Сливовый календарь любви (страница 3)
Ёнэхати. Ах, ведь я для вашего же блага, я не допущу безрассудства, которое привело бы нас обоих к беде. Не беспокойтесь, пожалуйста, и поправляйтесь как можно скорее. Хорошо? Ну вот и ладно, тогда я пошла. (Она с видимой неохотой поднимается, но затем нагибается обнять его и пристально смотрит ему в лицо.) Теперь уж прочь сомнения!
Тандзиро. Какие сомнения?
Ёнэхати. Мне не нравится, когда ты говоришь о ком-нибудь другом, вот я про что.
Тандзиро. Да, знаю. Иди же и никуда по дороге не заглядывай.
Ёнэхати. Куда же это я могу «заглянуть по дороге»?
Тандзиро. А письмо, о котором ты говорила? Разве тебя не попросили отнести его в Курамаэ? Так вот, я сам пошлю туда кого-нибудь.
Ёнэхати. Ах да, верно! Вот спасибо, что жалеете меня! (Встает и отдает письмо.) Ну, сколько ни сиди, все будет мало. Пойду наконец.
Она спускается с крыльца и обувается, Тандзиро провожает ее.
Тандзиро. Послушай, Ёнэхати!
Ёнэхати. Да?
Тандзиро. Что-то я еще хотел… Впрочем, ладно, иди скорее!
Ёнэхати. Ну что же, пойду…
Глядя на ее поникшую фигуру и провожая глазами удаляющийся силуэт, Тандзиро разговаривает сам с собой.
Тандзиро. Бедная… Что за карма у нее! Почему ей суждены такие муки? (Глаза его полны слез.) Ну все, хватит! Не раскисать! (Садится на постель.) О, да она забыла свою накидку! Как же без накидки? Она, наверное, еще не успела уйти далеко… Если бы я мог бежать за ней, догнать… Вот досада… (Вертит в руках накидку, не зная, что с ней делать.)
Ёнэхати. Тан-сан!
Тандзиро. Ты, Ёнэхати?
Ёнэхати. Я оставила накидку…
Тандзиро. А я как раз заметил ее и не знал, что мне делать. (Отдает накидку.) А ты где спохватилась?
Ёнэхати. Дошла до какой-то богатой усадьбы, смотрю, накидки нет! Да я обошлась бы и без нее…
Тандзиро. Так что же?
Ёнэхати. Мне хотелось вернуться, хоть на чуть-чуть…
Тандзиро весело смеется.
Тандзиро. Ну что же, а теперь поторопись.
Ёнэхати. Да, теперь уж на самом деле ухожу.
Она решительно поворачивается и уходит, а он смотрит ей вслед и думает про себя: «Ну как ее не любить?» Он плотно прикрывает двери и глубоко вздыхает… Слышен голос уличного торговца: «То-о-фу! Покупайте соевый творог тофу!»
О, похож на безумца он!
Людям знать не дано,
Что отныне страсти стезя
Его за собой ведет.
Много развилок на тайной тропе,
Каждому свой поворот.Но вечная правда для всех одна:
Кёкунтэй,автор наставительных сочинений,мягкосердечный,как старая женщина
Он, она и любовь.
Страсть рассудку всегда вопреки,
Но, лишь ею живя,
Может постичь человек красоту,
Скрытую суть вещей.
Так не любовь ли сердце смягчит
Тем, кто плутает во тьме?
Свиток второй
Глава третья
«Девять лет святой Дарума
Просидел лицом к стене –
Гейша пестрого наряда
Не снимает десять лет»[16].
Чей путь к истине короче?Зайти в квартал веселья чем не любо?
Все прелести изменчивого мира
За этими стенами собрались.
В одном таком квартале,
всем известном,
Любим гостями дом «Каракотоя».
Чета почтенная хозяев
Покинула сей мир недавно,
Оставив дочку. Лишь пятнадцать
Красавице О-Тё сравнялось:
Ни родственников, ни опоры,
И опекун – недобрый человек,
Недаром прозвище ему Злодей Кихэй.Хотя должно бы заведенье
Старейшинам квартала отойти,
Сумел Кихэй любезным показаться,
Во всем им ловко угодил, и вот –
Счета в руках его, он полновластно
Командует над всеми в доме.И ни один, кто в «Каракотоя» живет,
Кихэю возразить не смеет.
