Если ребенок мой, ответь мне, пожалуйста. ПОЖАЛУЙСТА. Я хочу это знать. Мне нужно знать. ЕСЛИ ТЫ ТОЖЕ МЕНЯ ЛЮБИШЬ, ПОЖАЛУЙСТА, ОТВЕТЬ МНЕ. Я не хотел уезжать из Ирландии. И остался бы, если бы мог.

С любовью,

В тот же вечер он бросил письмо в почтовый ящик, но флажок не поднял, решив, что почтальон все равно его увидит и отправит в Дублин.

Киан уже спал, когда Джек вошел к нему в комнату и встал у кровати.

– Если ты хотел заниматься сексом с чернокожей девушкой, это твое дело. Если ты накосячил и сделал ей ребенка, это уже дело мое, – тихо сказал отец. Глаза Киана были полузакрыты, потолочный вентилятор, шурша, крутился в темноте, но воздух оставался неподвижным. Лицо Джека было в тени. Киан, барахтавшийся в море неприятных чувств, подумал, что, наверное, все это ему снится.

Заметив небольшую дыру, которую Киан пробил в стене, отец лишь сказал, что Киан должен заделать ее сам.

Шалин так и не ответила. Киан волновался, что она, видимо, стыдилась, что отцом ребенка был он, и вообще не хотела его знать. Все это было чрезвычайно сложно и слишком запутанно для сознания пятнадцатилетнего подростка, и Киан просто прекратил попытки в этом разобраться.

И только когда отец умер, мама рассказала ему, что до прихода почтальона проверила содержимое почтового ящика и, разорвав письмо, выбросила его в мусорный бак.

Винсент не поужинала, поэтому слегка опьянела от одной порции джина с тоником. Отойдя от сцены, они с Агат закусывают одной на двоих плошкой оливок и слушают, как «Анчоус» играет следующую песню. Люди вокруг танцуют, кто-то поднял руки и дико подпрыгивает. Наклонившись к уху Винсент, Агат громко рассказывает ей какую-то запутанную музейную сплетню, но то и дело останавливается и отстраняется, чтобы посмотреть на нее. Винсент наблюдает за выразительным, кошачьим лицом Агат – она не из заядлых сплетниц, так что, наверное, это что-то важное. Винсент слушает, но смысл улавливает с трудом, так как слышит все равно только половину. И еще потому, что она вся сосредоточена на Лу.

Он за клавишными и мигающими электронными коробками, о которых рассказывал Винсент, волосы падают ему на лицо, и он, не убирая их, кивает в такт. Музыка представляет собой какую-то смесь звонков, гудков и бас-профундо – будто секс в космической ракете или будто в воду роняют что-то тяжелое. Винсент нравится, так как обычно она не слушает ничего подобного. Эта музыка уносит ее еще дальше от дома и от тех аспектов своей жизни, которые она хочет забыть. Например, что каждый новый день она чувствует себя по-другому. А оттого и понятия не имеет, что она почувствует в Нью-Йорке летом, на свадьбе Колма, при личной встрече с Киллианом.

Она скучает по мужу – тому, из времени «до», а ведь Киллиана «до» не существует. Ей каждый раз заново приходится мириться с осознанием, что она убивается по человеку, который никогда не был реален, а их брак тает, как фруктовое мороженое на палочке.

Снова придвинувшись к сцене вместе с Агат, Винсент ощущает басы где-то в горле, низы – в ушах. Батист расположился сбоку – ведь он высокий. Мина, стоящая перед Винсент с Агат, медленно качает головой влево-вправо. Когда Колм и Олив были маленькими, Винсент купила им пластмассовую игрушку – желтый цветочек, который, если поставить его на солнце, делал то же самое. Мина оборачивается и улыбается Винсент, та отвечает ей улыбкой.

Песня заканчивается, все аплодируют и издают одобрительные возгласы. Лу наклоняется, чтобы отрегулировать педаль в нижней части своей установки. Поднявшись на мыски, Винсент замечает, что он в своих Nike, и представляет их стоящими на полу у своей двери. Она все пытается выбросить из головы рубашку с подсолнухами, так как боится, что эта мысль сведет ее с ума, но та по-прежнему желтеет в ярком свете прожектора. Лу выпрямляет спину, и один из парней говорит «un, deux, trois, quatre» – начинается новая песня.

