Бритва Оккама в СССР (страница 9)
Холм, на вершине холма – кладбище, под холмом – бункер с галереями, казематами и переходами. Местные там ещё чучело в противогазе и ОЗК посадили, и когда луч фонарика его из тьмы выхватил, я чуть не охренел от страха. Но – да, что-то такое говорили, что вход открылся только после обильных дождей в конце восьмидесятых, а до этого основным объектом для поисков приключений у пацанов были ДОТы у железнодорожной станции Птичь.
Потому я сделал в мозгу пометочку и сказал:
– Нет, нет, это я оговорился… Кладбище на холме, за Ивашковичами, да?
– Ну… Да! Ну так вот, мы ведь из Букчи, ну, вы, наверное знаете. Поселковые любят про нас поговорить, всякое-разное… Вот тётя Тоня и постеснялась Олеже рассказать, а я думаю – вам скажу, вы вон маньяка ловили, браконьеров ловили, может и тут что-то сможете… Понимаете, она там у кладбища кого-то видела! – Ярослава взяла кусочек рафинаду с блюдечка, обмакнула его краешек в чай и дождалась, пока влага дойдёт до самых пальцев, прежде чем положить сахар на язык и зажмуриться.
Я напрягся, но виду не подал: пододвинул к ней поближе блюдечко с печеньем. Видно же, что дома у них сладкое было не в чести.
– В каком смысле – кого-то? Там же деревня рядом, почему бы ей кого-то не увидеть?
– Ну, мне как бы тоже неловко такое говорить, мой отец, он… Ну… В общем – мы верующие, нам как бы не следует…
– Яся, скажите уже, а? Я кое-что в жизни пережил и тоже видел много всего странного, так что обещаю не смеяться и воспринять всё с максимальной серьёзностью.
– Видела фигуру. Страшную. На дереве. Похож на человека, но не человек. Лохматый, жуткий! Говорит – показалось, что глаза горели, но это не точно, ночь была лунная, скорее всего – отблески. Может – медведь то был или, может, рысь, или и вправду – человек… Она настолько напугана, что сама не знает – верить глазам своим или нет? Но ивашковические в последнее время говорят про… Ну…
– Про лешего, – сказал я. – Охренеть можно. Леших я ещё не ловил.
Вот вам мотив Гериловича. Стройка на полигоне, загадочные смерти – и леший! Пойди он с этим к начальству и предложи устроить облаву на лешего – как это будет выглядеть? А придурок Белозор – очень даже отличный вариант для такого предприятия!
– Огромное спасибо, Яся! Вы только осторожнее на дорогах, ладно? До темна не катайтесь одна, страшновато ведь! А до Ивашкович я точно догуляю… Что-то много всего непонятно в тех местах творится.
Она допила чай, разгрызла белыми зубами кусочек рафинаду, попрощалась со мной и укатила дальше на своём велосипеде, придерживая одной рукой тяжёлую сумку.
– Спасибо вам, товарищ Белозор! – сказала девица напоследок. – Ну, что послушали, поверили и всё такое…
А я всё думал – она вправду назвала Соломина Олежей, или мне показалось?
* * *
Хлопцы всё-таки пришли. Точнее, пришёл один Сеня – с надвинутым на лоб картузом и с папиросой в зубах.
– Мои на смене, – сказал он. – Но если шо – помогут. Рассказывайте за гильзы, товарищ Шкипер.
Мы присели в скверике под ёлочкой, на дощатой скамейке, и мне пришлось разгонять ядрёный табачный дым руками.
– А вы не курите? – запоздало поинтересовался Сеня.
– Не-а!
– Дык я тогда… – и потушил окурок об открытую мозолистую ладонь.
Силён! Я одобрительно кивнул и сказал:
– Значит, смотри. Нужны мне две трёхлитровые банки гильз немецких патронов системы Маузера 7,92/57. Смекаешь? Вот за это даю пятьдесят рублей.
На самом деле, первое задание не имело значения. Важно было подцепить его и друзей. Чёрная археология в таких случаях казалась беспроигрышным вариантом: дело довольно мутное, чтобы объяснить всякие заморочки и конспирацию, но при этом – напрямую с криминалом не связанное. Ничего воровать или там бить кого-то не требовалось. На кой чёрт мне в помощниках отморозки, которые за деньги на всякие гадости готовы?
– Хм! А…
– А зачем они мне? – усмехнулся я. – А тебе не по хрен? Историк я. Любитель. Меня интересуют всякие старые хреновины и непонятные места, изучаю я их и… Ну и перепродаю тоже, что-то менее любопытное, но более дорогое.
– Ого! – сказал он. – И что, нормально выходит?
Он по-новому оглядел модные «белозоры» с карманами, шитые на заказ замшевые ботинки, импортную «коубойскую» рубашку, часы на моём запястье…
– Нормально. Если дело у нас пойдёт – я вам ещё халтурки подкину. Оно как бы не противозаконно, но ты вроде парень хваткий, сам понимаешь…
– Ты это, товарищ Шкипер, главное больше ни к кому не обращайся. Мы с пацанами заработать не против, если присесть за это не грозит.
Я пожал плечами:
– Присесть за всякое можно. В общем, давай так – встречаться будем под мостом через речку. Гильзы мне нужны послезавтра… Утром. Или сам приходи, или кого-то из своих присылай, будет кто-то левый – всё, считай профукал своё счастье. Понял?
