И да, надо же еще выяснить, чей папаша тут у нас ангелом-хранителем поработал. И чего мы ему за это будем должны.

Думается мне, что Алькин. Это вполне логично, он же у нее прокурор и уже пару раз меня вытаскивал из небольших передряг. Верней, не он, а ее братишка старший, но не суть.

Главное, что это скорее всего он.

Значит, надо сегодня к Альке подойти и хотя бы спасибо сказать.

– Слышь, Немой, Алькин предок нас отсюда вытряс, – делюсь я своими мыслями с Немым, – надо бы ей спасибо сказать… Хотя, мы вчера нормально так поблагодарили. Если б не мы, ходить бы дочке прокурора с битой рожей… Но все равно… И надо бы выяснить, чего там этот хер, которого ты полюбил башкой об пол, заяву будет катать или нет. Алька может тоже знать. Это чтоб нам не лезть, если что, самим, не будить зверя. Как думаешь?

Немой смотрит на меня, потом, помедлив, опять кивает.

Пиздец, какая беседа содержательная.

– Ладно, я поехал, увидимся в универе, – прощаюсь я с Немым и набираю в приложении такси домашний адрес.

До пар еще есть полчаса, как раз помыться и пожрать.

А потом можно и по бабам.

По бабе одной, вернее…

Девочке.

Радужке.

Пожалуй, навестить ее надо будет после пар. Проведать…

В универе отпаиваюсь энергетиком пополам с кофе, отлавливаю недовольного Лексуса.

Оно и понятно, с чего ему быть довольным: Алька, судя по всему, окончательно в утиль отправила, и молодец, красава. А Маринка, наоборот, прилипла, как конский клещ к жопе. И на роже Лекса сейчас прямо скорбь и дикая работа мысли: как вернуть Альку и одновременно не выглядеть говном, под ее ногами растекшимся.

Очень тяжелая задача, нереальная. Удивлюсь я, если Лекс справится.

Мне-то явно полегче.

Спамлю Радужку всякой фигней. Безответно, естественно.

Ее и в универе нет, я спецом ходил смотрел в группе ее. Это и понятно: молоденькая, неопытная, пить не умеет… Страдает сейчас, наверно.

Алька-то все посильнее будет. К тому же у них сегодня Рашидовна, а мы у нее хоть и не учились, слава богам, но очень наслышаны. Там за пропуски ебут так, что потом на всю жизнь от секса блевать будешь.

Алька бледная, но вполне живая.

Я вижу ее в коридоре у библиотеки, киваю Немому, чтоб со мной подошел, поговорил, спасибо сказал…

Но тут появляется Лекс и утаскивает девчонку с глаз долой.

А она и не сопротивляется.

Переглядываюсь с Немым:

– Нихера себе… Помирились, значит?

Рядом фыркает Маринка, тоже эту сцену пронаблюдавшая:

– Да прям, таскается просто она за ним. Вообще никакой гордости…

– Да ты б свисток перевязала насчет гордости, малыш, – ласково улыбаюсь я девке, – и Лексу отсасывала почаще, а то совсем парень заблудится скоро… И не у тебя между ног.

Мне вся эта ситуация ржачна, хотя в Альке слегка разочарован. Второй раз наступать в говно по имени Лексус… Это надо обладать особым мазохизмом. Немой молчит, взгляд стеклянный, напряженный чего-то такой.

И сам он весь, словно к броску готовится, смотрит неотрывно на тот угол, за который Лекс Альку утащил.

У меня по итогам наблюдений начинает формироваться мысль, но додумать ее я не успеваю, из-за угла сначала показывается Алька, нервно поправляющая одежду, а за ней Лекс с недовольной рожей.

Они видят нас и застывают на полмгновения. А затем Лекс начинает играть на благодарную публику, лапать Альку, прощаться, типа они только что сладко тискались в нише, и все путем.

Алька, диковато глянув на нас, вырывается и отшатывается в сторону библиотеки, а Лекс, проходя мимо нас, довольно лыбится, дает мне пять, самодовольно топает дальше.

Ну и мы за ним, само собой.

Вилок что-то у него спрашивает, я не особо вслушиваюсь.

Разворачиваюсь к Немому, хочу сказать, что потом как-нибудь подойдем к ней, но Немой сильно занят, расчленяя Альку взглядом, и я сваливаю с линии обстрела. Гадать, чего это такое случилось с ним, не собираюсь, своих проблем хватает.

