– Отлично. Мы приземлимся там, а потом поднимемся пешком в горы. Можешь сесть на площади посреди поселка. Здешним обитателям мой шар знаком.

Дзоми отступила от вентиля над головой:

– Учитель, думаю, вам лучше самому посадить шар. Вдруг у меня не получится, как в прошлый раз?

– Чепуха. «Любопытная черепаха» в твоих руках, – сказал Луан. – У всех бывают проблемы с первым приземлением. Суть вопроса в том, рассматриваешь ли ты это как неудачу или просто как урок.

Дзоми залилась краской, вспомнив, что первая ее попытка приземлиться в прибрежном поселении Ингса закончилась сильным ударом о грунт, отчего гондолу подбросило, и они с Луаном Цзиа оба вылетели из нее и шлепнулись на землю, словно пойманные рыбы.

Девушка потянулась и аккуратно повернула вентиль, напоминая себе, что делать это нужно очень осторожно. Ветер был слабый, шар плыл медленно и, как только пламя наверху успокоилось, стал потихоньку снижаться.

– Следи за точкой приземления, – наставлял ученицу Луан. – Проведи мысленно линию снижения и следуй ей. Представь, будто ты спускаешься по склону.

Дзоми старалась вообразить себя частью шара и отзывалась на толчки и рывки со стороны воздушных течений, слегка регулируя вентиль. Ей очень не хотелось снова потерпеть неудачу и разочаровать учителя.

Когда шар заскользил над землей, на высоте примерно пятидесяти футов, Дзоми принялась переваливать якорь – тяжелую металлическую лапу на шелковом тросе – через борт гондолы. Больная нога сильно мешала ей найти опору, но Луан не спешил на помощь, зная, что девушка предпочитает делать все сама.

Якорь полетел вниз, и «Любопытная черепаха» подпрыгнула, потеряв вес. Но Дзоми была готова к этому и ухватилась за борт гондолы. Лапа якоря с глухим стуком врезалась в поросший зеленью грунт и проскользила по траве несколько шагов, вырывая комья земли; канат натянулся на миг, потом слегка обвис, как шнур у воздушного змея. Шар держался крепко.

– Отлично проделано! – воскликнул Луан.

Пока Дзоми крутила лебедку, подтягивая «Любопытную черепаху» к земле, несколько селян вышли из домов и стали смотреть, как огромный шар, колыхаясь, словно медуза, спускается с неба. Девушка обратила внимание на их причудливый наряд: странного покроя халаты из грубой ткани, перехваченные поясами с подвешенными к ним кошелями из шкур диких животных.

– У них вид как у актеров народной оперы, одетых в костюмы времен войн Диаспоры, – прошептала Дзоми.

– Их предки прибыли сюда с Арулуги давным-давно, – пояснил Луан. – Поколение за поколением живя вдали от переменчивой моды других островов, они стали похожи на тихую запруду, ответвляющуюся от быстрой реки. У них тут свой собственный мир.

– Звучит так, будто ты им почти завидуешь.

– Неужели?

– Ты хотел бы жить, как они? Вдали от всех остальных?

Луан поразмыслил:

– Видишь ли, вдали от суеты больших городов Дара мне не хватает их шума и красок. Однако, когда я живу в них слишком долго, то скучаю по чистоте и уединенности природы.

– Похоже, тебе никак не угодишь.

– Полагаю, так оно и есть. – Луан улыбнулся. – Это сложно.

Наконец гондола коснулась грунта. Дзоми погасила пламя в горелке, и шар начал терять воздух и колыхаться на ветру. Девушка вылезла из гондолы, соединила несколько бамбуковых секций в длинный шест и стала подталкивать шар так, чтобы он опустился на землю ровно и веревки не перепутались.

Старик с длинной седой бородой подошел поприветствовать гостей. Луан вслед за Дзоми выбрался из корзины.

– Веал бе хале, алл’ври-чоон, – произнес дед.

– Гоад’орров, Коми, – ответил Луан. – Хале ту веал.

Они отвесили друг другу глубокие поклоны, и старейшина Коми трижды подмел рукавами землю между ними – ну прямо как актеры, изображающие древних героев, – после чего оба уселись в позе геюпа.