– Понял.
Я точно знал – гильзы они принесут. Тут недалеко было урочище Белый Берег, там над рекой Оресой возвышались холмы и серьёзные такие обрывы. Гильзы из тех обрывов выколупывали ещё в моё время, а уж сейчас… Наверное, там была какая-то немецкая оборонительная позиция. Местные обо всем этом прекрасно знали, и для трёх взрослых парней такое задание выполнить будет проще простого. А вот дальше… Дальше будет куда интереснее!
* * *
Соломин подъехал на своём служебном «жигулёнке» прямо к калитке. Гумар отсутствовал – убыл на смену, на свой шлюз, что бы это ни значило. Я как раз закончил уборку после побелки потолка и печи на кухне: скомкал целую кучу перепачканных мелом газет, вымыл пол и вымылся сам, и с тоской смотрел на мебель, которую выставил на крыльцо. Мебели было немного, но кряхтеть одному после долгого трудового дня мне уже не улыбалось.
– Привет, майор! – с энтузиазмом сказал я. – Тут видишь какое дело: стол из массива, и буфет тяжёлый как… Как… Как жопа сраки! Ты очень вовремя!
Майор посмотрел на небольшой, но тяжкий буфет, и принялся снимать китель.
– У меня из головы не идёт история с этими пацанами, – сказал он, засучивая рукава форменной рубашки. – Я ведь сюда именно по этому делу приехал. Самоубийства эти расследовать. Понимаешь, три парнишки, десятиклассники, все – из одной параллели, повесились один за другим. С интервалом дней в пять-десять. Четвёртый утонул. Говорят – утопился специально.
– Сын Фёдора который? Медалист? – уточнил я, хватаясь за углы буфета. – Взяли!
– Эхе-хе! Да, да, сын Фёдора… Психиатр из Минска приезжал, говорил – по последним исследованиям суицид у подростков заразен. То есть, понимаешь, вот это классическое «Все пойдут топиться – и я пойду топиться» – оно работает! А ещё – риск суицида у подростка, который пережил самоубийство кого-то из близких, повышается в пять раз! Мол, поскольку у Ивана Грушина батько на конюшне повесился, два года назад, то он послужил катализатором. А как сам Иван это с собой сделал – так и ребята из его компании такой пример получили, и далее – по цепочке. Такое, мол, в мире случалось уже. И чем больше внимание общественности – тем сильнее риск этого самого заражения и роста числа суицидов. А тут после первого случая разве что немой не трепался об этом! Талица – это и вправду большая деревня! Так что дело быстро замяли. Мол, никакого криминала. Талицкий феномен, понимаешь ли!
Мы, жутко раскорячившись, при помощи одних ног разулись в коридорчике, удерживая при этом на весу буфет, и в одних носках вошли в кухню. Грукнув деревянными ножками о пол, с кряхтеньем распрямились и огляделись. Тут я мог гордиться собой: помещение на самом деле посветлело! Печь и потолок сверкали белизной, и я рассчитывал, что увидев такую мою успешную работу, старый Гумар меня похвалит и разрешит провернуть подобное с двумя спальнями – его и моей. Да здравствует прокрастинация! Я готов был что угодно делать, лишь бы ничего не делать.
Конечно, я имел в виду книжку.
А Олежа Соломин имел в виду самоубийства:
– Но тут вот какое дело, – мы пошли за столом из массива и снова обулись в коридоре, – я не поленился, за это время поузнавал у местных, порасспрашивал… Они ведь не были из одной компании. Более того – Фёдор этот, который сын Фёдора, Кулагин – его фамилия – он с Грушиным враждовал. А ещё двое – из другого класса. Тоже к этим товарищам симпатии не испытывали. У них, понимаешь ли, соперничество было.
– На почве? – спросил я, прекрасно понимая, какая почва бывает самой питательной для соперничества в юношеском возрасте.
– Им всем нравилась одна девушка, – глубоко вздохнул Соломин.
И этот его вздох, и понурый взгляд, и обречённость, с которой он взялся за край стола, чтобы тащить его вместе со мной, сообщили мне гораздо больше, чем я хотел бы знать. Я, чёрт побери, в этот момент почувствовал себя героем одного из тех хорроров, на которые так плодовита американская литература второй половины двадцатого века, и которые так массово стал экранизировать американский же кинематограф первой половины века двадцать первого.
– Вот же гадство, – я не знал, куда девать руки. – И что теперь? Ты-то что сделал после того, как раскопал это, майор?
– Я-то? – на Соломина было жалко смотреть. – А то ты не понял?
– Влюбился, – сказал я. – После этого ты влюбился.
Глава 7, в которой есть место чувству корысти
Клюнуло там, где я уже и не ожидал: Сеня – тот самый, с мозолистыми руками, который об них сигарету тушил – явился под мост с самым довольным выражением лица:
– Я знаю, Шкипер, что тебе Блюхер сулил! – он вскочил с бетонного приступочка и принялся ходить туда-сюда, излучая радость. – И, несмотря на то, что он упился и помер – знаю где это взять!
Вот это были новости! Я ведь просто назвал звучную полуматерную фамилию, опираясь только на собственную интуицию и на тот сомнительный факт, что этот коллега Петровича тоже видал лешего. Слишком уж часто леший фигурировал во всём этом бардаке, чтобы его игнорировать.