой дороги не ответил мне, продолжая прожигать взглядом.

– Ну что же, по-хорошему ты рассказать, зачем вы тормознули наш отряд, не хочешь, твоя воля – значит, будем разговаривать по-плохому.

– «Тормознули», «патриота»? – он недоумённо посмотрел на меня, пытаясь понять значения неизвестных ему слов, но тут же метнулся к кинжалу, лежащему на земле.

Я не стал играть в игру, кто быстрее, тем более ещё до конца не разобрался, что же творится с моей правой ногой. Но если ходить я толком не научился, то удар у меня был поставлен очень хорошо.

Я не хотел его убивать, пока это было не нужно, поэтому в последний момент изменил траекторию удара, и тяжёлый сапог попал не по подбородку, куда я, собственно, и бил, а по раненому плечу, быстро и резко, не давая ему шанса опомниться и хоть как-то отреагировать на мои движения.

 Парня отбросило в сторону, и он, взвыв, схватился за плечо, но тут же вырубился, потому что я ему добавил, зарядив куда-то в район печени. После второго удара разбойник потерял сознание, и я смог нагнуться и забрать кинжал с украшенной драгоценным камнями рукояткой. Он был жутко неудобный и лишённый даже видимости баланса из-за количества этих самых камней. Но это было моё единственное оружие, которое я и поместил в ножны на поясе.

– Ваше высочество! – крик Бакфорда заставил меня задрать голову, сложить руки лодочками и крикнуть.

– Я здесь! Осторожно, здесь обрыв!

Из кустов сверху показалась голова верного слуги. Оценив обстановку, Бакфорд исчез из поля моего зрения, а когда снова появился, то уже не один, а с капитаном Гастингсом, с которым они принялись обсуждать способы извлечения моего высочества из этой природной ловушки, в которую я угодил благодаря всё ещё валяющемуся в отключке дезертиру. Пока они совещались, я решил пройтись по оврагу, собрать вещи. Их ещё можно было как-то применить, не так уж мы много с собой везли, и заодно получше разработать ногу, потому что, боюсь, больше мне пока телеги не видать, верхом придётся ехать и ехать довольно долго.

Глава 3

Как оказалось, я ехал на тюках одежды, наваленные поверх действительно ценного груза. Не удивлюсь, если впоследствии окажется, что разбойники охотились не только за моей головой, но и за содержимым телеги. Она, кстати, оказалась довольно крепкой и не разбилась вдребезги, как мне сначала показалось, врезавшись во что-то по дороге ко дну оврага. Что это было, я не разглядел – может камень, а может, корни какого-нибудь чересчур живучего дерева.

На дне телеги всё ещё лежало кое-какое оружие, включая мой собственный меч в украшенных драгоценными камнями ножнах. Всё остальное вывалилось на землю, к счастью, прямо в тюках и мешках. Практически ничего не рассыпалось и не раскатилось по всему оврагу. Я критическим взглядом рассматривал телегу почти пять минут и пришёл к выводу, что если её аккуратно поднять наверх, то вполне можно снова использовать, даже не слишком укрепляя.

Пока часть спустившихся в овраг воинов разбирала каким-то чудом оставшийся невредимым груз, а другая часть собирала, в общем-то, немногие раскиданные по оврагу вещи, я старался им не мешать и только прохаживался взад-вперёд, разрабатывая ногу.

Всё ещё не понимаю, почему внезапно разучился ходить, если никаких серьёзных ранений не заполучил, а при моих падениях больше пострадала именно левая нога. Если подобное явление связано с какими-то воспоминаниями, то они никак не хотели проявляться, чтобы я наконец-то перестал задавать себе уйму вопросов начиная с самого простого: как же меня всё-таки, вашу мать, по-настоящему зовут!

Вообще, всё это приключение, титул принца, преданные люди, эльфы-завоеватели – воспринималось мною, как… я даже не знаю, как сказка, что ли. Словно я сплю и вижу интересный сон или проигрываю в воображение сюжет недавно прочитанной книги, ставя себя на место принца Бертрана.

Меня совершенно не трогали эти эльфы, которые сейчас хозяйничают на моей земле, да что говорить, мне вообще было наплевать на страну, которую мы со всей возможной скоростью пытались покинуть в такое нелёгкое для неё время. Это был стратегически верный шаг: чтобы начать предпринимать определённые шаги в сторону исправления данной ситуации, нужно было как минимум остаться в живых. Причём оставаться живым желательно было именно принцу, все остальные не слишком годились в такой период на роль знамени. Это понимал я, это понимали мои люди, поэтому как бы они ко мне ни относились, защищать меня будет до последней капли крови, как бы пафосно это ни звучало.