Собрание старых и новых песен Японии (страница 8)
В бухте Песен, Вака,
колышутся волны прилива,
набегая на брег.
Журавли кричат, улетая
на гнездовья в плавни речные…[50]
Кроме этих поэтов, еще множество было славных стихотворцев на протяжении многих сменявших друг друга поколений, что протянулись в веках неразрывной чредой, словно коленца в стволе черного бамбука. Песни стародавних времен собраны были в книгу под названием «Собрание мириад листьев».
После того было всего лишь один-два человека, что знали древние песни и разумели душу поэзии. У каждого из них были свои достоинства и недостатки. С той поры минуло уж более ста лет и сменилось десять государей[51]. Не много было за это столетие таких людей, чтобы и сведущи были в делах древности, и знали толк в поэзии, и сами писали стихи. Ведя о них речь, я не стану упоминать высоких особ, чтобы легче было высказывать суждения. Среди прочих же во времена не столь отдаленные[52] прославил свое имя архиепископ Хэндзё; по форме хороши его песни, но им не хватает искренности. Словно любуешься красавицей на картине, попусту волнуя сердце:
Капли светлой росы
словно жемчуг на нежно-зеленых
тонких ниточках бус —
вешним утром долу склонились
молодые побеги ивы…[53]Духом светел и чист,
не подвластен ни грязи, ни илу
лотос в темном пруду —
и не диво, что жемчугами
засверкала роса на листьях…[54]
Эту песню сложил он, упав с лошади на лугу Сага:
О «девица-цветок»,
названием дивным плененный,
я срываю тебя —
но молю, никому ни слова
о моем постыдном деянье!..[55]
У Аривара-но Нарихиры сердечных чувств избыток, а слов недостает. Песни его – словно увядшие цветы, чья краса уж поблекла, но аромат еще ощутим:
Будто бы и луна
уж не та, что в минувшие весны,
и весна уж не та?
Только я один не меняюсь,
остаюсь таким же, как прежде…[56]Вид осенней луны,
увы, не приносит отрады!
Убывает она,
прибывает ли ночь от ночи —
мы меж тем под луной стареем…[57]Мимолетен был сон
той ночи, что вместе с тобою
я однажды провел, —
все мечтаю вернуть виденье,
но оно стремительно тает…[58]
Фунъя-но Ясухидэ в подборе слов искусен, но форма у него не соответствует содержанию. Словно торговец рядится в роскошные одежды:
Ветер, прянувший с гор,
деревьям несет увяданье
и траве на лугах —
не случайно вихрь осенний
называют «свирепой бурей»…[59]
Сложено в годовщину смерти государя Фукакусы:
Там, в долине меж гор,
заросшей густою травою,
скрылись солнца лучи
в предвечерней туманной дымке —
не о том ли вспомним мы ныне?..[60]
У инока Кисэна с горы Удзи значение слов смутно и смысл песни не всегда ясен от начала до конца. Будто любуешься осенней луной сквозь завесу предрассветных облаков:
Так вот я и живу
в скиту на восток от столицы
меж оленей ручных.
Не случайно зовется место
Удзияма, гора Печалей…[61]
Поскольку немного сохранилось сложенных им песен, не приходится их и сравнивать. Знаем мы их не слишком хорошо.
Оно-но Комати подобна жившей в стародавние времена принцессе Сотори. В песнях ее много чувства, но мало силы. Словно запечатленное в стихах томление благородной дамы. Впрочем, от женских стихов силы ожидать, пожалуй, и не следует.
