Просторный, залитый светом спортзал потихоньку превращался в мастерскую-лабораторию. Ряды столов вдоль стен уставлены «Коминтернами», осциллографами, какими-то стендами… Пишмашинки «Консул» с пулеметными стрекотом выкатывают распечатки… А посреди обширного помещения, прямо на паркете, грудой свалены блестящие кирпичики неодимовых магнитов, градиентные катушки в форме восьмерок, седловидные РЧ-катушки, синтезаторы частоты и усилители – это Ваня Скоков колдует над ЯМР-томографом, вдохновленный моей подсказкой. Я шепнул ему насчет частотного и фазового кодирования – и время пошло. Иван с добровольными помощниками вступил в гонку с американцами Лотербуром и Дамадьяном – эти «яйцеголовые» уже в следующем году испытают первый в мире МРТ-аппарат.

Ну, это мы еще посмотрим, кто первым порвет финишную ленточку…

Активно отдыхая за «клавой», я просмотрел отпечатанную страничку с задачей из учебника по «праку». «Изучение тензора инерции твердого тела методом колебаний».

Полдня обрабатывал измерения, обсчитывал погрешности и строил графики. А таких задач – двенадцать за семестр. И попробуй только не реши! Ну, зубы у меня крепкие, разгрыз…

– Етта… – неожиданно послышался знакомый голос, и я завис. – А где мне найти Гарина?

Иван и Гоша Леднёв, мудривший с термоэлектрическим модулем, молча указали на меня. Да я и сам уже вскакивал, скалясь во все тридцать два.

– Ромуальдыч! – опрокинув стул, заспешил навстречу дорогому гостю.

Вайткус, смущенно посмеиваясь, шагнул и крепко пожал мою руку.

– Давно не виделись, хе-хе…

– Только не говорите, что вы просто так наведались! Нам срочно нужен технический директор, вы же в курсе!

– Так уж и срочно? – притворно засомневался Арсений Ромуальдович.

– Срочнее не бывает!

– Ой, Ромуальдыч приехал! – донеслось от дверей.

Хлопая в ладоши, вбежала Альбина в новом джинсовом костюмчике.

– Как я вам? – повертелась она.

Леднёв и Скоков, ни слова не говоря, выставили большие пальцы – люкс!

– В комиссионке взяла! – оживленно болтала Ефимова. – Никогда джинсов не носила, вообще, а тут увидела – и не выдержала. Почти все деньги потратила!

– И чё? – возник на пороге растрепанный Изя. – Прокормлю уж как-нибудь!

– Ой, кормилец нашелся! – подпустила Аля ехидцы в голос.

– А чё?

– Как будто и не уезжал! – рассмеялся Вайткус. – Миша, пойдем, я там кой-какие гостинцы привез, поможешь донести…

Мы вышли к лифтам, и Ромуальдыч, распуская «молнию» на своей шикарной дубленке из кенгуру, сказал негромко:

– Так ты серьезно насчет вакансии?

– От и до! – серьезно кивнул я. – С вашими связями… Просто мне сейчас приходится не думать, а бегать, доставать и пробивать! Вон, вчера неодимовые магниты выцарапал. Новейшая разработка! Так вот пробегаешь весь день, поможешь тому же Ваньке, а у самого всё стоит колом…

– Понимаю, понимаю… – Вайткус потер щеку, кривя губы. – Ну, считай, вакансия заполнится… м-м… через недельку.

– Здорово! – обрадовался я. – Нет, правда, что ли?

– Что ли, – улыбнулся Арсений Ромуальдович, и тут же построжел. – Только давай сразу расставим акценты. Там, в Первомайске, я реально, как ты выражаешься, хотел толкать прогресс. Но сейчас иная ситуация. Настают тревожные времена, Миша, и я не хочу, чтобы с тобой случилось… э-э… нехорошее. Понимаешь?

– Понимаю, – я щелкнул кнопкой, вызывая лифт.

– Вот и хорошо, что понимаешь, – заворчал Вайткус, насупясь.

Уверять старого зубра в том, что сами-де бережемся и кое-что могём, я не стал – это выглядело бы слишком по-детски. «Могём»… Да мне до сих пор не удалось вычислить ни одного прикрепленного! И я же наверняка видел мою охрану – в метро, на остановке или в универе, – но кто есть кто? Как распознать среди москвичей и гостей города сотрудников 9-го управления? Или со мной работает 7-е? Да я даже этого не знаю!

Выйдя, мы зашагали мимо вахты.

– Сейчас, Панасовна, – забасил Ромуальдыч, – посылки только передам!