– На каком наречии вы говорите? – шепотом поинтересовалась Дзоми, пристраиваясь рядом с Луаном.

– Это диалект аму.

– Он не похож на язык, на котором разговаривают купцы из Аму на рынке. Погоди-ка! Такая речь была в ходу тридцать поколений назад?

– Не совсем. Язык меняется быстро: никогда не обращала внимания, что даже старики в твоей деревне говорят не совсем так, как ты? Не сомневаюсь, что речь народа старейшины Коми со временем тоже претерпела перемены. Но поскольку здешние обитатели живут изолированно, они смогли частично сохранить систему произношения, где присутствуют звуки из прошлого, утраченные в остальном Аму. Я знаю несколько фраз и способен понять еще некоторые, но потратил слишком мало времени, чтобы толком выучить их язык.

– Тогда как же мы будем общаться? – спросила Дзоми.

– Увидишь.

Из одного из домов вышли мальчик и девочка, оба моложе Дзоми. Мальчик держал поднос с некоей серой, похожей на грязь субстанцией, а на подносе у девочки стояли грубой работы глиняный чайник, четыре чашки и блюда с закусками. Дети поставили подносы между старейшиной Коми и Луаном Цзиа, поклонились и ушли.

Коми разлил всем чай – не забыв и про четвертую чашку, предназначенную для богов, – и знаком предложил отведать. Дзоми пригубила: настой был холодный, с цветочным вкусом, приятным, но незнакомым.

Старейшина закатал рукав и взял лежащий сбоку от подноса нож. Кончик его был такой тупой, что напоминал лопатку. При помощи ножа Коми принялся расчерчивать серую субстанцию на квадраты, как будто собирался нарезать пирог. Потом отложил инструмент и стал пальцами мять податливое серое вещество.

– Это глина, – пояснил Луан.

Заинтригованная Дзоми смотрела во все глаза. Старейшина налепил из глиняных квадратиков холмиков и пирамидок, а потом начал придавать им форму ножом.

– Он что, пишет? – прошептала Дзоми. – Это ведь логограммы ано, так?

Луан кивнул.

– Поскольку буквы зиндари просто передают звуки речи, то, пиши он буквами, я с таким же успехом мог бы прочесть написанный им текст, как и понять устную речь. Логограммы ано, напротив, не привязаны к повседневной речи людей, но заморожены вместе с умершим языком ано, который мы оба знаем.

– Так Коми пишет подобно первым ано? – Дзоми охватило благоговение при мысли, что она видит, как некто пишет в точности так же, как люди, обратившиеся в призраков тысячу лет назад. Это было сродни магии.

– Ну, не совсем так. Хотя классический ано не применяется нынче для общения в быту, это язык поэзии и науки, и потому он постепенно менялся, впитывая слова и идеи, родившиеся уже после прихода ано на эти острова. Но поскольку классический ано для устной речи используется редко, да и то лишь учеными, он привязан к логограммам, которые изменяются гораздо медленнее, чем развивается обиходный язык, гибкий и подвижный. Даже ко времени Унификации Мапидэрэ логограммы в Семи государствах были достаточно схожи, так что человек, образованный и умеющий читать ключи, легко мог овладеть системой письма другого королевства. Логограммы Коми несколько отличаются от тех, которые изучал я, но мне не составляет труда понять их. Мы можем общаться при помощи ножа и глины.

Дзоми смотрела, как старейшина Коми и Луан Цзиа по очереди придавали форму глине, превращая ее в речь. Зрение у старейшины было плохое, и он читал ответы Луана, поглаживая логограммы пальцами, заменявшими ему глаза.

– Что значит та первая логограмма, которую ты написал? – шепотом задала вопрос Дзоми.

– Как она выглядит? – уточнил Луан, отхлебывая глоток чая. – О, этот аромат сливы и утренней орхидеи просто чудесен. Я так по нему скучал.

Логограмма была простая: приземистый конус с тремя пиками, торчащими из вершины.

– «Маленькая гора»? – произнесла Дзоми с легким трепетом в голосе.

– Верно, это логограмма, обозначающая гору, читается на ано как «йеда». А как насчет следующей?

Воодушевленная успехом, девушка уже с большей уверенностью вгляделась в следующий квадрат на подносе. Эта логограмма была посложнее и напоминала изображение крошечного человека на склоне.

