Глава девятая

По мере того как мифологический глоссарий расширил наше изначальное примитивное понимание пси, произошла трансформация. Гримуар породил любопытство, страх уступил и дал дорогу экспериментам. Люди осмелились подвергнуть пугающую бездну изучению с помощью аналитических орудий разума. Из этих по большей части незамысловатых потуг появились первые практические руководства, с помощью которых мы разработали религиозную концепцию пси.

– Халмирах, аббод Амеля, «Пси и религия»

Овальная креш-капсула с плотью Льюиса Орна висела на крюках, ввинченных в потолок отдельной палаты медицинского центра КИ. В водянистой зеленоватой полутьме комнаты непрерывно что-то гудело, постукивало, шипело и клацало. Время от времени тихо приоткрывалась дверь: в комнату заходила фигура в белом, проверяла показатели на датчиках креш-капсулы, осматривала инструменты поддержания жизнедеятельности, а потом удалялась.

По выражению врачей, Орн «держался».

Постепенно он превратился в одну из главных тем для разговора интернов на обеденном перерыве:

– Агент, пострадавший на Шелебе, еще с нами.

– Да уж, эти ребята, должно быть, из другого теста сделаны!

– Ага. Я слышал, у него осталась примерно восьмая часть внутренностей – печени, почек, желудка лишился начисто.

– Бьюсь об заклад, он до конца месяца не дотянет.

– Гляди-ка, верняк Тэвиш готов поспорить!

Утром восемьдесят восьмого дня Орна в креш-капсуле к нему в палату вошла медсестра с ежедневным обходом и, подняв ширму смотрового окошка, заглянула внутрь. Высокая жилистая медсестра была профессионалкой, она уже давно научилась встречать чудеса и несчастья с одинаково невозмутимым выражением лица. Ее задачей было просто наблюдать.

Привычный ритуал проверки умирающего (или уже мертвого) оперативника КИ не предвещал никаких хлопот, кроме заполнения карты пациента.

«Со дня на день, бедняга», – подумала она.

Тут Орн открыл единственный оставшийся глаз (медсестра ахнула) и тихим шепотом спросил:

– Тех дамочек на Шелебе накрыли?

– Да, сэр! – выпалила она. – Еще как, сэр!

– Очередная катастрофа, – сказал Орн и закрыл глаз. Дыхание, поддерживаемое аппаратом, стало более глубоким, а сердце заработало активнее.

Медсестра спешно кинулась звать врачей.

Глава десятая

Отчасти наша проблема заключается в том, что мы пытаемся ввести внешний контроль за надсистемой, которая в идеале должна контролироваться внутренними уравновешивающими силами. Мы не пытаемся выявить и уберечь от вмешательства те саморегулируемые системы, от которых зависит выживание нашего вида. Мы игнорируем собственные функции обратной связи.

– Отчет Льюиса Орна о ситуации на Хамале

В памяти Орна остался промежуточный период туманной пустоты, а потом боль и постепенное осознание того, что он, судя по всему, находится в креш-капсуле. Другого объяснения не было. Он помнил внезапный взрыв на Шелебе… взрыв, который захлестнул его безмолвной волной – ни малейшего звука, просто всепоглощающее ничто.

Старая добрая креш-капсула. В ней он чувствовал себя в безопасности, огражденным от внешних угроз. Но внутри него все равно что-то происходило. Ему вспоминались… сны? Он не знал точно, сны ли это. В них было что-то про рукоять и наконечник. Он пытался ухватиться за ускользающий паттерн мышления, чувствуя свою связанность с креш-капсулой и еще более отдаленную связь с какой-то безжалостной манипулятивной системой, массовым эффектом, который сводил все существование к базовому уровню.

«Неужели человечество придумало войну и угодило в ловушку собственного изобретения? – размышлял Орн. – Кто мы в КИ такие, чтобы выставлять себя ангелами, которым позволено вмешиваться в дела всех разумных существ, вступающих с нами в контакт? Может ли быть, что вселенная оказывает на нас влияние, которое мы пока не способны до конца понять?»