Мина оборачивается.

– Моя любимая. Ноэми поет. У нее чрезвычайно красивый голос, – говорит она.

– Да ну? Как классно. Супер. Chouette^[44], – отвечает Винсент, огорчаясь, что говорит как четырнадцатилетний мальчик под кайфом.

Эта песня мягче, она нагоняет сон. Некоторое время слышны только инструменты, потом Ноэми начинает петь в микрофон. Винсент понимает не все, но голос у Ноэми приятный и легкий. Текст на французском. Что-то про l’oiseau bleu, «голубую птицу». В композиции сладкозвучно смешиваются вокал и воздушная таинственность мелодии. Светодиодная лента у Ноэми на голове мерцает в ритм музыке. Винсент думает, что Олив и Ноэми могли бы стать подругами, возраст у них примерно одинаковый. При мысли о том, что на этой сцене все такие молодые, что она им годится в матери, из-за облака, окутавшего душу Винсент, выглядывает что-то похожее одновременно на нежность и меланхолию.

Люди вокруг медленно танцуют, прижавшись друг к другу в темноте. Мина качается в такт музыке. Когда песня заканчивается, к ним подходит Батист. И Винсент, и Агат больше не пьют, а когда Агат отходит, чтобы ответить на звонок, Винсент остается с Батистом и Миной. Все нормально, хотя Винсент, конечно, предпочла бы не быть третьим лишним. От нечего делать она достает из сумочки мобильник и опять читает сообщение Киллиана.

И отвечает ему.

Спокойной ночи, Киллиан.

Ему было бы приятно, но Винсент не может заставить себя добавить эмодзи-сердечки. Она убирает телефон и поднимает взгляд на Лу, зная, что он ее не видит. Слишком ярко горят огни рампы. Пока она об этом думает, он прикладывает ладонь к глазам, защищая их от яркого света. Он оглядывает публику, и стоящий рядом Батист поднимает два пальца в виде «знака мира». Лу ему улыбается и тоже делает «знак мира», потом каким-то образом находит в темноте глаза Винсент и заглядывает в них, или ей это кажется. Так или иначе, он улыбается. Начинается новая песня. Лу пока не пел и даже не прикладывался к микрофону, но сейчас он поправляет его и принимается напевать, а другой парень играет на клавишных. У Ноэми своя клавиатура – она играет на казу.

Агат возвращается, лишь когда эта песня заканчивается, потом «Анчоус» играет еще одну, артисты говорят merci и покидают сцену.

После концерта все стоят на улице, у служебного входа, ждут Лу. Над выходом горит красная вывеска, освещая их пульсирующим гранатовым светом. Все обсуждают американскую политику, но Винсент в обсуждении не участвует – ведь она в Париже и не хочет говорить об американской политике. Хорошо быть на таком расстоянии. А Мина – единственный среди них человек с показным аскетизмом – еще и одна из всех действительно, а не слегка опьянела. Голос ее стал громче, а когда она замолкает, то дважды трогает Батиста за плечо, в одном и том же месте, стискивает его. Батист смеется и принимается воодушевленно связывать то, что сказала Мина, то ли с фовизмом, то ли с фашизмом, но тут Лу толкает дверь. Волосы падают ему на лицо, и ветер сдувает их назад почти в замедленной съемке, как будто они в фильме. Как будто внизу экрана сейчас пробежит написанное заглавными буквами название: «Лодка мечты», а в воздухе повиснет пропетое шепотом Killing Me Softly with his Song”^[45].

Увидев Винсент, он обнимает ее крепко обеими руками. Хоть и три месяца спустя, но это их первое объятие. Винсент пытается сдержать набежавшие от восторга слезы.

– Как я рад, что ты пришла. C’est bon bon bon, – говорит он и кивает, зарывшись в ее волосы.

Отстранившись, он совершает свое усложненное рукопожатие с Батистом, целует в обе щеки Мину и Агат. Благодарит, что пришли. Батист что-то говорит на французском, Винсент не понимает, Лу отвечает на английском. Как это очаровательно и задушевно, что при ней они очень часто говорят друг с дружкой на «франглийском», что включают ее в диалог. Винсент улавливает французские слова «запись» и «совершенно новый». Другое слово напоминает ей рубашку Лу и «подсолнух» по-французски: le tournesol. Обращенное солнце.

