Князь припомнил, что должность эту недавно занял столичный генерал-майор, и весь свет теперь находится в смятении, чего ждать от чопорного назначенца. Сходились на том, что ничего хорошего. Вот и у князя при виде казённого экипажа в животе забродило скверное предчувствие.

Полицейские кучеры дремали на козлах и не обратили на появления князя внимания. Он открыл кованую калитку и вошёл в сад. Его накрыло прохладой и пьянящим запахом гиацинтов. К дому, видневшемуся вдалеке, вела кудрявая липовая аллея. Князь прошёл по ней до конца и оказался в парадном дворе, в центре которого выплёвывал блестящие струйки сахарно-белый фонтан, исполненный в виде изящного журавля.

Поль обошёл фонтан и направился ко входу. Особняк, как и в первый раз, поражал масштабом. Два крыла расходились вправо и влево широким полукругом. Фасад поддерживали четыре витые колонны, заканчивающиеся кудрявыми капителями. В центре мезонина располагалось арочное окно, похожее более всего на половинку гигантской лимонной дольки.

Поль пригладил рукой кудри. Он чувствовал себя будто перед экзаменом. В памяти пронеслась вся его бесславная студенческая жизнь, проведённая в стенах Земледельческой академии. Отвратительная тогда, теперь она казалась ему счастливой и беззаботной, полной солнечных дней и бесцельного шатания по кривым московским улицам.

Поль тряхнул головой и хотел было дёрнуть за шнурок звонка, как услышал приглушённый плач. Звук шёл из одного из соседних окон.

Поль прокрался вдоль стены и заглянул внутрь распахнутой рамы.

На стуле, скукожившись, сидела невероятно полная горничная и рыдала в передник. Накрахмаленный чепчик её дрожал. Напротив сиял бронзовой лысиной преклонных лет мужчина в мундире с генеральскими погонами. Несмотря на то, что мужчина сидел к Полю спиной, князь видел, как лихо закручиваются вверх его громадные усы. Без сомнений, это был обер-полицмейстер. Неподалёку долговязый юноша строчил что-то в блокноте.

Князь пригнулся, чтобы его не заметили.

– Выпейте воды, – сказал бархатным голосом обер-полицмейстер. – От того, как быстро вы нам всё поведаете, зависит, как быстро мы схватим преступника.

В глазах у князя от этих слов потемнело. «Жорж, собака, что же ты натворил?»

Служанка оторвала от передника красное лицо.

– Ой! Да что же это делается, батюшка! – вскрикнула она басовито. – Как же нам жить-то теперь!

– Рассказывайте поскорей, как дело было.

– Говорила, говорила же я ей… Но разве ж барыня послушает…

– Что говорили?

– Да что дурной он. Что меня, а особливо Глашку-повариху в колидоре тискает. Да ночами, когда барыня спит, в людскую бегает. А она говорит, будете врать – иссеку. Ей-богу, иссеку. Да и иссекла бы. Барыня-то. Норов у неё крутой был.

Горничную снова сотрясли конвульсии. Щека Поля задёргалась в такт: «Что значит “был”?»

– Кто этот он, про кого говорите?

– Да, Гошка треклятый! Я ей и говорила, Христом Богом, барыня. Обтащит он вас, обкрадёт. Проходимец, чёрт. Деньгами прельстился. А она – венчаться буду, а ты, мол, девка дворовая, в любви ничего не понимаешь, так не завидуй. А то, говорит, отведу в участок-то тебя, так там тебе розгами-то всыплют, чтоб не смела поклёп наводить.

Обер-полицмейстер наклонился вперёд и взял служанку за руку:

– Прасковья Фёдоровна, Христом Богом, ближе к делу, что вы видели с утра?

– Они рано встают обычно. А тут припозднились. Не слышу колокольчика. В дверь стучусь. Справиться, подавать ли кофий. Сильно барыня кофий кушать любила, особливо по утрам. Как сердцем чуяла, как сердцем! Запереживалась. Дверь толкнула. Так я и увидела, лежит барыня наша… Бедная, ох, бедная…

Женщина взвыла зверем и погрузила лицо в передник.

По лбу Поля заструился пот. «О чём говорит эта сумасшедшая?!»

– Вы считаете, тот самый, хм, Гошка, убил барыню?

