Горло душит предательский кашель, адское желание вымыть руки и кажется, я вот-вот отключусь, но инстинкт самосохранения прибавляет мне сил ровно до того момента, пока я не утыкаюсь лицом в тупик.

Боже, я свернула не туда, куда мне бежать, куда…

Натягиваю сильнее капюшон на лицо, пряча волосы. На мне все вещи мальчишеские, так проще, тогда на меня не глазеют.

Останавливаюсь у одной из бочек и просто приседаю за ней. Закусываю губу до боли, даже не дышу, потому что я вижу, что они подходят близко.

– Ну и где тот пацан? Я уже задолбался его гонять. Ярдан, ты видел?

– Нет, смылся видать.

– Расходимся.

– Да куда, Беркут? Разпиздит же ментам. Надо его найти.

– Я сказал, по домам.

Я их не вижу, слышу только басистые голоса.

Трое мужиков, мамочка, как же я попала, но похоже, мне крупно везет, потому что покурив они просто расходятся в разные стороны и я с облегчением выдыхаю.

Проходит минут десять и я осторожно вылезаю из своего укрытия. Вокруг ни души, очень тихо, на улице глубокая ночь.

У меня острый музыкальный слух, занятия с трех лет не прошли даром, так вот сейчас слышно только ветер. Холодный, завивающий, колкий.

Отряхнувшись от грязи, я тихонько ступаю по этому переулку. Они ушли, пронесло, но стоит мне расслабиться как внезапно меня буквально отрывают от земли и на лицо ложится крупная мужская ладонь, закрывая рот.

Захват настолько резкий и оглушающе сильный, что я не то что закричать, я даже среагировать не успеваю.

Он стоит сзади, я не достаю носочками до пола и пошевелиться абсолютно не могу, а после чувствую как его рука убирается с моего рта и в шею утыкается что-то ледяное. Нет, не ранит, но пробирает до костей холодом. Нож.

– Ты ничего не видел, понял?

Его голос. Рокочущий, басистый, оглушительный. Он раздается прямо у уха и я чувствую, как по телу разливается дрожь.

– Да…

Отвечаю тихо своим нежным голосом, а после он убирает нож и резко разворачивает меня к себе.

Не могу дышать от страха, сердце сжимается в груди. Смотрю только на него, высоко задрав подбородок.

Предо мной мужик на две головы выше, плечистый, высоченный, огромный просто. На лицо боязно смотреть, но я улавливаю его темные глаза как у самого дьявола и черные волосы. Это он стрелял. Он убил человека.

Один миг и бандит за лицо меня хватает крупной рукой, поворачивает на свет фонаря и буравит строгим взглядом, тогда как меня от ужаса просто парализовало. Я ничего не могу, ни закричать, ни пошевелиться. У меня такое бывает. У нормальных сработал бы инстинкт “беги” или “защищайся”, так вот у меня действует только “замри”.

– Ты девчонка.

Не вопрос, утверждение. Он держит меня за шкирку как котенка, один миг и срывает капюшон с головы, отчего мои кудрявые волосы тут же рассыпаются по плечам и спине.

Он резко меня отпускает. Так резко, что я плюхаюсь на землю, видя его кожанные туфли. Медленно поднимаюсь, замечая что мужчина одет в черные джинсы, свитер и распахнутое короткое пальто с воротником стойкой.

Сглатываю понимая, что мне, кажется, конец. Я стала свидетельницей убийства, тот несчастный больше не вставал, да и кто встанет после двух пуль?

С ужасом смотрю на этого мужчину. Взрослый здоровый бандит. Боже, какой же он страшный, даже в этой темноте. Бабайка и то будет милее.

– Что ты здесь делаешь?

Спрашивает, а я не могу ответить. Губы онемели, язык не слушается. Я просто смотрю на этого мужика и вся как оцепенела.

– Вали отсюда. Увижу еще раз – прихлопну.

Рыкнул и ушел, скрылся где-то между этих гаражей, тогда как я ошарашенная сидела еще пару минут на холодном дырявом асфальте, стараясь выровнять дыхание.

Со мной такое бывает, обычно мне никто не помогает, я сама как-то с этим справляюсь, просто сейчас сидя в этой грязи до ужаса хочется помыть руки.

Снова, снова и снова и тогда меня отпустит, но воды рядом нет. Разве что лужа, в которой куча микробов.