Есть бойкие девицы среди гейш,
Но кто себя за деньги продает –
Пойти не может
поперек хозяйской воли,
А их хозяин – опекун Кихэй.
Им остается лишь
украдкой вспоминать
Те дни, когда был прежний
жив владелец.Как водится, есть в заведенье
И гейша высшего разряда –
Ее зовут ойран Коноито.
Хоть молода Коноито годами,
Изведала немало, и недаром
За рассудительность и опыт
Ее не только в доме уважают,
Но и в квартале:
Лодочник и зазывала,
И из Санвы портниха –
Все превозносят модную ойран.
Ее манеры грациозны без изъяна,
И обхождением она не посрамит
Тех гор и звезд, что на клейме ее[17].
Немного есть таких красавиц,
а уменьем
Быть в ласках непритворно нежной
Всех, безусловно, превзошла она.
А нынче слива расцвела. Несется
Из растворенных окон аромат.
Там выставлены в кадках деревца,
И календарь не нужен,
Чтоб знать, что на дворе уже весна.
Прохладный ветерок благоуханьем
Наполнил пестротканые наряды:
В подаренных гостями платьях
Все гейши щеголяют. Облачились
В одежды летние сегодня первый раз.
Такой уж день – конец зиме,
и гости в сборе![18]
Хоть ночь былая выдалась не тихой,
Уже в час Мыши в доме поднялись,
Разбужены рассветными лучами,
Что ярче, чем помада «краски утра».
Заманчивое зрелище, должно быть,
В селенье страсти утром заглянуть!Ойран Коноито в своей гостиной
Тайком о чем-то шепчется,
И с кем же? С уже знакомой нам девицей Ёнэхати!
Ёнэхати. Ах, ойран, я до самой смерти не забуду вашей доброты… (Плачет.)
Коноито. Ну ладно, ладно, девочка! Вдруг кто-нибудь войдет и увидит твои слезы… Пока все еще в бане, припудри скорее лицо и спускайся вниз. Волноваться не о чем, лишь бы сохранить наш план в тайне.
Ёнэхати. Всей душой, всем сердцем благодарю вас! Но если из-за такого ничтожества, как я, люди начнут судачить про господина Тобэя, как же стыдно мне будет!
Коноито. Да нет, я потому и выбрала Тобэя, потому и попросила именно его, что такой уж у него характер: его не тревожит людская молва. А если ты будешь беспокоиться о его репутации, он не сможет тебе помочь. Все будет хорошо, доверься мне! Во всяком случае, нынче вечером я опять пошлю ему записку и приглашу сюда.
В коридоре слышатся чьи-то легкие шаги.
Ёнэхати. Судя по походке, это О-Тё…
Коноито. Да. Иди скорее вниз, чтобы с таким лицом тебя никто не видел…
Как раз в этот момент сёдзи внезапно раздвигаются. Это хозяйская дочь О-Тё.
О-Тё. Ойран, вы у себя? (Она входит в смежную с гостиной прихожую.)
Коноито. Да, я в гостиной. Госпожа О-Тё?
О-Тё. Да, это я. (Продолжает стоять на месте.)
Коноито. Может быть, пройдете в комнату?
Произнося эти слова, она придает своему лицу какое-то новое выражение и поворачивается к Ёнэхати, которая все еще здесь.
Что же, госпожа Ёнэхати, раз так, то, к сожалению, я вынуждена принять меры!
Она говорит это жестко, с рассерженным видом, и Ёнэхати, сердцем угадав, в чем дело, отвечает ей в тон.
Ёнэхати. Да, я думаю, у вас есть повод для беспокойства!
Поднимается и выходит в коридор, а в гостиную проскальзывает О-Тё.
Коноито. Эта девица никогда не смолчит! (Делает вид, что раздосадована.)
О-Тё. Ойран, что случилось?
Коноито. Да пустяки.
О-Тё. Уж если даже ойран рассержена, верно, произошло что-то из ряда вон выходящее…
Коноито. Вообще-то, я стараюсь ни в коем случае не вступать с людьми в пререкания и, будь то гейша или девочка-служанка, со всеми держусь ровно. Но уж это, кажется, чересчур!