Служанка перестала вдруг плакать и подняла мокрые от слёз глаза:

– Ну а кто же ещё, батюшка?

Сердце подпрыгнуло князю в глотку. Комната поплыла куда-то вправо. Князь уже не слушал, что говорят эти люди. Он смотрел на рисунок обоев, и до его сознания доносились лишь отдельные слова: палец, перстень. Одновременно с ними в памяти всплывали события ночного сна. Он вдруг понял, что каким-то непостижимым образом всё это связано воедино. Но может ли это быть?

Пошатнувшееся сознание его вернулось в тело. Все три человека в комнате теперь молча смотрели на него.

Служанка раскрыла свой некрасивый рот. Через мгновение её крик заполнил уши Поля. Он оттолкнулся от стены и побежал прочь, лишь бы скрыться от этого пронзительного звука. Какая-то древняя, животная часть его мозга приказала ему сделать это.

Он нёсся по аллее, спотыкался, падал, вставал и бежал вновь.

Ему на миг представилось, что он несётся по удушающе ароматному лавандовому полю. Жёсткие стебельки царапают его маленькие ножки. Солнце печёт кудрявую макушку, и зуд насекомых почти заглушает смех няньки, которая догоняет сзади. Маленький князь улепётывает от неё, но не слишком быстро, чтобы дать шанс почти догнать себя, но как только рука старушки коснётся плеча – убежать ещё дальше.

Князь обернулся, но увидел совсем другое. За ним вприпрыжку неслись несколько людей, среди которых он узнал худого писаря. Сам обер-полицмейстер стоял у входной двери и нацеливал в спину князя револьвер.

Князь нырнул в одну сторону, потом в другую, чтобы уйти с линии выстрела. С мгновения на мгновение он ждал, что горячая пуля ужалит его между лопаток. Сердце стучало в ушах. Наконец ворота пронеслись мимо и остались позади.

Полицейские кучера встрепенулись, но Поль пролетел мимо и завернул за угол, чтобы затем скрыться в непредсказуемых московских переулках.

После погони ухало в висках и ломило затылок. Лёгкие пылали огнём. Каждый вдох казался пыткой. Князь не помнил, где и как нашёл извозчика. Не помнил и самой дороги. Дома, кареты, лошади, люди – всё слилось для него в одно размазанное пятно. В голове гудели разрозненные, рваные мысли.

Если бы он не отправился вчера к Дюпре. Если бы вовремя получил письмо. Если бы треклятый Жорж не убил баронессу. И ещё десятки, сотни «если бы», которые всё дальше уносили Поля от событий текущих к событиям давно минувшим. Он уже копался в обидах детства, когда пролётка встала у «Эрмитажа». У подъезда, несмотря на ранний час, находилось несколько экипажей. Поль вспомнил, как и сам он когда-то начинал субботний день с фужера-другого шампанского и стерляди «брезе о шампань» в этих просторных залах.

Князь расплатился с извозчиком, втянул голову в плечи и, озираясь, пошёл к зданию напротив. Площадь, как назло, кишела народом.

«И чего они все смотрят на меня?» – думал Поль, встречая на себе внимательные, как казалось ему, взгляды.

Ему на секунду почудилось, что всем всё известно. И про погоню, и про Дюпре, и про его ночной сон. И стоит лишь оступиться, как они оставят притворство, и набросятся, и схватят его.

«Но я же ничего не сделал, – скулил про себя князь. – Чего-чего, а смерти старухи я точно не желал. Ведь я первейший от этого проиграл! Я просто хотел заполучить перстень».

Площадь кончилась, и Поль упёрся в угол жёлтого здания. Рядом курили две припухшие проститутки. Они, видимо, только что закончили смену, и Поль их не интересовал. Князь обошёл их и нырнул в неприметный подвал с синей вывеской. Там располагался трактир, в котором князь и встретил впервые «председателя всех обществ» и по совместительству своего подельника Жоржа Безобразова.

Князь, как никто другой, понимал, что если полиция найдёт Жоржа быстрее него, то не видать князю ни перстня, ни, возможно, собственной свободы. В показаниях первым делом всплывёт его имя. А теперь, когда его видели на месте преступления… Но всё ещё можно было повернуть в свою пользу.

