– Самим провести перепись? – задумчиво переспросил Ирод. – Это будет удар по нашему хозяйству. Забитые дороги…

– Вы сами проведете перепись, ваше величество, – вторгся в разговор Метелл, – но в наших интересах.

– Я думаю, у меня есть решение, – сказал Сенций. – Нужно объявить это праздником. Национальным днем воссоединения племен. Люди из всех племен возвращаются…

– К тем кучам навоза, из которых они когда-то вылезли, – усмехнулся Ирод.

– Пусть испытают радость воссоединения, – кивнул Метелл. – Выпьют, закусят, вспомнят старые времена. Что же до переписи…

– Перепись пройдет почти автоматически, – проговорил Сенций, и хрипота едва не помешала ему договорить. – Автоматическая перепись.

– Греческое слово, господин консул, – покачал головой Ирод. – А когда я слышу греческие слова, то ощущаю опасность.

О переписи, которую предстояло провести в дни между декабрьскими идами и январскими календами, народ должен был узнать из бодрого письма, составленного вечно ворчащим в таких случаях Иерусалимским Синедрионом. Письмо отправят в каждый город местным религиозным лидерам, те прочитают его людям в синагогах, и, таким образом, все мероприятие окажется как бы санкционированным свыше, что было совсем нелишним, если учесть то, что инициатива сбора налогов исходила от Августа, существа божественного. После того как ребе Хомер прочитал письмо своей пастве и отпустил ее с миром, уже за стенами синагоги люди принялись горячо обсуждать происходящее.

– Это просто уловка! – кричал Иоафам. – Они хотят заставить нас платить больше налогов. А что мы имеем за это с римлян?

Бен-они обратился к Иосифу:

– Ты ведь из племени Давидова, верно? И тебе придется тащиться в Вифлеем, так? Да еще и жену оставить одну, в ее-то положении.

Назарет знал о положении Марии и был рад за Иосифа – беременность жены снимала с мужа подозрения в том, что как мужчина он – никто. Сам же Иосиф с трудом воспринимал то, что говорили вокруг, – настолько потряс его тот факт, что сбывается пророчество.

– Справедливо ли это? – не унимался Бен-они. – Ты считаешь это справедливым?

Исмаил сказал, что женщины тоже должны ехать, но Бен-они его не слушал.

– А что, если мы откажемся? – кипятился Иоафам. – Что будет, если мы откажемся?

– Приказ есть приказ, а долг есть долг, – медленно проговорил Иосиф. – Сейчас мы ничего не решим. Если почувствуем, что налоги несправедливы, тогда и придет время говорить.

Маленький вертлявый человечек по имени Исаак сказал:

– Знаете старую поговорку – «Коготок увяз – всей птичке пропасть»?

Вмешался в разговор еще один человек:

– А у нас есть выбор? Какой смысл обо всем этом говорить? А потом – вы же знаете: кто всех громче кричит, быстрее всех сдается.

– Я никуда не поеду, – заявил Иоафам, и все посмотрели на него. – Что, мне нечем заняться? Работы полон рот. Хлеб нужно печь.

– Так кто же станет его есть, если все уедут? – спросил Бен-они.

– Не поеду, – упрямо сказал Иоафам, и все посмотрели на него.

Как и ожидалось, когда пришло время отправляться в родные места, Иоафам был среди первых, кто появился за границами Назарета – там, откуда в южную сторону уходил караван. Тем, кто решил его послушать, он, естественно, заявил, что просто собирается выразить свой протест на самом высоком уровне. Стояла отличная погода, не слишком жаркая, небо голубело над головами, и все собравшиеся были оживлены, если не сказать, воодушевлены, ибо для людей, тянущих унылую лямку будничных забот, любые изменения кажутся праздником. Под шеями верблюдов позвякивали колокольчики, ревели ослы, нагруженные нехитрым багажом, бегали, играя, дети. Вожак каравана размахивал своим посохом, покрикивая на верблюдов, чтобы не разбредались. Ребе бубнил молитву путешественника:

– Будь благословен вечный Бог, царь земли и неба, в чьи руки предаем мы заботу о нашей безопасности…

Мария, которой со всей нежностью помогал Иосиф, тяжело поднялась на спину нанятой ослицы (Малка умерла, как и Хецрон). Элисеба, служанка, работавшая еще у Анны, не знала наверняка, к какому племени принадлежит, но настаивала, что родом она как раз из Назарета. Она решила остаться дома, присматривать за хозяйством и животными. Если негодяи, затеявшие перепись, захотят ее найти, они знают, где ее искать. Женщины, знавшие Марию близко, шептались по ее поводу:

– Вернется из Вифлеема на несколько фунтов легче.

