На его лице появилось что-то нежное, довольное, даже счастливое. И вот перед нами высокий крупный мужчина шестидесяти лет. Тучный живот и мощная шея не мешали ему быть довольно шустрым. Ничего не выражавший еще минуту назад взгляд серых глаз теперь потеплел и повеселел. Слегка посеребренная шевелюра, немного курчавая, придавала ему солидность. Черная шляпа покоилась на колене. Темно-коричневый костюм-тройка в еле заметную черную клетку сидел отменно, ну, если не считать большой живот, который здорово выпирал. Добавьте к этому властное лицо, крупный нос, глубоко посаженные глаза и тонкие губы, которые чаще всего самодовольно усмехались. Это был человек, сделавший себя сам. После долгих лет скитаний, лишений крестьянской доли, он поймал удачу за хвост и превратился в успешного промышленника Баку.

«Довольный индюк, в баню ходил, а я тут прей на жаре», – думал про себя извозчик, щуплый с клочковатой черной бородой Петрос. Он передернул плечами, погоняя хозяйскую лошадь. По его лицу струился пот, собираясь на лбу и стекая за пазуху белой хлопковой рубахи. Он нервно смахивал капли со лба запястьем, мастерски удерживая кнут.

Средних лет, с мелкими суетливыми и пронырливыми глазками удин¹¹ Петрос, или Петька, как звал его Кадашев на русский манер, многим был обязан Павлу Ивановичу, но предпочитал об этом не вспоминать. Павел Иванович уже много раз грозился содрать с него шкуру или уволить и по миру пустить, но отходил и прощал. Не его жалел, а поначалу бабу его, а потом и ребятишек. Петрос был заносчив, вспыльчив и не слишком прилежен, при любом случае, только капля попадала в рот, грозил «пятым годом»¹² и посылал проклятия на голову хозяина-буржуя. В выходные кучера лучше было не трогать: он пил много и неумело, гонял детей, или валялся, не помня себя. Хотя на утро новой недели всегда был готов, лошадь накормлена, начищена – грех жаловаться. Жена его, то ли армянка, то ли удинка, давно утопилась, а детей – малого Мехака, или Мишаню, да дочку Аруську – взяла под свое крыло жена Павла Ивановича, Катерина Муратовна. Они были сыты, при деле и здоровы. Почему он держал его? Да Бог его знает, – сам себе нередко отвечал Кадашев. Бросить, как собаку, не мог, детей было жалко, да и грех, как-никак. Вроде как дал работу, дал кров, так и ответственность какая-то за него теперь появилась.

А вообще-то Кадашев был уверен, что люди делятся на слабаков и сильных. Он откровенно презирал своего кучера, потому что видел – слаб он. Сам-то Кадашев считал, что есть у него такое право – презирать слабых, потому что сам всю жизнь доказывал: человек может многое, только надо упорно биться и рвать всех и вся, кто стоит у тебя на пути. За свою жизнь Кадашеву пришлось многое пережить. Был он из бедной крепостной семьи Костромской губернии. Скудные урожаи толкали семью заниматься промыслами. Зимой с отцом отходничал, работал и плотником, и рыболовом. Когда отменили крепость, ему было всего одиннадцать. Лет пять они с отцом пытались подзаработать на Волге: рыбачили, помогали разгружать баржи, таскали тяжелые тюки с товарами. А когда ему исполнилось шестнадцать, ушел из дома. У матери с отцом остались еще два сына, а потому совесть его была чиста. Братья были работящими, покладистыми, на них можно было родителей оставить. А его манила новая жизнь. Мать с отцом покорились, держать не стали. Помнил, как мать тихо крестила его и украдкой вытирала слезы. Он подался на старую баржу помощником. Делал все: и плотничал, и пробоины латал, и капитану куртку штопал. А когда подкопил деньжат, отправился дальше, в Москву.

Она манит всех возможностями и богатством. В Москве сотни тысяч людей сходятся и расходятся ежедневно. Здесь он также нанялся помощником на грузовое судно, ходил по Оке, Волге, добирался до Дона. А к двадцати пяти годам купил свою первую гусянку¹³ и сам стал возить грузы. Получив огромный опыт в речных перевозках, он быстро находил заказчиков. Небольшие артели с радостью нанимали его, желая сэкономить. Суденышко было маленькое, широкое и плоское, нужна была сноровка, чтоб его загрузить и разгрузить, но у него неплохо получалось.