Боже, мои дурацкие мысли. Ненавижу их. Ненавижу! Эти приступы как и мои ритуалы начались после смерти родителей, кажется, тогда я стала ненормальной.

Отряхнувшись, поднимаюсь и быстро выхожу из этих переулков на центральную улицу. Здесь хотя бы светят фонари и время до утра я провожу на какой-то пустой облезлой остановке.

– Милая, ты в порядке?

Меня кто-то будит и резко распахнув глаза я вижу напротив женщину. Она опрятно одета и сочувствующе смотрит мне в глаза.

– Я не знаю.

Я два дня почти ничего не ела, жутко замерзла и хочу принять душ, но говорить об этом чужому человеку не буду.

– Где твои родители? Где они?

Допрашивается до меня, а я лишь голову опускаю. Самый болезненный вопрос.

– Нигде.

Эта женщина участливо смотрит на меня, а после зачем-то снимает мой капюшон и лапает мои волосы цепкими руками.

– Какая ты красивая! Боже, как куколка живая, а глазки какие! Идем со мной! Я из социальной опеки. Ты, видно, потерялась. Идем, малышка, быстрее.

Она берет меня под руку и помогает подняться. У меня почему-то темные пятна мелькают перед глазами и до боли сильно урчит живот.

– Я никуда не пойду.

– Ты замерзла. У меня есть теплый чай и одежда для тебя, еда. Все сделаем в лучшем виде. Меня зовут Джина. Идем.

Вот она мне вроде улыбается, а меня как на месте цементирует. Я ей не доверяю. Я никому тут не доверяю. У каждого взрослого два лица. Одно для зеркала, настоящее, а второе для людей – маска. И под той маской обычно звери сидят, такие как Римма или Лидия Ивановна. На людях они одни, а на самом деле совсем другие.

– Все хорошо. Моя красивая, все прекрасно.

– Я не пойду. Мне не нужна ваша помощь. Не трогайте меня!

Пытаюсь отойти от нее, но она как клещ прицепилась и не отпускает. В один миг нежная поддержка превращается в цепкие сильные руки, которые буквально волоком тащат меня к обочине, а там машина. Из нее выходит какой-то мужик с ключами на пальце.

– А-а-а, помогите!

– Заткнись, блядь!

Оглушительный удар по лицу от этого мужика и все плывет перед глазами. Ноги перестают держать. Я оседаю и схватив за шкирку этот бугай волоком бросает меня в салон.

Джина уходит, щелкают замки на дверях машины и меня увозят в неизвестном направлении.

Глава 4

"Тася еще совсем наивный ребенок и верит в чудеса. Молитву читает перед сном, она точно не готова.

Ломать такую Лидии Ивановне доставит особое удовольствие, и мне становится страшно за Таську, потому что она очень красивая. Как куколка фарфоровая, с густыми кудрями и большими глазами.

Она как ромашка – такая нежная, пугливая, чуть что – сразу в слезы. Даже хуже меня. Таська на год младше и она домашняя. Этим все сказано. Ее родители были какими-то шишками, она не знала голода и поначалу даже ревела от громкого голоса надзирательниц. Мне ее жаль, она совсем не приспособлена для такой жизни”.

Игрушка олигарха

– Сколько?

– Две.

– Охренел? Фарадей, у меня таких цен нет.

– Не нравится, я дальше поеду. Такую и за десятку заберут. Кукла писанная. Первый сорт.

– Чурка, ты лицо ее видел? Зачем мне такая, тем более малолетка. У нее пол морды синеет уже. Что мне с ней делать?

– Я за чурку тебя сам сейчас зарежу. Туз, сказал же: не нравится, не надо! Мое дело предложить. Покупатель всегда найдется, особенно на такую.

С трудом приоткрываю глаза. Мне плохо, голова просто раскалывается. Я лежу на каком-то бархатном топчане. Видимо, меня бросили сюда как мешок картошки. Бегло осматриваю себя. Обувь, одежда на месте, какое-то новое место. Боже, куда я попала.

Где-то тихо играет музыка, полно дыма, воняет сигаретами. Рядом со мной двое мужчин. Один тот что меня забрал: Фарадей. Второго не знаю. Его зовут Туз и он очень дорого одет. Это все, что я успеваю понять.

Вздрагиваю, когда этот Туз подходит ко мне, наклоняясь. Он берет меня за лицо, проводит рукой по волосам, вглядывается.