– Я получила настоящее удовольствие. Понравились песни… твои электронные коробочки и вокал, – глядя на него, говорит Винсент. Ноэми стоит за спиной у Лу, весело болтает с ребятами из группы. Когда Ноэми была на сцене, Винсент видела ее только в профиль. Хотелось бы увидеть все лицо, чтобы разобраться, что чувствует к Ноэми Лу, но та не оборачивается.

– Merci, – наклонив голову, говорит он. – Кстати! Видела рубашку? – добавляет он, держа ткань так, чтобы ей было хорошо видно.

В темно-красном свете вывески рубашка и подсолнухи кажутся скорее оранжевыми, чем желтыми, ткань колышется на ветру. К рубашке Лу надел пару выцветших черных джинсов и цепочку на шею. Продемонстрировав рубашку, Лу застегивает молнию черной спортивной куртки до самого верха, как ей больше всего нравится. Достает из кармана резинку и закручивает волосы сзади в свободный узел. C такой прической Винсент Лу ни разу не видела, как и не видела его не обрамленного волосами лица. Редко ей доводилось видеть неприкрытое великолепие возвышающегося горкой носа, когда бы не отвлекали готовые упасть на лицо локоны.

НАТ. ЛЕ МАРЕ – ВЕЧЕР

Винсент буквально потрясена Лу. Она не может оторвать от него глаз.

РАССКАЗЧИК (З. К.)

В эти мгновения Винсент вся лучится изнутри теплым, тающим светом.

– Мне нравится. – Она говорит в основном о рубашке, но и обо всем происходящем.

– Ах, Винсент Ван Гог… теперь понятно. Ты ее надел, зная, что она придет. Как мило, – говорит Мина, обращаясь к кузену, и проводит в воздухе пальцем от его ключицы до того места, где кончается теперь спрятанная под курткой рубашка.

– Действительно мило, даже очень, – поддразнивает Батист. И тут же сообщает, что они с Миной уходят.

– Так рано? – глядя на Батиста, удивляется Агат.

Мина бросает взгляд на мобильник, проверяет время.

– Совсем не рано, – безразлично говорит она.

– Ну… все относительно, наверное, – замечает Агат. Они с Миной синхронно пожимают плечами, хотя друг с другом не согласны.

– Ты тоже уходишь? – спрашивает Лу у Винсент.

– Я… – глядя на Агат, начинает она.

– У меня сегодня много возможностей. Там еще одно сборище… с другой группой приятелей… слушай, за меня не переживай. Веселись и наслаждайся! C’est une nuit magnifique^[46], – говорит Агат и тут же рассказывает про другую модную вечеринку, куда и направляется сама, утверждая, что «для нас, молодых» вечер только начался.

Винсент размышляет о французском слове «молодой». Jeune. Как раньше она все время путала его с испанским, joven. Как долго она еще будет ощущать себя молодой? Jeune. Joven.

Перед уходом Агат обнимает Винсент, они обмениваются поцелуями. Батист и Мина тоже прощаются с остальными.

– Не хочешь прогуляться? – спрашивает ее Лу. Très jeune^[47]. Она кивает. Один парень из группы и другой, неизвестный, грузят в пузатенький оранжевый фургон – с бампером, оклеенным наклейками, – клавишные инструменты, шнуры и оборудование. – Обычно я помогаю, но сегодня выиграл спор. А Эмилиано проиграл, – наклонившись к ее уху, говорит Лу.

– Спор о чем? – повернувшись к нему, интересуется Винсент. Она понимает, что белый парень пониже ростом и есть Эмилиано, значит, чернокожие – Аполлон и Сэм.

– Э-э… потом расскажу. Пошли отсюда, – отвечает Лу.

Он сообщает ребятам из группы, что уходит, но с Винсент никого из них не знакомит, и она пока не знает, что об этом думать. Зато знает, что думать о том, что, когда они с Лу направляются прочь и доходят до угла, его рука ложится ей на талию. Под осенними звездами и набоковскими арабесками освещенных окон она ощущает себя sauvage^[48]…

Они неторопливо бредут в сторону Сены.