Например, какие цветы купить Радужке?

И надо ли покупать?

И вообще…

Короче, море дел у меня, не до Немого.

Глава 7

У Радужки на редкость унылый вид. Под глазами синяки, что ее, кстати, не портит. Как там училка в школе говорила про поэтесс Серебряного века? Туберкулезная красота? Типа, красотки в начале двадцатого века сильно уважали бледность, худобу и прочие прелести, а потому мазались свинцовой косметикой и кайфовали от того, какие они худые и полуходячие. Судя по черно-белым фоткам и картинам в стиле Прекрасной дамы, тот еще видок был у дурочек.

Но сейчас, глядя на худую, одетую во все черное, бледную Радужку, за цвет в образе которой сегодня только ее волосы отвечают, я думаю о том, что что-то в этом есть…

Такая она… Обнять и плакать. Мягко потрахивая попутно.

Ладонь, намертво заякоренная на разноцветном, в тон ее волосам, венике, потеет. Странности нереальные. Когда это я так волновался раньше? Да вообще… Никогда, получается.

Мелкая дурочка влияет на меня совершенно тупо. Мне не нравится.

Надо бы это дело просто прекратить.

Но не могу.

Смотрю на нее, лыблюсь, как идиот, веником жонглирую.

– Привет, Радужка! – радостно говорю ей и сую цветы.

Она в сомнении оглядывает меня, замершего с протянутой рукой, вытягивает шею, изучая мой субарик, потом коротко смотрит назад, на свой дом, ежится.

Обхватывает себя за плечи, режет глазами своими светлыми, яркими, особенно на контрасте с синяками под ними.

Дамы томного века закапывали беладонну для расширения зрачков и придания блеска взгляду. А здесь не требуется, все свое, природное…

Торкает так, что голова летит.

Будь тут кто другой, попроще девочка, пообычнее, я бы уже давно все решил. Заболтал бы, заулыбал, потом потискал, типа, невзначай, пригласил бы покататься, по пути купил чего-нибудь выпить, увез в укромное местечко и перетащил на заднее сиденье. К тому моменту они все уже обычно готовые. Причем, по большей части вовсе не от выпивки и субарика моего, хотя кое-какой процент и только на это ведется. Нет, в основном, они млеют от того, что с ними разговаривают, не тормозя, смешат, улыбаются, слушают их.

Я уже давно эту тему просек, еще со средних классов, когда впервые понял, что на длинном языке можно в рай залететь.

И залетал с тех пор регулярно.

Ни разу осечек не было.

И сейчас не будет. Просто тут… Случай тяжелый. И не из-за того, что девчонка необычная, нихрена в ней необычного, кроме радужной прически, нет. Тут все непросто из-за моей тупой реакции на нее, напрочь отрубающей привычные языковые навыки.

Эта странность бесит и удивляет. И хочется ее проанализировать и убрать ко всем херам. А для этого нам нужна практика.

Ну вот и попрактикуемся.

– Ты как после вчерашнего? – интересуюсь я участливо, тыкая веником в сложенные на груди руки, – голова болит? Я тебе привез средство от похмелья, отличное. Вещь!

– Ты чего тут забыл? – недружелюбно прерывает она мой бред.

Веник брать не торопится, и я понимаю, что выгляжу на редкость тупо с протянутой рукой перед ней.

Опускаю цветы, подхожу ближе, спрашиваю, проявляя интуицию:

– Не нравятся цветы? А какие любишь?

– Никакие, – отрезает она, – говори спасибо и вали отсюда.

О как! А за что спасибо?

– Эм-м-м… – озадачиваюсь я, – спасибо, конечно…

– Вяло как-то, – усмехается она, – но ладно, принимается. В следующий раз не залетай, папа сказал, что больше выручать не будет.

До меня ее слова не сразу доходят, а когда доходят… Ого! Интересный какой у нас папа. А я-то думал, что Алькин предок нас вытащил из полиции, а это новый крутой папашка объявился.

– Только если с тобой, – привычно зубоскалю я, – для гарантии, чтоб вытащил. Передай папе большое спасибо! И вот, букет ему тоже передай!

Сую все же веник прямо ей в лицо, вынуждая принять.

Ура! Удача! Закрепляем и развиваем!

– Поехали проветримся? – киваю на своего зверя, – заодно лекарство попробуешь. Реально хорошая вещь.