Он чувствовал, как вращаются шестеренки в мозгу/рассудке/сознании, визуализируя всю эту деятельность как причудливый инструмент символизации влечений и энергетических желаний всего живого. Где-то глубоко внутри поднялся древний инстинкт, отпечаток архаических тенденций, оставшихся неизменными несмотря на все этапы эволюции, которые он миновал.

Орна внезапно захватило ощущение присутствия всеобъемлющей мысли/идеи: самое тщетное усилие сознания – это попытка изменить прошлое, выполоть расхождения, как сорняки, настоять на общем счастье любой ценой. Воздерживаться от причинения вреда другим – это одно; конструировать счастье для окружающих и вынуждать их принять его – значит нарываться на реакцию равного противодействия.

Орн провалился в сон, но эта запутанная мысль продолжала трепетать и кружиться на периферии его сознания.

Глава одиннадцатая

Человек действует под влиянием многокомпонентных потребностей в ощущении превосходства, самоутверждаясь через ритуал, настаивая на рациональной необходимости учиться, стремясь к достижению поставленных самим собой целей, манипулируя условиями окружающей среды и при этом игнорируя свои собственные способности к адаптации, вследствие чего всегда остается не до конца удовлетворенным.

– «Лекции Халмираха» из файлов Амеля, опубликованных для внутреннего пользования

Орн медленно, но верно шел на поправку. Не прошло и месяца, как врачи решились провести пересадку внутренностей, что увеличило скорость восстановления. Еще через два месяца ему провели курс атлотль/гибирил-терапии, стимулировавший передачу энергии, которая позволила заново вырастить потерянные пальцы, глаз, кожу на голове, стереть иные следы внутренних и внешних повреждений.

На протяжении всего этого времени в душе Орна шла борьба. Он чувствовал, что когда-то усвоенные паттерны мышления душат его, словно он претерпел фундаментальную перемену, отделившую его от прошлого тела. Все предпосылки, на которых строилось его прежнее существование, поблекли, словно тени, бесстрастные и чуждые растущей в нем новой плоти. Он чувствовал, что собственная смерть удивила его, и смирился с полным отрицанием прошлой жизни, рассыпавшейся пеплом. А теперь он заново выстраивал себя, добровольно приняв определение существования, состоящее только из одного компонента.

«Я – цельное существо, – думал он. – Я существую. Этого довольно. Я порождаю сам себя».

Эта мысль проскользнула в него, словно искра пламени, подгоняя вперед, выгоняя на свет из пещеры предков. Колесо его жизни поворачивалось, и он знал, что оно пройдет полный круг. Казалось, будто он спустился в нутро вселенной, чтобы посмотреть, как там все сделано.

«Больше никаких старых табу, – думал он. – Я уже побывал и живым, и мертвым».

* * *

Через четырнадцать месяцев, одиннадцать дней, пять часов и две минуты после того, как его подобрали на Шелебе «считай, мертвым», Орн вышел из госпиталя на собственных двух ногах в компании на удивление молчаливого Умбо Стетсона.

Скрытый под темно-синим плащом КИ форменный комбинезон Орна обвис на его когда-то мускулистом теле, словно сдутый воздушный шар. И все же привычный лукавый огонь снова горел в глазах агента – даже в новом, который был ровесником его духовного просветления. Если не считать потери в весе, он походил на прежнего Льюиса Орна достаточно, чтобы любой старый знакомый узнал его после секунды колебания. Только внутренние перемены не раскрывались перед досужим наблюдателем.

На улице было пасмурно, зеленоватое солнце Марака заволокли облака. Стояло позднее утро. Холодный весенний ветер пригибал траву на лужайке, порывами налетал на экзотические растения, высаженные по периметру посадочной площадки госпиталя.

Орн остановился на лестнице, спускавшейся на площадку, и глубоко втянул прохладный воздух.

– Прекрасный день, – сказал он. Новая коленная чашечка ощущалась странно – удобнее, чем старая. Он остро чувствовал все свои отросшие конечности и боролся с синдромом нового тела, из-за которого все выпускники креш-капсул носили нешутливое прозвище «дважды рожденных».