О-Тё. Да что же произошло?
Коноито. Она просто дуру из меня делает!
О-Тё еще совсем юна, но она с детства росла в этих стенах и теперь сразу сообразила, что к чему.
О-Тё. Но ведь про Ёнэхати все говорят, что она недотрога и к мужчинам равнодушна?
Коноито. Как знать… Но только я ведь это так не оставлю: или ее здесь не будет, или я уйду. Одно из двух! И если Кихэй не соизволит меня выслушать, я усядусь в его покоях и буду там сидеть, пока не добьюсь своего.
Все это она произносит весьма сердито. На самом же деле, по договоренности с Ёнэхати, она разыгрывает ревность, заставляя всех поверить, что у Ёнэхати любовная связь с ее постоянным гостем Тобэем. Она делает это нарочно, чтобы у Ёнэхати был предлог покинуть заведение.
Что же касается Тандзиро, пребывающего ныне в некоем местечке Наканого, то он должен был унаследовать заведение «Каракотоя», однако после смерти владельцев (его приемных родителей) он остался в долгах, был близок к разорению, а потому вновь решился пойти в приемные сыновья, уже в другой дом. Однако богатого наследства он там не получил, а управляющий домом «Каракотоя», по имени Кихэй, сговорился с кредиторами и, напротив, упрочил свое собственное влияние в доме. Тандзиро был вынужден скрываться, оказался в стесненных обстоятельствах. Когда об этом узнала ойран Коноито, в сердце ее родилось желание помочь прежнему хозяину и его возлюбленной, гейше Ёнэхати. Расчеты Коноито, движимой чувством долга и сострадания, оказались хитроумными и точными. О-Тё этих планов не разгадала, но она давно уже чувствовала: что-то есть между ее нареченным Тандзиро и гейшей Ёнэхати. Теперь, под действием ревности, она дала волю злорадству и неприязни по отношению к Ёнэхати.
О-Тё. Вот, оказывается, в чем дело! Кто бы мог подумать!.. А я-то занялась разговорами и забыла дать вам лекарство! Ойран, можно в эту чашку налить? (Наливает лекарство и ставит перед Коноито.) Ах, ойран, вот вы сейчас сказали, что собираетесь пойти к Кихэю и что будете сидеть у него, пока не добьетесь своего. Но мне так будет тяжело, если вы от нас уйдете! Пожалуйста, не делайте этого, останьтесь здесь, со мной! Пожалейте меня! Мне страшно, что вы вдруг покинете дом…
Из глаз ее катятся слезы. Если бы родители ее были живы, разве стала бы она упрашивать женщину, которая, по существу, ей служит? А ойран сочувствует О-Тё, понимая, как горько оказаться в юные годы сиротой. У самой Коноито тоже глаза полны слез.
Коноито. Мне и правда жаль тебя. В прежние времена, когда хозяин с хозяйкой были живы, такого и представить нельзя было, чтобы ты, как простая служанка, в фартуке, разносила гейшам снадобья! При виде этого у меня слезы наворачиваются…
Коноито в порыве чувств привлекает О-Тё к себе, обнимает ее и горько плачет. Эти слезы искренни, и они говорят о добром сердце гейши.
Сам автор, когда писал эти строки – а было это в начале месяца хризантем[19], седьмого дня, уже за полночь, – услышал первую в этом году перекличку диких гусей на перелете. Он сложил такие строки:
О, ты нежна была…
К твоему изголовью
И нынче помыслы мои летят.
Пусть вестовым мне дикий гусь послужит,
Ведь стая первая сегодня поднялась.
Но оставим это…
А О-Тё тем временем от ласковых слов Коноито расплакалась в голос. Она вся сотрясается от рыданий. Наконец, подняв лицо, она произносит следующее.
О-Тё. Ах, ойран, когда вы так со мной разговариваете, мне кажется, что матушка опять со мной. Мне ведь так одиноко!
К коленям Коноито прильнула совсем еще девочка: узенькие плечи, и даже кимоно с боков ушито, как у ребенка… Она и сердцем-то дитя, думает ойран, и охватившее ее чувство жалости становится еще острее.
Коноито. Ну почему именно мне суждено вас опекать? Да еще не одну, а двоих!