Верзяк дал команду приступать, и студенты синхронно перевернули свои карточки. На их лицах тотчас отразились самые разные эмоции – удивление, озадаченность, уверенность, интрига. Некоторые ребята тут же бросились что-то писать, а другие продолжали недоуменно сверлить свои карточки взглядом.

Перевернув свою карточку, Эван прочел: «Пробуждение». Первой его мыслью было пробуждение ранним утром. Перед глазами сразу возник рассвет, безмятежное потягивание в мягкой постели, предвкушение вкусного завтрака. Но вскоре он сообразил, что это совершенно не то. На этот раз он не желал воспринимать задачу слишком буквально, как это случилось на вступительном экзамене. Ему хотелось придумать нечто неочевидное. Затронуть какую-то действительно животрепещущую тему. Поделиться настоящими искренними чувствами.

Едва он задумался об этом, как понял, о каком именно пробуждении стоило написать. Не случайно ему выпала такая карточка. Ведь он думал об этом с того самого момента, как встретил Джейн Эйприл. Он думал о пробуждении своих внутренних демонов, о той темной стороне его личности, которая, как оказалось, всегда жила в нем, но крепко спала. До недавних пор. Сомнений не осталось, и Эван приступил к сочинению.

Аудитория погрузилась в непроницаемую, абсолютную тишину, в которой лишь тихо поскрипывали ручки. Иногда кто-то из студентов переворачивал лист или покашливал, но никто за эти полчаса не издал ни звука. Каждый был увлечен своим текстом, и каждый хотел заработать баллы для своей контрады, выделиться на фоне остальных, произвести впечатление на преподавателя. Эван же хотел лишь выплеснуть накопившиеся чувства.

Казалось, что он никогда не писал с такой скоростью и никогда не вкладывал столько жаркой энергии в слова. Даже шариковая ручка в его пальцах нагрелась так, что казалось, вот-вот расплавится. Едва он дописывал одно предложение, в его мыслях рождались следующие. Мыслей было так много, что некоторые тут же забывались, сменяясь целой чередой новых. А затем еще и еще. Он даже начал волноваться, что не уложится в отведенное время, которое летело с сумасшедшей скоростью.

Некоторые студенты начали сдавать свои работы уже спустя пятнадцать минут, и профессор сразу же приступил к чтению. Эвану же потребовалось двадцать пять минут, чтобы закончить. Когда он поставил финальную точку, то ощутил приятное опустошение. Слова закончились. Он освободился от них, и теперь ему стало гораздо легче. И почему он раньше не попробовал выплеснуть чувства таким способом?

Поднявшись с места, он подошел к столу профессора и сдал сочинение одним из последних. Однако, бросив быстрый взгляд на мисс Вуд, он с удивлением отметил, что она все еще пишет. Она работала медленно, но сосредоточенно. Интересно, в этот раз ей тоже не понадобился черновик?

Когда отведенное время подошло к концу и последнее сочинение заняло свое место в общей стопке, профессор Верзяк дочитал сданные работы, а затем, глядя на студентов поверх очков, объявил:

– Ну что же, я ознакомился со всеми вашими трудами и вынужден… – все присутствующие напряглись, – похвалить вас! Все вы поняли суть творческого письма правильно. Вы старались проявить искренность – это заметно. Но сегодня мне особенно хочется выделить одну работу. Ее автор – мистер Эван Грейсен из контрады совы.

Услышав свое имя, Эван зарделся. Он не ожидал столь высокой оценки и никак не претендовал на нее. Он писал только для себя. Хотел выплеснуть чувства, не более. И хотя ему было очень приятно, вместе с тем он понимал, что столкнется с повышенным вниманием к своему далеко неоднозначному сочинению.

– Что ж, мистер Грейсен, – продолжил профессор Верзяк, – прямо сейчас у вас есть возможность заработать тридцать призовых баллов для вашей контрады. Что скажете?

Несколько студентов присвистнули.

– Тридцать баллов – очень щедро, – ответил Эван, глядя на профессора. – Каковы условия?

– Мы в Беллстриде поощряем смелость и искренность. Потому условие всего одно: нужно прочесть вашу работу вслух, – ответил тот, и Эван почувствовал, как от волнения у него вспотели ладони. – Вы согласны?