– Если судить по ее виду, то будет девочка. Я никогда не ошибаюсь.

– Лиха беда начало, моя милая.

Рог протрубил, все бросились к своим верблюдам, и южный караван двинулся в сторону границы, отделявшей Галилею от остального Израиля. К концу дня, когда солнце садилось за горизонт по левую от них руку, усталые путники, направляющиеся в Вифлеем, запели песню, которую много лет назад сочинил уже давно умерший пастух, Натан. Из слов песни можно было понять, что поющие причисляют себя к потомкам Давида, ставшего царем пастуха, и просят своего прародителя о помощи и покровительстве. Пели они нечто вроде такого:

Будь славен, Давидов дом!
Мы все спасемся в нем!
Царем стал пастух простой,
Покрыв себя славой земной.
Давид, Израиля царь,
Живет среди нас, как встарь.

Остановившись на привал, люди вознесли Богу благодарственные молитвы, прося благополучного исхода путешествия, защиты от воров, разбойников и прочих лихих людей, а также от болезней и злобных духов, шастающих по ночам. Вдоль дороги разожгли костры. Иосиф и Мария отпустили ослицу попастись в придорожной траве, а сами сели отужинать сыром с сушеным хлебом, который запивали вином напополам с водой.

– Как ты, девочка моя? – спросил Иосиф.

– Все хорошо, только трудно двигаться, – ответила Мария.

– Осталось немного. Еще пара дней, и мы – в Иерусалиме.

– Скоро и ему предстоит явиться. Но ты не беспокойся, все будет хорошо.

На что Иосиф, взяв в свои жилистые плотницкие руки маленькую ладонь Марии и закрыв глаза, чтобы лучше вспомнить слова книги, сказал:

– «…и ты, Вифлеем, ничем не меньше прочих городов Иудиных, ибо из тебя произойдет Вождь, пастырь твоих народов, Израиль…» А ты говорила, что Писание лжет. А вот как оно выходит! Еще одна шутка Господа нашего. Исполнится пророчество. Но не сам Господь, и не Гавриил его исполняют, а римляне, по воле которых едем мы в Вифлеем.

– Господь может быть кем угодно, – отозвалась Мария. – Даже императором Августом.

– А не поспать ли тебе? – поинтересовался Иосиф.

– Ложись ты, – ответила его жена. – А я еще посижу, посмотрю на картинки, что рисует огонь.

Иосиф нежно поцеловал жену, после чего завернулся в шерстяную накидку и заснул. Мария же смотрела на узоры, которые рисовал перед ней огонь, и они не приносили ей радости, а одна картинка даже заставила ее замереть от страха, и боль пронзила ей живот, словно удар меча.

Глава 8

А теперь вы услышите историю о трех мудрецах, которых еще называют магами, волхвами или астрологами. Кстати, помимо всего прочего, мудрецы эти были царями небольших стран, до которых пока не дотянулась рука Римской империи. Эти мудрецы и отправились в Вифлеем, узнав по изменившейся карте небес, что вскоре должен появиться на свет, если уже не появился, великий спаситель, он же мессия и государь – государь царства души. Вы узнаете также, что в древние времена было вполне обычным делом, если царь занимался астрологией, а астролог правил государством. Знание того, как устроены небеса, что для несведущего ума автоматически означало власть над ними, в этих маленьких царствах считалось для правителя не менее, а то и более важным качеством, чем Соломоново умение разрешать сложные споры или же способность сокрушать великанов, которой обладал Давид. Царственные волхвы, умевшие гадать по звездам, знали, почему зима сменяет осень, а весна – зиму, а эти знания были крайне важны для человека, живущего от земли, ибо земля давала урожай, а наличие урожая означало жизнь.