В помраченье любви
сквозь сон мне привиделся милый —
если б знать я могла,
что пришел он лишь в сновиденье,
никогда бы не просыпалась!..[62]Увядает цветок,
что взорам людей недоступен, —
в бренном мире земном
незаметно, неотвратимо
цвет любви увядает в сердце…[63]В треволненьях мирских
я травам плавучим подобна,
что живут без корней
и плывут, раздумий не зная,
увлекаемые теченьем…[64]
Сравните с песней принцессы Сотори:
Вижу, как паучок
свою паутинку раскинул —
это значит, ко мне
нынче ночью заглянет милый,
попадется сердце в тенета!..[65]
Песни Отомо-но Куронуси на вид неуклюжи. Будто крестьянин в горах присел отдохнуть под сенью вишневых цветов с вязанкой хвороста за плечами:
Вот брожу я в слезах,
внимая призывам печальным
перелетных гусей,
вспоминая с тоской о милой, —
только как ей узнать об этом?..[66]Что ж, пора мне взойти
на гору Кагами – «Зерцало» —
поглядеть на себя,
чтоб доподлинно знать, насколько
облик мой состарили годы…[67]
Известны и иные сочинители, бесчисленные, словно лозы плюща в полях, словно листья деревьев в лесах, но им лишь мнится, что созданное ими – поэзия, а что есть стих воистину, они не разумеют.
В правление нынешнего нашего Государя девять раз сменяли друг друга четыре времени года. Безбрежные волны монаршего благоволения растекаются за пределы Восьми островов[68], а сень высочайших милостей уж затмила тень от горы Цукуба. В часы отдохновения от многочисленных государственных забот не пренебрегает Государь и делами иными: памятуя деяния времен давно минувших, вознамерился он возродить наследие прошлого, дабы постигнуть его и передать грядущим поколениям. Восемнадцатого числа четвертого месяца пятого года правления Энги[69] повелел Государь старшему секретарю Двора Его Величества Ки-но Томонори, начальнику дворцовой Книжной палаты Ки-но Цураюки, бывшему младшему чиновнику управы в провинции Каи Осикоти-но Мицунэ и офицеру дворцовой стражи Правого крыла Мибу-но Тадаминэ представить ему свод поэзии, включающий песни из «Собрания мириад листьев» и песни нашего времени.
Собрали мы великое множество песен, начиная с тех, в которых говорится о том, как любуются цветущей сливой, и, далее, о том, как слушают пенье соловья, срывают ветку осеннего клена, созерцают снег. Также отобрали мы те песни, в которых содержатся пожелания долголетия Государю, а век его сравнивается с веком журавля и черепахи; песни-славословия; песни, передающие тоску разлуки с милой женой при виде осенних листьев хаги или летних трав; песни, рассказывающие о том, как возносят молитвы на «холме Встреч» – Оосака, и еще немало разнообразных песен, кои не распределены по временам года, не относятся непосредственно к весне, лету, осени или зиме. Все эти песни числом в тысячу заключены в двадцати свитках, и назван сей труд «Собрание старых и новых песен Японии».
Песни, что собрали мы, бесчисленные, словно песчинки на морском берегу, пребудут вовеки, как воды потока у подножия гор. Не услышим мы упреков, будто мелки они, подобно отмелям на реке Асука, и будут они дарить людям радость до скончания времен, пока камушек речной не станет скалою. О, быть может, труду нашему недостает аромата вешних цветов, и все же будет длиться в веках наша слава – дольше «бесконечной осенней ночи»! Пусть с робостью ожидаем мы, как примут наш труд, пусть со стыдом сознаем, что не постигли истинной души песен, – все же, остаемся ли мы или уходим, словно плывущее облако, спим ли мы или бодрствуем, как трубящий олень, счастливы Цураюки и иже с ним, что довелось им жить на свете в пору, когда свершилось сие.
Уж нет Хитомаро, но возможно ли пресечься поэзии?! Времена меняются, проходят радости и печали, но неизменны письмена, запечатлевшие песни. И будут они передаваться в поколениях чредою долгой, словно зеленые ветви ивы, неизменные, словно сосновые иглы, бесконечные, словно лозы плюща, – письмена эти, вечные «птичьи следы»[70]. Люди, уразумевшие, что есть песня, и постигшие суть вещей, быть может, обратят взоры к поэзии древности и возлюбят песни нашего времени – как с любовью созерцают они луну в просторах небес.
Свитки I, II
Весенние песни
1
Сложено в первый день весны, наступившей в старом году
Год не минул еще,
(Аривара-но Мотоката)
а весна уже наступила,
и не ведомо мне,
как же звать теперь эту пору —
«старым годом» иль «новым годом»!..