Ну нет, его сочинение было очень личным. Разве он может согласиться пойти на такое перед лицом всей аудитории? Перед лицом Джейн Эйприл Вуд, о которой и писал…

– Давай, Эван! Давай! – взмолились со всех сторон студенты из его контрады.

– Целых тридцать баллов, чего ты ждешь?! – не выдержал и сидевший позади Уилл. Привстав, он с силой ткнул Эвана в спину, вынуждая того выйти и зачитать сочинение.

– Не подведи! Выходи! Ну же! – помахал Тэхен.

Сдавшись под их натиском, Эван нехотя поднялся с места. В конце концов, они бы не простили ему слабину и потерю целых тридцати баллов. Он ведь и сам был твердо нацелен сегодня их заработать. Что ж, вот он, шанс. Нужно действовать. Выйдя в центр аудитории и встав перед сокурсниками, которые все как один подняли на него заинтересованные взгляды, Эван забрал у профессора свою тетрадь.

– Что было написано на вашей карточке, мистер Грейсен? – попросил озвучить профессор.

– Пробуждение, – гулко отозвался Эван. Его сердце колотилось как бешеное. Он не привык выступать перед публикой, тем более что среди этой самой публики присутствует та, о которой он писал. Не удержавшись и быстро глянув на Вуд, он на долю секунды уловил ее встречный взгляд, но девушка тут же опустила голову.

– Можете начинать, – вежливо пригласил профессор Верзяк и, сложив руки, приготовился слушать. Как и все.

Эван сглотнул. Во рту у него пересохло. Облизнув высохшие от волнения губы и решительно выдохнув, он начал читать свое сочинение:

Ты лед и пламя. Я ненавижу… ненавижу все, что связано с тобой. С самого первого дня, с той самой встречи, которой ты расчертила грань моей реальности. Перечеркнула все, что было до. Перечеркнула то прошлое, что я берег, в котором я был хорошим, славным парнем. Ты сожгла меня изнутри, разрушила мои планы, которые я лелеял всю свою жизнь. Подобно огненному смерчу, оставляющему после себя лишь золу и пепел, ты стерла в пыль мой песчаный замок. Я и не догадывался, насколько он оказался хрупким. Не догадывался, что могу презирать кого-то настолько сильно.

Теперь, в те редкие, но одновременно частые моменты, когда ты смотришь на меня, я ощущаю, словно внутри… леденеет душа. Холодные языки щекочут кожу, и я пытаюсь стряхнуть их, избавиться от морозного жжения, но снова вижу твои зеленые глаза и цепенею.

Становлюсь одной из тех ледовых фигур, что выставляют на банкетах и в зимних парках. Рядом с тобой я не живой. Сам не свой. Чужой сам себе и целому миру. Этого уже не исправить. Раз и навсегда я обнаружил вязкую черноту в своем сердце. Раз и навсегда узнал о твоем существовании. Я так жалею, что не болен рассудком и вынужден детально помнить каждую нашу гребаную встречу. Для чего? Уж не для того ли, чтобы вместе с тобой я возненавидел самого себя?

Ты пробуждаешь худшее во мне. Я чувствую, как падаю в бездну. И раз уж ты теперь существуешь рядом со мной – не смотри. Не смотри на меня больше. Пожалуйста.

Эван закончил читать, и первое, что он увидел перед собой, – это искаженное лицо Джейн Эйприл, по которому текли слезы. Ее нижняя губа дрожала, но она не издала ни единого звука. Девушка не была дурой. Она прекрасно поняла, что в сочинении речь шла о ней. И всем своим видом она являла один-единственный вопрос: за что?

Глава 9
Плохая идея

Вопреки скромным ожиданиям, Эвану удалось сильно впечатлить класс. Остаток занятия они обсуждали услышанное вместе с профессором Верзяком. Только мисс Вуд и сам Эван сидели тихо, безучастно уставившись каждый в свою парту.

Как и было обещано, Эван получил тридцать баллов и не разочаровал контраду совы. А Джейн Эйприл… Судя по всему, она продолжала незаметно для всех ронять слезы.