– «Человек на склоне горы»? – предположила она.

– В какую сторону он смотрит?

Дзоми наклонилась, чтобы разглядеть получше. Голова человечка была треугольной, и острый угол указывал на вершину склона.

– Как я понимаю, этот паренек поднимается по склону… Логограмма означает «взбираться»? – предположила Дзоми.

– Хорошо! Очень хорошо! На ано она читается «кототу». – Луан откусил кусочек от пирожного, которое держал парой палочек. – Тебе нужно это попробовать, Мими-тика.

Дзоми промучилась какое-то время с палочками, потом плюнула и, не обращая внимания на строгий взгляд наставника, взяла пирожное рукой. Оно было по-настоящему вкусным: липкий рис в кокосовой стружке с начинкой из чего-то, напоминавшего папайю, но в то же время не папайи.

Все еще с набитым ртом, она ухитрилась сказать:

– Так ты обсуждаешь со старейшиной подъем на гору за деревней?

– Хорошая догадка. – Луан Цзиа улыбнулся. – Это были одни из первых логограмм, которые я выучил еще ребенком.

– Значит, все логограммы являются скульптурным изображением того, о чем они говорят? Их так просто распознать! Но почему тогда людям требуются годы, чтобы изучить их?

Старейшина Коми закончил читать вопрос Луана и начал писать ответ на оставшихся квадратах подноса для письма.

– Если ты считаешь, что это просто, то скажи мне, что говорит старейшина Коми?

Дзоми разглядывала логограммы, выходившие из-под рук и писчего ножа старика, квадрат за квадратом.

– Это похоже на… раковину гребешка? Но она в том же квадрате, что и другие две вещи… Это в самом деле спелая зимняя дыня? А это банановый лист?

Луан закашлялся и едва не выронил чашку. Прикрыв рот рукавом, он весь покраснел, смеясь так, что слезы брызнули из глаз.

Дзоми обиженно посмотрела на него:

– Кон Фиджи говорил, что не подобает смеяться над теми, кто жадно ищет знания.

– Ах, так ты все-таки вспоминаешь цитаты из Единственного Истинного Мудреца, когда считаешь полезным использовать их против своего учителя.

– Ну же, объясни!

– Ладно, ладно. Логограммы ано – больше чем просто скульптурные изображения объектов. Как отличить холм от горы? Как описать нечто сложное, вроде нового водяного колеса, если от тебя требуется дать точную картину того, о чем ты говоришь? Как выразить отвлеченные понятия, например «честь» или «отвага»?

Старейшина Коми отложил писчий нож и сделал предлагающий жест, обращаясь к Луану.

Тот разгладил первые составленные им логограммы и начал вырезать ответ, продолжая объяснять Дзоми.

– «Спелая зимняя дыня» – это на самом деле сжатый кулак, а «банановый лист» – открытая ладонь. Большое число логограмм ано представляет собой стилизованные изображения, которые легко вырезать, но при этом они утратили близкое сходство с оригиналом.

– Но что хочет сказать старейшина Коми, поместив раковину гребешка рядом со сжатым кулаком и открытой ладонью?

– Секрет логограмм ано заключается в искусстве комбинаций… Дай подумать… Тебе нравится мастерить устройства, поэтому я попробую объяснить тебе так, как это сделал бы инженер. Скажи, что такое машина?

Дзоми, никогда всерьез не задававшаяся таким вопросом – ну разве и так не понятно, что такое машина? – с трудом пыталась сформулировать ответ.

– Машина – это такая штуковина с рычагами, передачами и прочими вещами. – «Как трудно выразить словами столь очевидные вещи», – мелькнула мысль. – О, она позволяет быстрее выполнять работу: так влекомый волами плуг быстрее, чем мотыга.

– Неплохо! Великий инженер На Моджи дал в своем трактате «Искусство механики» такое определение: «Машина – это набор деталей, соединенных вместе, чтобы достигать цели». Но что такое детали?

Дзоми в смущении наморщила лоб:

– Я не понимаю.

– Вспомни про измерительный прибор, который ты сконструировала. Ты соединила два шеста, банановый лист, растянутый на обруче из бамбука, и ручное зеркальце. Что такое каждая из этих частей? Есть ли в них смысл?