2
Сложено в первый день весны
В день начала весны
растопит ли все-таки ветер
тот покров ледяной
на ручье, где берем мы воду,
рукава одежд увлажняя?..(Ки-но Цураюки)
3
Да откуда бы вдруг
(Неизвестный автор)
взяться в Ёсино дымке весенней,
если снег все метет,
в славном Ёсино не утихает,
все ложится на горные склоны…
4
Сложено Государыней Нидзё в начале весны
Еще снег не сошел —
(Нидзё)
так рано весна наступила.
Верно, скоро уже
под лучами солнца растают
капли-льдинки слез соловьиных.
5
Сливу облюбовав,
(Неизвестный автор)
соловей распевает на ветке
о приходе весны —
хоть весне пора уж начаться,
но не видно конца снегопаду!..
6
Снег на деревьях
В пору ранней весны
(Сосэй)
с веток дерева в снежном убранстве
льется трель соловья —
прилетел, как видно, проведать,
не цветы ли в саду белеют…
7
Слишком долго я ждал,
так что сердце невольно впитало
цвет и запах весны —
даже снег на ветках деревьев
представляется мне цветами…
Говорят, что песня эта сложена канцлером-регентом в отставке Фудзивара-но Ёсифуса.
8
Сложил эту песню по повелению Государыни Нидзё, которая в ту пору еще называлась Госпожой из Опочивальни, когда она пожелала в третий день первой луны, чтобы случившиеся тут приближенные слагали стихи о снегопаде в солнечную погоду
Хоть и греюсь в лучах
(Фунъя-но Ясухидэ)
весеннего яркого солнца,
горько осознавать,
что уже едва ли растает
снег, главу мою убеливший…
9
О снегопаде
Дымкой осенены,
(Ки-но Цураюки)
на ветвях набухают бутоны.
Снегопад по весне —
будто бы, не успев распуститься,
облетают цветы с деревьев…
10
В начале весны
Все хочу я узнать,
(Фудзивара-но Котонао)
что случилось: весна запоздала?
Припозднились цветы?
Но молчит соловей – сегодня
даже он не даст мне ответа…
11
Песня начала весны
Пусть кругом говорят,
(Мибу-но Тадаминэ)
что весна уже наступила, —
не поверю тому
до поры, пока не услышу
соловьиной знакомой трели!..
12
Песня, сложенная на поэтическом состязании в покоях Государыни в годы правления Кампё
Теплый ветер подул —
и в горной тенистой долине
тают зимние льды,
а меж них – то ли волны в пене,
то ли вешняя кипень цветенья…[50] «Манъёсю», № 919.[51] С правления Хэйдзэй (806–809) до правления Дайго (897–930).[52] «Во времена не столь отдаленные…» – Имеется в виду период в 30–50 лет до составления «Кокинвакасю», к которому относится творчество шести упомянутых в предисловии авторов, так называемых «шести божественных стихотворцев» – «роккасэн». [53] См. «Кокинвакасю», № 27.[54] См. «Кокинвакасю», № 165.[55] См. «Кокинвакасю», № 226.[56] См. «Кокинвакасю», № 747.[57] См. «Кокинвакасю», № 879.[58] См. «Кокинвакасю», № 644.[59] См. «Кокинвакасю», № 249. В тексте «Кокинвакасю» вместо «нобэ-но» («в лугах») стоит «аки-но» («осенние»).[60] См. «Кокинвакасю», № 846.[61] См. «Кокинвакасю», № 983.[62] См. «Кокинвакасю», № 552.[63] См. «Кокинвакасю», № 797.[64] См. «Кокинвакасю», № 938.[65] Принцесса Сотори – супруга императора Ингё (прав. 437–454).[66] См. «Кокинвакасю», № 735.[67] См. «Кокинвакасю», № 899. Стихотворение только приписывается Отомо-но Куронуси.[68] Подразумеваются главные острова Японского архипелага.[69] 905. год.[70] «Птичьи следы» – имеются в виду письмена, похожие в рукописном начертании на следы птичьих лапок.