Однако, вскоре Кадашев осознал: хочешь разбогатеть, надо идти к морю. Его манил Каспий. Рассказам о сказочном Востоке и несметных богатствах шахов он не особо верил, но понимал, что там иная жизнь. Как раз в конце XIX века в Баку было организовано Товарищество нефтяного производства братьев Нобель. Конечно, Павел Иванович тогда не особо понимал, в чем заключалась специфика их фирмы, но он видел, как растет их производство, как увеличиваются их отгрузки. Их империя разрасталась с невероятной скоростью, к середине 1880-х Нобели производили керосин, мазут, соляровое и смазочное масло, и если поначалу они гнали это все на запад через арендованные суда, то вскоре и транспортировку нефти взяли в свои руки.

Он жаждал денег и готов был рискнуть. Продав три своих баркаса, непригодных для морских перевозок, на свой страх и риск отправился в Баку. Здесь, имея приличную сумму от продажи своих судов, он вложился в акции Нобелей и открыл свою небольшую транспортную фирму, которую назвал в честь матери «Надежда». Акции приносили неплохой доход, но и транспортная компания разрасталась. Кроме пароходов наливного типа, использовавшихся для транспортировки нефти из Баку в Астрахань, он осуществлял и пассажирские перевозки по Каспию. Объемы производства в Баку росли, а потому росла необходимость в транспортных услугах.

Кадашев умел сходиться с нужными людьми. Он приобрел важных партнеров и среди англичан, и немцев, и среди местных беков и промышленников. Особенно много нужных связей появилось после женитьбы на дочери генерала Ашаева Мурат-бека. Будучи потомственным дворянином, Мурат-Бек был человеком уважаемым, к тому же блестяще показал себя на службе в армии. Но земли его богатства не приносили. Занятый военным делом, семью Мурат-Бек не мог обеспечить высоким доходом. В общем, партия с Кадашевым – на тот момент уже весьма обеспеченным человеком в Баку – хоть и претила взглядам и принципам Мурат-Бека, но для единственной дочери он хотел надежного мужа, способного обеспечить ее всем необходимым. К тому же Мурат-Бек давно принял православие, а потому брак дочери с местными беками-мусульманами не рассматривался. Для Кадашева это был очень выгодный брак: он стал вхож в знатные дома Бакинской губернии, что, безусловно, помогло делам Павла Ивановича.

В благодарность своему тестю, Кадашев купил современный бельгийский пассажирский пароход. Отделка кают и ресторана стоила Кадашеву целого состояния. Но пароход «Ашаев» стал одним из лучших пассажирских пароходов на Каспии. Наиболее влиятельные и богатые люди Баку и окрестностей предпочитали поездку в его комфортных каютах с возможностью прогуляться по широким палубам, любуясь морем и наслаждаясь свежим морским бризом, нежели изнывать от жары в железнодорожных вагонах. Однако у этого парохода была печальная история. Спустя восемь лет, в 1906-м, во время революционных беспорядков бакинских рабочих пароход «Ашаев» был подожжен и затоплен. К счастью, если можно так сказать, Мурат-Бек к этому времени уже умер и не видел, как судно с его родовым именем погибло.

Самого Кадашева тогда не было в Баку, он был приглашен на Совет съездов представителей промышленности и торговли в Петербург. Бушевавшая по всей стране революция требовала принятия мер по скорейшему выходу из сложившегося политического и экономического кризиса. Вернувшись домой и узнав о трагедии с пароходом, Павел Иванович осознал, насколько благополучие может быть шатким. На съезде обсуждался вопрос прав рабочих и их положения. И, надо сказать, Кадашев, сам вышедший из низов, прекрасно понимал, чем может обернуться отчаяние мужиков. А потому по приезду в Баку он собрал своих служащих и рабочих, обслуживавших баржи и пароходы, и предложил разработать и подписать совместный протокол, закрепивший условия труда и гарантии работникам в случае увечья, болезни или гибели…

2.