Я знаю этот взгляд, девочки рассказывали, кто уже стал бабочками. Когда они уходили на ночь с позволения Лидии Ивановны и проводили время с богатыми мужчинами, те тоже на них так смотрели. Как на живых кукол.

– Да ты не бойся, маленькая. Улыбаться умеешь?

Становится тошно и я резко отталкиваю от себя его руку. Он широко противно улыбается, а я ищу пути побега.

– Ой, какая хорошая! Ладно, Фарадей, беру. Давай налом, у меня игра сегодня. Переоденем, потом к Анфисе поедет.

Они пожимают руки, шуршат купюры и в итоге за мной приходит какая-то рко накрашенная женщина. Она дает мне душистый теплый чай, выпив который я почему-то перестаю боятся и очень сильно расслабляюсь.

Эта женщина все пытается с меня стащить мои вещи, но я просто намертво в них вцепляюсь и слышу после голос Туза:

– Оставь ее! У Анфисы и так переоденут. Фарадей перестарался. У нее, похоже, сотрясение. Идиот.

Наступает вечер, от голода сводит желудок, но выйти мне никто не дает. Та женщина распускает мои длинные волосы, прикрывая половину лица, расчесывает их и чем-то липким мажет мои губы.

Я же как оцепенела, не понимаю что происходит. Голова как в тумане, все сильно кружится. Они заводят меня в небольшую комнату и усаживают в углу. Я успеваю даже задремать, пока в зал начинают сходится гости.

Нет, это не ресторан и здесь никто не танцует. Помещение довольно маленькое, огромный стол по центру, на который светит лампа, а после я вижу, как в зал входят мужчины.

Четверо, но в конце входит еще один и у меня кровь стынет в жилах, потому что я узнаю его: мужчина, который приставлял мне нож к горлу, убийца. В том же черном пальто, очень высокий, строго одет. Он уверенно чеканит каждый шаг и садится прямо напротив меня.

От страха я только и могу что отвернуться и прикрыться волосами. Смотрю на дверь. Там шкаф-охранник стоит и он коротко кивает мне: “даже не думай”.

Мужчины начинают во что-то играть, простые карты, нет… покер. Я видела такое по телевизору. После в зал входят полуголые женщины и у меня от этого вида пересыхает в горле. Это так дико для меня, словно какой-то другой мир, в который меня окунули с головой и без подготовки.

Они играют. Гости и тот Туз, который меня купил у Фарадея. Долго, несколько часов подряд. Периодически кто-то ругается, официанты часто подают выпивку и здесь так накурено, что тот одного только запаха дыма кружится голова.

– Да что ж ты будешь делать!

– Все. Я пас.

– Играем дальше.

Кто-то выходит, я молюсь чтобы ушел и этот черноглазый, но он сидит на месте, смотрит на всех как на грязь и на меня в том числе. Я не знаю, узнал ли он меня, надеюсь только что нет.

– Беркут, а ты в ударе сегодня. Гребаный сукин сын!

Вопит Туз и с силой ударяет кулаком по столу.

Беркут. Черноглазого так зовут и это он сейчас сидит спокойный как китаец, словно не он прошлой ночью хладнокровно застрелил человека.

И хоть он в нескольких метрах от меня, я вижу его широкие плечи, очертания скульптурных скул, прямой нос, четкий подбородок. Черные как смоль волосы уложены назад, легкая щетина.

Он одет в темную рубашку, расстегнутую на шее на две пуговки и закатанную до локтей, открывающую вид на его крепкие смуглые руки.

Беркут отличается от всех сдержанностью и при этом я не знаю как объяснить, но у меня от него мурашки по коже бегут. От него веет холодом. Как от смерти.

– Сдавайся, Туз.

– Нет-нет! Я отыграюсь.

– У тебя уже ставок нет.

– Черт, Беркут, я не могу проиграть! Ладно, что ты хочешь? Девочку? Любую: Мэри, Нелли, Агния. Выбирай.

Кивает на этих девушек Беркуту и тот осмотрев всех почему-то останавливает взгляд на мне.

– Эту хочу. Кучерявую.

Туз как-то замялся, а я от ужаса не могу даже пошевелиться. Живот стал каменным, дышать сложно. Только не я, боже, почему этот убийца указал на меня.

– Ай… нет, она не сдается. Другую бери.

– Я хочу эту или ухожу.