– А як же, а як же, Арсений! – разулыбалась баба Дуся.

Я отвернулся, чтобы скрыть ухмылку – Вайткус и тут засветился! Воистину, нет в Союзе ССР людей, не знакомых с Ромуальдычем.

Зеленый «Ижик» на стоянке сразу бросился в глаза.

– Посылки Зиночке передали, и Але, а етто, – Вайткус шлепнул по капоту, – тебе!

– Что? – не сразу дошло до меня. – Машинка? Вся?!

– Полностью! – засмеялся Ромуальдыч. – Документы я оформил, всё, как полагается, права есть, восемнадцать исполнилось. Пользуйся! И уйми свои смутные сомнения. Ты же ее сам собрал – из сущего хлама, из списанного ломья!

– Да, но… – замямлил я.

– Никаких но! – отрезал Вайткус. – А свою «Волжанку» я через неделю пригоню. Хватай ящик, тащим!

Я украдкой погладил машинку, и нагрузился увесистой посылкой.

– Устроим девчонкам праздничек! – подмигнул мне Ромуальдыч, и боком толкнул стеклянную дверь ДСВ.

Там же, позже

Альбина осталась одна – Тимоша умотала к Дюхе.

Ефимова мотнула головой, откидывая челку, и улыбнулась, истово протирая пол. Зиночка – существо приятное, но и вредное. Капризное. Угодить ей – проблема.

Причем, Андрей любит Тимошу, тянется к ней, да и она не против его робких приставаний, но Зиночкино настроение переменчиво, как осенняя погода. Хотя… Может, она потому и мечется, что все решено, и эхом доносится марш Мендельсона?

Чует Тимоша, что станет Жуковой, вот и выеживается напоследок…

Альбина старательно отжала тряпку, прополоскала и снова выкрутила – протереть надо линолеум, чтобы сиял. Наверное, это у нее из детства, «от противного».

В родном доме всегда было не прибрано, вещи валялись где попало, а посуду после мамы приходилось перемывать.

Пока был жив отец, порядок кое-как соблюдался, но он умер, когда Аля перешла в восьмой – сердце подвело. И понеслось…

Пьянки-гулянки… Благо, родни полно – то днюха, то свадьба, то юбилей, то просто так, для души. Младший брат, слабак и нытик, быстро перешел от «пивасика» к дешевому «Вермуту» – тошнотворной «вермути», а после стал накачиваться мамкиным самогоном, мутным, вонючим шмурдяком из сахарной свеклы…

Ефимова отнесла швабру в санузел, и вернулась, радуясь чистоте – комната годилась хоть на выставку, как экспонат идеального «орднунга» в общажном интерьере.

Девушка вздохнула, упираясь руками в подоконник, и прижалась виском к раме. За стеклами разъезжался проспект, а вдали лиловел силуэт универа.

Былая радость прилила вновь, будоража и грея. Прошедшее лето выдалось самым прекрасным в ее жизни – никогда прежде не удавалось испытать столько счастья сразу!

«Какой же Мишка молодец! – слабо, будто по инерции, восхитилась Альбина. – Уговорил-таки провинциальных клушек!»

А иначе… Она передернула плечами.

Каждую весну, лет, наверное, с тринадцати, у нее портилось настроение. В душе росла тоска и страх – приближался дачный сезон…

Наверное, она была единственной из класса, кто не радовался летним каникулам. Девчонки уезжали в гости к бабушкам и дедушкам, а то и вовсе отдыхать на близкий юг – в Крым, на Кавказ, или, наоборот, на север. Зенковы постоянно стремились, куда подальше – в дебри Карелии, в горы Алтая, или сплавляться на лодках по Волге… А она пропадала на даче.

Перелопачивала огород – и плакала потом над огрубелыми ладонями. Сажала проклятую картошку, окучивала ее, удобряла, подкармливала, пропалывала, опрыскивала от колорадского жука или собирала в баночку мерзкие личинки, выкапывала чертовы корнеплоды, сушила их, перебирала, волочила тяжелые мешки к раздолбанному «Москвичу» соседа, готового подвезти урожай к гаражу Ефимовых за литр самогона. В гараже, правда, машины никогда не стояло, зато имелась смотровая яма, ведущая в погреб.

Лето кончалось, а дача – нет. Морковку и свеклу, тугую хрустящую капусту, дольчатую тыкву собирали до самых холодов.