– Давайте вместе подведем итоги, – предложил профессор Верзяк, обращаясь к первокурсникам. – Какие выводы вы сделали, прослушав сочинение мистера Грейсена?

В воздух взметнулось несколько рук. Профессор дал слово каждому.

– Что, используя грубые слова, можно здорово усилить текст! – заявил сосед Эвана по комнате Тэхен Чонгу.

– Что не стоит бояться выразить негативные эмоции! – воскликнула девушка из контрады лисы, назвавшаяся Лизой Амундсен. – Что источник вдохновения может быть абсолютно любой, даже тот, которого мы можем избегать или стесняться.

– Что если текст идет из самого сердца, то искренность слышна, – мечтательно добавила другая.

– Что текст звучит красивее, если длинные предложения чередовать с очень короткими, – последним заметил Уилл.

– Очень ценное замечание, мистер Лэджер, – кивнул профессор Верзяк, протирая очки. – За ваши замечательные ответы каждый получит по пять баллов. Легко творить под влиянием влюбленности. Но, как видите, даже негативные качества могут сослужить службу искусству. Вызвать что-то прекрасное, вопреки сути этих самых чувств. Всколыхнуть слушателя, задеть за живое. Человек – существо не святое. Мы все в той или иной мере одержимы пороками. Признать их – значит сделать крошечный шажок в сторону победы над ними. Работа мистера Грейсена удивительна прежде всего тем, что он не пытался притвориться хорошим. Он решил обличить свою внутреннюю тьму, тем самым бросив ей вызов. И коль ненависть заставляет писать подобное, стало быть, она тоже необходима творцу. Подумайте над этим.

* * *

– Вот это ты выдал, бро! – ликовал Тэхен по пути в столовую. – Это все фантазии или ты реально кого-то ненавидишь?

– Фантазии. Попытался быть оригинальным, – как можно более непринужденно ответил Эван, на что Уилл одарил его скептическим взглядом. К счастью для Эвана, Уилл не стал вслух делиться своими догадками.

– У тебя получилось, – сказал Тэхен, готовый поверить во что угодно. – В следующий раз тоже придумаю что-нибудь эдакое.

– Ага… давай, – безучастно отозвался Эван, наблюдая, как Вуд с бешеной скоростью пронеслась мимо них по коридору.

– Эй, а куда делся Питерс? – опомнился Уилл, глядя по сторонам.

– Наверное, расстроился, что его контрада заполучила меньше баллов, – предположил Тэхен, и они оба принялись обсуждать прошедшее занятие и анализировать, насколько справедливыми были оценки профессора.

К обеду шведский стол обновился. Закусок стало меньше, зато выбор горячего, гарниров и супов порадовал. Наполнив свои тарелки, приятели заняли те же места, что и во время завтрака.

– Так-с, посмотрим, какие у нас результаты, – проговорил Уилл, отодвигая от себя тарелку с горячим супом и включая планшет. – О! Совы на первом месте!

Тэхен склонился к Уиллу, заглядывая в его планшет:

– Пока рано что-то говорить. Баллов слишком мало, к вечеру все может измениться.

– Что-то ты не слишком позитивно настроен, – сощурился Уилл, переводя взгляд с планшета на Тэхена.

– Просто не вижу смысла проверять баллы контрад каждые два часа, – ответил тот, возвращаясь к своей тарелке.

Дальше они перескакивали с одной темы на другую, в то время как Эван окончательно потерял не только аппетит, но и нить разговора. К слову, Генри Питерс так и не объявился, по всей видимости присоединившись к кому-то из своей контрады.

– Какой-то ты потерянный, – подметил Тэхен, уплетая тушеную картошку с мясом и попутно подкармливая толстого серого кота, невесть откуда взявшегося. – Такому триумфу нужно только радоваться. Ты чего?

– Просто голова разболелась, – слукавил Эван. Хотя голова у него действительно болела, причина его подавленности заключалась совсем не в этом.

Во время обеденного перерыва он, незаметно от приятелей, искал глазами Джейн Эйприл, но ее нигде не было. Эвану очень не хотелось, чтобы она плакала из-за него. Он ощущал жгучую вину и в то же время будто оказался в снежной лавине, которая, однажды подхватив, продолжала нести его в смертельную пропасть.