Фаэтон остановился. Кадашев качнулся и проснулся. Приехали. Из окна был виден роскошный двухэтажный особняк, выходивший окнами и балконами на Парапет, Ольгинскую и Милютинскую улицы. Здесь, в довольно бойком месте, размещалось сразу несколько доходных домов, соперничавших между собой роскошью апартаментов и кухней. Гостиница «Гранд-Отель» с рестораном пользовалась особой популярностью среди известных и богатых гостей города. Приятная мелодия раздавалась с первого этажа.

– Вот ведь, задремал, а, – Кадашев потряс головой, пытаясь взбодриться, и ткнул Петьку в плечо. – Ты что, околицами, что ли ехал? Уморил меня совсем, осел!

Петрос что-то буркнул, но Кадашев, несмотря на приличный живот и вес, ловко соскочил с коляски и направился в ресторан, опираясь на черную трость с массивным набалдашником.

В ресторане было свежо и прохладно, изрядно работали вентиляторы. Белые скатерти на круглых столах, роскошь зала, отделанного светлым деревом, который сочетал европейский стиль и элементы Востока, приятные ароматы еды, гул приглушенных голосов гостей заведения – атмосфера, которая располагала к приему пищи и обсуждению важных вопросов.

Осведомившись о своем партнере у официанта – невысокого русского в форме кремового цвета и фартуке цвета шоколада, Павел Иванович прошел в зал, где вскоре оказался перед своим недавним знакомым.

Вполоборота ко входу, а потому не замечая Кадашева, сидел, закинув нога на ногу, высокий, атлетически сложенный господин лет тридцати. Он читал местную газету «Каспий», небрежно откинувшись на спинку стула и немного покачивая ногой в модном черном ботинке. Лицо его, загорелое, с глубоко посаженными глазами и прямым правильной формы носом, обрамляла аккуратная бородка, что немного добавляло ему возраста. Элегантный костюм-двойка серого цвета отлично сидел, пиджак был расстегнут, под ним – белая рубашка с отложным воротником, перетянутым серым галстуком. В целом, подумал Кадашев, дамы, наверное, считают его привлекательным. На Кадашева, как и на многих людей (это Павел Иванович заметил еще позапрошлой зимой, во время их знакомства) он производил приятное впечатление. Наблюдать за ним было довольно интересно, пока он этого не видел, увлекшись статьей. Это был Никита Васильевич Шацкий, владелец транспортной компании в Царицыне, акционер Русско-Азиатского банка и золотодобывающих приисков в Сибири.

Кадашев негромко кашлянул. Черт, он всегда испытывал неловкость, когда ему приходилось первым начинать беседу.

– Добрый день, дорогой Никита Васильевич, – сказал он, наблюдая, как его недавний знакомый не спеша поднял темно-карие глаза и прямо посмотрел на него с едва заметной улыбкой, опуская газету. – Долго ли ждете?

– Добрый день, любезный Павел Иванович! Не волнуйтесь. Я так соскучился по городской суете и прессе, что мне в радость было вас подождать, – голос его был густой, приятный, он, в отличие от многих в Баку, говорил бегло, а не нараспев, что выдавало в нем приезжего с севера. Он отложил газету и жестом позвал официанта, одновременно говоря, приглашая Павла Ивановича сесть: – Прошу вас. И с нетерпением жду ваших рекомендаций по поводу местной кухни.

Усевшись в мягкое кресло с красивыми подлокотниками, Павел Иванович отметил, как проворно подскочил официант. “Значит, – пролетела мысль, – щедр на чаевые. Главное, чтобы не был транжирой”, – снова пронеслось в голове. От этих мыслей Кадашев внимательно и несколько озабоченно взглянул на своего собеседника. Впрочем, он далек был от желания слишком углубляться в кладовые чьей-то души, его больше волновали условия сделки. Взяв на себя ответственность, он быстро распорядился на счет блюд. И пока официант заискивающе склонялся и улыбался сквозь тонкие черные усики, ловко записывая в крошечный блокнотик, Шацкий, улыбаясь, спросил:

– Как ваши дела, Павел Иванович?

– Идут, идут, – проронил Кадашев, наливая воды в стакан. – Вы можете видеть, как кипит жизнь в Баку. А, стало быть, у деловых людей забот невпроворот.