Стетсон протянул руку, чтобы помочь Орну спуститься по ступенькам, сконфузился и положил ее обратно в карман. За фасадом усталого высокомерия проглядывала нотка тревоги. Его крупные черты застыли в хмурой гримасе. Тяжелым векам не удавалось скрыть пристальный оценивающий взгляд.

Орн посмотрел на небо к юго-западу.

– Флиттер скоро должен быть здесь, – сказал Стетсон.

Порыв ветра потянул Орна за плащ. Он пошатнулся, но восстановил равновесие.

– Я в порядке, – заверил он.

– Зато выглядишь, как объедки с поминок, – рыкнул Стетсон.

– С моих собственных, – сказал Орн и ухмыльнулся. – И вообще, мне надоело гулять по этому моргу, который они называют госпиталем. Все медсестры либо замужем, либо все равно заняты.

– Руку даю на отсечение, тебе можно доверять, – пробормотал Стетсон.

Орн взглянул на него, озадаченный этим замечанием.

– Что?

– Руку даю на отсечение, – повторил Стетсон.

– Нет-нет, Стет. Давай лучше мою. Мне как-то попривычнее.

Стетсон потряс головой, словно медведь.

– Смейся! Я тебе доверяю, но ты заслуживаешь возможности спокойно восстановиться.

– Выкладывай, – сказал Орн. – Что тебя мучает?

– У нас нет права наваливать на тебя задание вот так сразу.

– Стет? – В тихом голосе Орна звучал смех.

Стетсон посмотрел на него:

– А?

– Прибереги благородные жесты для кого-нибудь, кто тебя не знает, – сказал Орн. – У тебя есть для меня работа. Все нормально. Ты сделал нужные реверансы, успокоил совесть.

Стетсону удалось выдавить кривую улыбку.

– Проблема в том, что мы в отчаянном положении и времени очень мало.

– Звучит знакомо, – сказал Орн. – Но я не уверен, что хочу играть в старые игры. Что у тебя на уме?

Стетсон пожал плечами.

– Ну… раз ты все равно будешь гостить у Буллонов, мы подумали… в общем, мы подозреваем, что Ипскотт Буллон плетет заговор с целью захвата правительства, и если ты…

– Что значит захвата правительства? – перебил Орн. – Верховный комиссар Галактики – и есть правительство, согласно Конституции и решению Ассамблеи, которая его избрала.

– Не в том смысле.

– А в каком тогда?

– Орн, возможно, у нас на руках внутренний конфликт, который может вылиться в новую Рубежную войну. Мы считаем, что у его истоков стоит Буллон, – сказал Стетсон. – Мы обнаружили восемьдесят одну подозрительную планету – все из старой проверенной гвардии, которая уже многие века состоит в Галактической лиге. И у нас есть основания полагать, что на каждой из этих проклятых планет орудует банда предателей, поклявшихся свергнуть власть Лиги. Даже на твоей родной планете – Чаргоне.

– На Чаргоне? – Весь облик Орна выражал недоверие.

– Могу повторить.

Орн покачал головой.

– А чего ты от меня хочешь? Чтобы я вернулся выздоравливать домой? Я там с семнадцати лет не был, Стет. Не уверен, что…

– Да нет, чтоб тебя! Ты нам нужен дома у Буллонов. И, кстати, ты не мог бы объяснить, как они оказались твоими экстренными контактами?

– Знаешь, это очень странно, – сказал Орн с задумчивой отстраненностью. – Сколько в КИ ходило банальных шуточек про старого Выскочку Ипскотта… и тут я узнаю, что его жена и моя мать учились вместе – даже были соседками по общежитию, во имя всего святого!

– Твоя мать об этом ни разу не упоминала?

– Насколько я помню, не всплывало вообще.

– А с ним самим ты уже знаком?

– Пару раз он привозил жену в госпиталь. Показался мне приятным дядькой, хоть и немного чопорным.

Стетсон задумчиво сжал губы, перевел взгляд на юго-запад, потом обратно на Орна.