Компас чёрного капитана (страница 12)
– Я буду думать, как нам идти дальше. – Эльм вновь нацепил на глаза очки, накинул капюшон и подошёл к штурманскому столику. – Собачье племя, клянусь требухой Тёмного Бога: если не везёт, так не везёт совсем. А ты, малец, не стой! Дуй ветром!
Мне не нравилось его обращение «малец». Однако никто из циркачей так и не спросил моего имени, и это казалось удивительным. Подозрительным. И чуточку очаровывающим. Потому что мне были известны их имена, и я чувствовал их души, их мысли. Я начинал узнавать их, по-прежнему оставаясь маленьким деревенским несмышлёнышем, верящим в Ледовых гончих. Чутьё подсказывало: пусть так остаётся и дальше.
Тем более что циркачи во мне не ошибались.
Я бродил по кораблю пробираясь через завалы мусора, образовавшиеся после аварии, и поражаясь, как изменились внутренности ледохода. В кухне свернуло плиту, и она впечаталась в стену, прогнув металл. В пару кают мы не смогли попасть: их двери завалило изнутри. В других же чернели распахнутыми зевами створки стенных шкафов, исторгнувших из себя жизнь старого шамана. Его скопленный за многие годы скарб. По большей части не заслуживающий никакого внимания, и не обладющий ценностью кроме памяти.
Наверняка каждая попираемая моими ногами вещь что-то да значила для Сканди ан Лиана. Была связана с местами, которые он посетил, людьми, которых он любил. Непросто думать о таком, когда тебе пятнадцать.
Светлый Бог, а ведь нам придется бросить корабль, нам придется выйти туда, на белые равнины, где не будет тёплых труб, где не будет горячей еды. Я, как мог, гнал эти мысли подальше, но они упрямо пробивались наружу, обретая собственный голос. Голос Тёмного Эда.
Фарри, подавленный произошедшим наверху, насупленный, сопровождал меня. Он двигался легче и ловчее. Мне страшно было сделать шаг по накренившейся палубе. От непривычных усилий болели стопы, а руки под варежками ныли от постоянных ударов, когда я не удержавшись соскальзывал вниз и останавливался только у противоположной стены, норовившей стать полом.
Шаманские фонари всё ещё горели.
– Он не плохой, – вдруг сказал Фарри. – У него не самый лёгкий характер, но он не плохой. Он несколько раз меня выручал.
Я не сразу понял, что речь идёт об Эльме. События последнего дня давили на плечи. Очень хотелось лечь, забравшись под тёплое одеяло, и уснуть. А ещё лучше проснуться дома, в Кассин-Онге. Рассудок отказывался принимать произошедшие в жизни перемены.
– Просто иногда он срывается… – При этих словах Фарри неосознанно потёр бок. – Но ты не думай, он хороший человек.
Он не говорил бы так, ощутив вкус и цвет гнева, таящегося в лысом здоровяке. Разубеждать мальчика я не стал. Хотя, наверное, следовало бы…
Собирались мы до ночи. В недрах ледохода нашлось всё нам необходимое плюс два каркасных рюкзака. Фарри где-то раздобыл горелку, а потом мы вместе слили из топливных баков немного энгу, чтобы растапливать в пути лёд или снег.
Страх перед снежной пустыней с каждой минутой становился всё сильнее. Оказаться без тепла среди льдов – очень суровое испытание. Признаться честно, в глубине души я паниковал и жадно тянулся к спокойствию Фарри, надеясь хоть так унять животный ужас. А ближе к вечеру Эльм спустился на жилую палубу и стал помогать нам собираться. Один из рюкзаков он сразу отбросил в сторону, как ненужный.
– Всё равно мне всё тащить, – хмыкнул здоровяк.
Казалось, что ему в радость предстоящее путешествие. Его тяготил ледоход мёртвого шамана.
Ауры циркачей помогли мне чуточку отогнать страх, однако я всё равно вспоминал истории о мёртвых огнях и смертельном сиянии, застигающих путников в снежных пустынях. Больше всего на свете я хотел вернуться в прошлое, в момент явления Тёмного Бога, и оказаться на другом берегу расщелины.
А ещё лучше, чтобы Одноглазый никогда не приходил в нашу деревню! О, как я ненавидел старика в тот момент. Лишь маленькая толика во мне радовалась предстоящему путешествию, но она была настолько ничтожной и незаметной…
«Там не будет укрытия, не будет ничего – лишь белое безмолвие, снежная слепота и бесконечные лиги мёртвых льдов».
– Переночуем здесь, – сказал Эльм, в очередной раз проверив, всё ли мы собрали.
Нам с Фарри достались два небольших рюкзачка, в которые здоровяк запихал тёплые одеяла. Это забота тронула меня, хоть и чувствовалось в душе силача лёгкое недовольство тем, что весь скарб окажется на его плечах. Забитый вещами огромный рюкзак Эльма, с одной стороны которого торчали пила и бур, а с другой висели два ледоруба, был с меня ростом, не меньше.
– Трудно будет устроиться с таким-то уклоном, но мы попытаемся, верно? – он подмигнул Фарри и посмотрел на меня.
Набросав ненужных вещей в просевшие вниз углы, где соприкасались стена и пол, мы устроились на ночлег. На нижней палубе басовито урчал двигатель умирающего ледохода. Мощного корабля, которому уже завтра была уготована участь железного остова, брошенного в снегах.
Истинный хозяин судна останется вместе с ним, у алтаря Светлого Бога. Скорченный смертью и скованный холодом. Может быть, когда-нибудь его найдут случайные путники. Может быть, им удастся (что вряд ли) запустить старые двигатели.
Но скорее всего храм просто навсегда останется стоять во льдах – последним памятником деревни Кассин-Онг. Ведь дальше к северу никого нет.
А пока двигатель успокаивающе гудел. Неподалёку посапывал уснувший Фарри, ворочался, устраиваясь поудобнее, Эльм. На меня накатывала дремота, но перед тем как провалиться в сон, я вдруг вспомнил, что случается с местами, где проломил лёд Тёмный Бог. Не будет никакого памятника. Как только пройдет весть, что здесь обнаружился Пролом, – сюда отправятся искатели поживы, и спасший нас ледоход разберут на части, а потом продадут в Снежной Шапке.
С этой мыслью я и уснул, и всю ночь мне снились летящие в небо глыбы льда, размахивающая клешнями гигантская фигура Чёрного Бога и окровавленное лицо старого шамана, а в ушах хрипло улюлюкала Гончая. Компас, который хранился за пазухой, протыкал мою кожу коричневыми иглами, врастал в меня и высасывал кровь, отчего его щупальца-лапки пульсировали в такт сердцу. Я кричал и пытался отбросить их прочь, но они вцепились в меня, словно металл на морозе, и причиняли такую невыносимую боль, что в глазах меркло.
Очнувшись от кошмара и радуясь тому, что ужас ушёл, я вновь засыпал и возвращался в объятья дурных снов.
Утром меня разбудил Эльм, сунул ещё сонному кусок вяленого вонючего мяса, и буркнул:
– Пора.
Выбравшись из-под тёплого одеяла, я увидел, как Фарри возится с горелкой, завариваяя чай.
– Скоро выходим.
Здоровяк постоял недолго надо мной, а потом широко и обезоруживающе улыбнулся:
– Тебя как звать-то, малец?