А навоз? Веселый дядька из совхоза въезжал, бибикая, прямо на огород, и, с шуточками-прибауточками, вываливал пару тонн отборного, пахучего коровьего дерьма. А ты, Алечка, грузи «натуральное удобрение» на тачку, и кати к громадному ящику, сколоченному из полусгнивших досок. Вываливай, напрягаясь всем своим юным, гибким телом, и заворачивай обратно. Грузи, кати, вали… Туда – сюда, туда – сюда… А кому еще пахать?

Маме? Так она сразу же разноется, причитать начнет, жалиться на судьбу… Братцу Игореше? Ага…

Альбина хихикнула – на ум пришло сладостное воспоминание. Однажды, в седьмом классе, родители собрались – и уехали в отпуск! А она осталась «на хозяйстве» – на пару с пакостливым Игорешей. Ох, она его и лупила тогда… За лень, за наглость, за всё!

Наверное, толк с экзекуций был – Игорь до сих пор смотрит на нее снизу вверх, хоть и вымахал до баскетбольного роста. Но гадить не перестал. Сколько мешков картошки, с такими трудами выращенной, он продал по дешевке, сменял на поллитра!

А мамочка? Да она просто криком исходила! Но не в его адрес, отнюдь нет. «Ты сестра! – орала самая родная женщина. – Ты в ответе за брата! Ты должна ему помогать!»

А уж сколько было воплей, когда Аля собралась уезжать в Москву… Сколько обидных слов и поношений… И плача с подвываниями… И нудного бубнежа, и торопливой, неумелой ласки… И селянской хитрецы…

Но отчаяние было сильней. Холодное и мрачное отчаяние – порой оно доводило Алю до грешных, страшных мыслей, когда быстрый конец казался избавлением. Ну, нельзя было больше терпеть – подступил самый край! Сколько можно выносить тошнотворный запах сивухи, пропитавший белье, одежду, сами стены – мамочка втихую торговала самогоном, рубль пятьдесят за бутылку…

Ефимова вздохнула, жмуря глаза. Их пекло. И все же жалко маму… Да, кучу неприятностей она из-за мамульки перетерпела, массу несправедливостей, а на душе тяжело. «Ты должна…»

«Ты ничего никому не должна! – вопил Изя. – Это они тебе должны! Ты у них, как Золушка, как крестьянка крепостная! Хватит! Едем!»

И они поехали… Назло всем, кто не верил, назло затхлому, отстойному мирку нищедухов, где всё меряется стаканами, даже счастье, даже любовь!

– «И все же просится слеза, – шепотом продекламировала Альбина. – Кто мало видел, много плачет!»

Глава 3.

Суббота, 6 ноября. После занятий

Москва, проспект Вернадского

Прочный каркас из блестящего металла держал в себе огромные ободья электромагнита и охладители ЯМР-томографа. Громоздкая конструкция из стоек, перекладин и откосин уже весила восемьсот кило, а вся сборка потянет тонн на пять, как минимум. В общем, пришлось мне выбивать в ректорате отдельное помещение на цокольном этаже.

«Очень надо, Рем Викторович! Это ж настоящий прорыв в медицине! Ой, спасибо, Рем Викторович…»

Зато куда проще было обтянуть экраном, не пропускающим излучение, маленькую комнату, чем бывший спортзал. Заодно экранировка защищала томограф от телерадиопомех извне.

– Тут, короче, создается однородное магнитное поле от семи десятых до одной тесла, – бубнил Скоков, любовно оглаживая массивные катушки. – А ядра водорода в нас, будто малюсенькие компасы! Только их стрелочки вертятся, как попало. Включаем основной магнит – и миллиарды миллиардов протонов выстраиваются одинаково! Образно говоря, все на север указывают. А сюда мы, – кряхтя, он просунулся внутрь сканера и пошлепал рукой по вогнутой пластмассе, – градиентные катушки поставим, чтобы локализовать область исследования, сделать как бы срез! Ну, там, брюшной полости или грудной клетки. Ага… – Ваня запыхтел, выбираясь обратно. – Одна передающая РЧ-катушка уже намотана, надо еще парочку. Их задача – возбудить «наши» протончики радиочастотным импульсом. Ядра тут же срезонируют, излучая фотоны – и приемные катушечки снимут ЯМР-сигнал. Усилят его в тыщу раз, одновременно понижая частоту с мегагерц до килогерц. Вот тут-то и заковыка – сигнал, ведь, аналоговый! А нам его надо оцифровать, иначе ЭВМ «не поймет»!

– Алгоритмы на мне, – успокоил я Ваню начальственным мановением, – проги сам напишу, а за тобой – матчасть.

– Здорово! – крякнул Скоков, потирая руки. – Это здорово!