Делаю шаг ближе, сокращая расстояние до нуля. Кладу руку на хрупкое плечико. Она маленькая такая, бляха… Мне под мышку смотрит.

И почему-то это нравится сейчас, хотя обычно предпочитаю девочек повыше и пофактурней.

Не, у нее тоже есть, за что подержаться, я вчера в клубе заценил. Титьки для ее роста приличные вполне. И талия тонкая, я полапал, пока держал.

Просто… мелкая такая. Совсем мелкая же.

И глаза огромные.

Смотрит на меня снизу вверх. Внимательно, остро. Ух! Заводит! Сто процентов в кровати огнище.

Такие мелкие обычно шустрые и веселые. А эта еще и с норовом. Интересно будет с ней. Мысли о сексе привычно будят парня внизу, я переминаюсь с ноги на ногу, радуясь широким джинсам и отвлекающему маневру в виде радужного веника из маленьких цветочков.

– Нет уж, без меня проветривайся, – она говорит по прежнему недружелюбно, но цветы сжимает крепко. И невольно ведет носиком, втягивает аромат. А они пахнут, причем, неплохо так, это уж я не прогадал.

Ты любишь вкусные запахи, Радужка? Тогда понюхай меня! Я сладкий!

Пока говорить такое рано, но заметку на будущее делаю.

Наклоняюсь, подключаю свой самый мягкий секс-голос, от которого девочки текут и млеют, урчу ей в розовое ушко:

– Ну ладно тебе, Радужка… Просто покатаемся, проветримся… Ничего такого, клянусь! Мы с тобой не с того начали… – вижу, как мочка начинает краснеть, а губы розовеют. Реагирует на меня девочка. На меня все реагируют… Но сейчас конкретно она радует, потому что были опасения. Вот так, встретишь странную девку и пугаешься, что потерял квалификацию. А нифига. Все на месте. Как и у нее, впрочем. Ничем она от других не отличается. Немного привычных приемчиков – и все. Бери ее тепленькую. Голенькую. Так, стояку пока рано, надо в машину усадить сначала. А там у меня все заточено на девочек: музыка специальная, ароматы, как она любит, вкусные… И выпивка тоже. Вкусная. Никуда ты не денешься, Радужка…

Я настолько в себя верю, настолько убеждаю себя, что все уже на мази, что, когда девчонка резко отталкивает и отступает на шаг назад, реально удивляюсь.

Так сильно, что даже не удерживаю ее, просто смотрю в полные гнева глаза и молчу.

– С того мы начали! – шипит она гневно, – с того! Сразу себя во всей красе показал, без всякой ванильной хероты! И это правильно! Чтоб без пыли в глаза, да?

Я не догоняю, о чем она, верней, догоняю, но как-то не успевают мои догонялки за ее словами, а потому ничего не отвечаю.

Лыблюсь только кривовато, пытаясь сохранить лицо.

А Радужка, неожиданно замолчав, изучает меня так серьезно и пристально, что становится не по себе. Словно ищет что-то в моем лице и не находит. Или находит, наоборот. И это ей не нравится.

Девчонка вздрагивает, обнимает себя еще крепче, букет оказывается под мышкой, а она тихо говорит:

– Я вышла сюда только для того, чтоб тебе сказать: прекрати мне писать и звонить, понятно? Я не знаю, чего ты от меня хочешь… Верней, знаю. Вариантов несколько и все они тупые. Так вот. У тебя нихера не выйдет. А если ты будешь продолжать, я пожалуюсь брату, и он оторвет тебе руки. Если не поможет, то папе. И он оторвет тебе член. Понятно?

– Хорошие девочки так не выражаются, Радужка, – кривлюсь я, нисколько не напрягшийся от ее угроз. Тоже мне, длинным утырком решила меня напугать. Три раза ха-ха. Или папашей. Разберемся, плавать умеем.

– А я не хорошая, – спокойно, без пафоса и бравады говорит она, печально даже, словно факт констатируя, который ее не красит, затем разворачивается и идет к дому.

Я смотрю ей вслед, уже позволяя себе не прятать взгляд и облизывать глазами тонкую фигурку, прикуриваю и усмехаюсь.

Ничего, Радужка, ничего… Не хорошая она девочка…

Хорошие девочки гуляют пешком, а не хорошие… катаются в моей машине.