Поль спустился по двум расплывшимся ступенькам и отворил узкую дверь.

Изнутри на него вместе с хохотом, криками и звуками музыки вывалились два пьяных попа, которые, вцепившись друг другу в седые волоса, спорили, как понял князь, о том, кому из них милее некая Манька.

Поль шагнул внутрь. Его окутал знакомый сложносочинённый аромат, основу которого составлял сладковатый кирзовый перегар, подпитанный могильной сыростью и человеческой вонью. В центре аромата витал прогорклый кухонный чад, а по верхам гуляли табак и приторно-сладкое амбре копеечных духов.

Место это недаром называлось в народе «адом». В прокуренной полутьме, за длинными деревянными столами сидели, казалось, настоящие черти. Они гоготали, били кружками об стол, перекрикивались и били друг друга. Сквозь этот хохот, ор и грохот прорезался мерзкий стон фальшивого оркестриона. В противоположном углу пели под аккомпанемент рваного бубна несколько расхлёстанных солдат. В углу два старичка, явно сиделых, смиренно играли в кости.

В глубине зала блестели глазами длинноволосые студенты с щучьими лицами и в серых шинелях. Они молча выпивали, не чокаясь, будто за чей-то упокой.

Появления Поля никто из присутствующих не заметил. Лишь два мужика недобро посветили на него свежими фингалами. Судя по тому, как задушевно они обнимались, именно они их друг другу и поставили.

Князь продрался сквозь дым и столпотворение к стойке.

Дородный ярославец с битой рожей, похожий больше на мясника, чем на полового, узнал князя и кивком головы пригласил за шторку.

Поль спустился во внутренний зал трактира, который здесь звался «преисподней». «Преисподняя» представляла из себя закопчённый узкий коридор, по бокам которого светились отдельные комнатушки.

По сравнению с основным залом здесь было почти тихо. Внутри комнатушек усталые воры и жулики метали банк на ночную добычу. Лишь марухи, сидящие у них на коленях, изредка обозначали гоготом победу своего фартового.

Поль прошёл по вытертому коврику, усыпанному опилками, и услышал знакомый смех. Он завернул в последнюю слева комнатушку и нашёл его.

Жорж Безобразов, с лохматой, как разворошённый вилами стог, головой покачивался на лавке и рассказывал что-то пивной кружке. Кружка, по-видимому, не отвечала, потому что Жорж зарычал и вдарил ею со всей силы об стол. Пена выпрыгнула через край и залила грязные доски.

Князь, ни слова не говоря, опустился на лавку напротив.

Жорж поднял мутный, ничего не понимающий взгляд. Из-под распахнутой женской шубы виднелась сорочка. Поль, к неудовольствию своему, заметил на ней следы кровавых отпечатков.

– Князь! – взревел Жорж. – Какая честь! Челаэк! Челаэк!

У стола появился половой, причём куда более утончённый, чем мясник наверху.

– Графин водки за счёт вашей светлости. И огурцов! Непременно огурчиков!

Половой кивнул и скрылся, но уже через мгновение появился вновь. На этот раз с потным графином, двумя хрустальными рюмками и блюдечком солёных огурцов на подносе. Он проворно налил и молча удалился.

Жорж выдохнул и опрокинул одну рюмку, потом вторую, крякнул, занюхал рукавом шубы, запил пивом и заел крючковатым толстозадым огурцом.

– Огурцы советую, – сказал он, оплёвывая Поля рассолом. – Не пожалеете.

– Где перстень, скотина ты пьяная? – прошипел князь, озираясь.

Жорж перестал жевать, вздохнул, выплюнул остатки огурца в полупустую пивную кружку, отлил из графина щедро водки и залпом выпил получившуюся смесь. Некоторое время он сидел, склонившись над столом. Тело его неровно содрогалось.

– Где перстень? Тебя или нет я спрашиваю!

– Позвольте! Позвольте! – запротестовал Жорж перехваченным голосом. – Не будет ли лишним узнать для начала, где мои, так сказать, честно заработанные? Вы мне, сударь, денег должны. По договору!

– Ты зачем старуху убил, мерзавец? Ни о чём таком мы не договаривались!

Поль старался говорить тише, но краем глаза уже заметил, что из-за соседних клетушек на них начали глазеть.