Один из таких царей (или магов), носивший по традиции имя Валтасара, правил на небольшой территории, населенной берберами. Теперь представьте себе этого чернокожего правителя: умный, молодой, красивый, мужественный, он сидит в тронном зале, освещенном факелами, пропитанными бараньим жиром, и, потягивая вино из серебряного кубка, говорит со своими министрами.

– Вот вам два слова – это римские слова, и они противоречат друг другу. Это слова защита и экспансия. Сколько еще продержатся маленькие царства? Нам уже предлагают защиту, хотя пока и непонятно от кого – от какой-то угрозы с востока. И кем мы будем, если примем это предложение? Провинцией, округом Римской империи. Как долго мы сможем держаться за границами этой стальной семьи?

– Новая философия, – проговорил первый министр, – внушает нам представление об идеальной империи – империи, где все граждане являются в равной степени свободными, независимо от национальности и цвета кожи.

– От цвета кожи… – задумчиво повторил Валтасар. В те времена было принято считать, что некоторые цвета лучше других, и черный цвет кожи означал либо злобный характер, либо глупость, а иногда – и то и другое одновременно. – Мы должны принять покровительство Рима, но сделать это не в силу своей слабости. Нет, для нас это будет желанный выбор, который может совершить даже сильный, если он руководствуется рассудком. Но что нам может дать Рим?

– Законы, – отозвался второй министр, который когда-то изучал юриспруденцию. – Силу своего оружия. Атлетическую философию, в основе которой лежит понятие физического совершенства. Культуру аскетического самоотречения. Честь. Воинскую доблесть. Порядок. Главным образом – порядок.

– А что еще?

– Поэзию. Ораторское искусство. У них много книг.

– Но мало воображения, – покачал головой Валтасар. – Всю свою литературу, как мне говорили, они украли у греков. Римляне обещают нам безопасность под защитой величайшей в мире армии и флота. Они проложили замечательные дороги, которые ведут в никуда. Или, если быть точным, из Рима в никуда и из никуда – в Рим. А как у них обстоит дело с верой? Наша религия умирает, это так. Мало поклоняться солнцу. Но, по крайней мере, жизнь солнца – это неразрешимая тайна, и к тому же солнце – источник всего, что есть на земле. Римляне же, как мне объясняли, поклоняются голове человека, изображенной на серебряной монете.

– Как бы вы, ваше величество, ни старались унизить Рим, нам придется стать частью их империи, как, рано или поздно, и всему оставшемуся миру. Выбора у нас нет.

– Выбор есть всегда, – покачал головой царь. – Должна быть и альтернатива мертвой римской стали. Что, например, вы знаете об Израиле? Читали ли вы их книги?

– Народ Израиля находится в еще худшем положении, чем мы. Мы только ждем римлян, израильтяне уже находятся под их властью. Царь Ирод правит от имени империи, они платят налоги в римскую казну, как это делают все колонии. Когда-то они были рабами Египта, потом вавилонян. Теперь они снова рабы. Вся их история – это история унижения. Вся их поэзия – это поэзия рабов.

– И тем не менее, – проговорил Валтасар, – если римляне живут тем, что уже свершилось, израильтяне живут надеждой на будущее. Они пишут и поют об империи воображения, о царстве справедливости более человечной, чем та, которую могут предложить законы Рима. Они говорят о приходе нового вождя, который будет не от мира сего, но от царства духа…

– Никакое царство духа, – перебил царя первый министр, – не победит царство стали и камня.

– А что, если дух зажжет сердца порабощенных? – воскликнул Валтасар. – И они сбросят ярмо рабства? С израильтянами такое уже было – во времена Моисея, который освободил их из египетского плена. А что, если дух войдет в сердца поработителей и сделает их мягче и гуманнее?

– Пройдет немало времени, прежде чем это произойдет, – сказал второй министр, а первый – кивнул.