Взбежав по лестнице, учёный, не разбираясь, кто прав, кто виноват, отсыпал тумаков первым же, кто посмел двинуться на него. Звериное чутьё, ещё не подавленное дымом, вело его кулаки в истинно верном направлении. Тренированное упражнениями тело дисциплинированного, равно сильного и гибкого борца работало как хорошо отлаженный механизм.

Очень скоро Плутарх прорвался к курительным покоям и увидел того, кого ожидал. Светловолосый дебошир хотя и стоял на четвереньках, но из этого положения ухитрялся отмахиваться более успешно или менее, судя по залитому кровью лицу.

Учёный, словно тёмная туча, налетел на двух драчунов, избивающих иноземца, с наслаждением выдав каждому по горсти быстрых и метких ударов. Пока ещё они не пришли в себя, Плутарх подхватил энсоларийца под плечи и устремился к выходу.

– Что же мне с тобой делать? – произнёс он, уже отойдя на достаточное расстояние от «Сизого змея».

Энсолариец хотя и был высок, но оказался довольно лёгким, словно бы вид его не вполне соответствовал сущности. Тащить незнакомца не представляло труда, сам он едва держался на ногах. Мужчина то и дело отбивался от рук Плутарха, предпочитая обнимать стены домов. И призывал оставить его, бормоча какой-то бред: что-то насчёт теней, камней и земли, которую поедают враги.

Плутарх никак не мог согласиться с его вполне законной просьбой. Неявно, но он чуял: по их следам шли преследователи. Они не хотели связываться с богатым господином, который к тому же и дрался куда лучше их всех, но и свою жертву они оставить не желали.

– Ни в какие тени я тебя не положу, – решил благородный учёный. – И в землю закапывать не собираюсь, ещё рано тебе туда … О, клоака Бездны…

– Домна подери твою благодетель, – ответил ему спасённый и выразил свою признательность бурным потоком, вырвавшимся изо рта.

Он рухнул на колени, содрогаясь в столь сильных порывах рвоты, что, казалось, тело его пыталось избавиться не от яда, а от самого себя.

– Да-а, так ты тут окочуришься раньше, чем до тебя доберутся твои «друзья», – печально заключил Плутарх. – Сколько же ты успел выкурить? Никогда не видел подобной реакции.

– Непереносимость у меня, – простонал энсолариец, глубоко дыша. – Нельзя… нельзя пить с ворами… Негодяи!

После очередного приступа глаза его закатились. Мужчина безвольно распластался на дороге, лишь чудом не угодив лицом в покинувший его ужин.

Так скверно Дженну никогда не было. Конечно, Дженне приходилось травиться и пищей, и ядами, и магией, но чтобы так глупо… А на руках у любезного учителя его ещё и растрясло.

Казалось, они целую вечность шли и шли. Плутарх что-то говорил… Дженн не понимал слов, но от трезвой мелодии витали магу становилось чуть легче.

Наконец они оказались во дворе некоего дома. Стало теплее. Воздух наполнился запахами зелени, цветов и сладких специй.

– Ты курил? Убирайся с порога! Я не хочу тебя видеть… Ночуй в саду… – услышал маг сквозь мрак и дурноту. Негромкий голос принадлежал молодой женщине, и она скорее причитала, нежели бранилась. – Даже из-за двери я чувствую дым… Ты снова был там… Как ты можешь переносить запах дыма после всего, что мы пережили… Ненавижу его… Ненавижу тебя, брат…

– Зои, сестрёнка, – спокойно проговорил Плутарх. – Я имею право на свои слабости. К тому же я не курил в этот раз… Я не один, и нам нужна помощь.

– Нам? – женский голос стал чётче.

Раздался звук отмыкаемого засова, открылась дверь. Дженн застонал от вспышки света, который показался ему слишком ярким даже сквозь зажмуренные веки.

– О, милостивые Лунона и Осса! – вздохнула женщина, и маг ощутил на своих плечах лёгкие прикосновения её рук. – Вы оба в крови… Что случилось?

– Да так, сцепились кое с кем… – важно ответил Плутарх. – Бандиты обкурили несчастного и…

– Ты подрался?! – не без иронии в голосе перебила его сестра. – Благородный учитель детей царского двора, учёный, несущий мудрость простолюдинам, и человек, не употребляющий жареного мяса, подрался с бандитами?

– Решил и подрался, – ответил Плутарх. – Сколько можно упражняться с худосочными офицерами во дворце? Да они и на настоящей войне-то не были. А эти… Вполне достойные моих кулаков отморозки. Ты бы видела. Их было человек десять… А мы…

«Шестеро их было», – поправил Дженн про себя.

– А кто это вы? – уточнила Зои. – Кто он?

– Не знаю… – отрезал её брат. – Мы не успели познакомиться.

– Ты, запрещающий мне любое общение с миром, привёл в наш дом мужчину, даже не зная его имени? Ты хоть осмотрел его кожу? Светловолосый… вдруг он из… Знак солнца…

Завязался спор, от которого Дженна затошнило ещё больше. Он равно был на стороне и брата, и сестры. Маг честно хотел бы уйти, да не мог. Всесильный дракон, хранитель и странник не смог бы сейчас связать и двух слов. Поэтому он свернулся клубочком там, где его положили, закрыл голову руками и застонал, надеясь, что семейство поймёт, как нехорошо сделалось гостю от их глупой ссоры.

– Скорее, Зои, принеси таз побольше… его рвёт не переставая, – распорядился Плутарх, всё совершенно правильно поняв. – И воды…

«Много воды», – добавил про себя Дженн, надеясь – вдруг его добрые хозяева умеют читать мысли.

Дракон вновь ощутил рывок и то, как пол отдаляется от него. На этот раз учёный взял Дженна на руки, будто девицу. Путь до следующей цели дался магу с трудом даже на руках у мужчины.

Его укачало так, будто он попал в шторм. Оказавшись снова на твёрдой поверхности, Дженн немыслимым усилием заставил себя приподняться на локтях, чтобы не захлебнуться в новом рвотном позыве. Судя по звуку, Зои успела с тазиком.

– Держись, парень, – проговорил Плутарх.

Головы Дженна коснулась тёплая влажная тряпка. За резью в животе он даже не ощутил боли. Хотя, судя по последнему, что он помнил, лицо было разбито всмятку.

– Двуликая Танах, – ахнула женщина. – Это же мужчина, который спас меня…

– Что? – явно громче необходимого спросил Плутарх.

Дженн застонал, давая ему понять, что не нужно повышать голос на женщину. Но, похоже, на этот раз его не услышали.

– Он спас тебя? От кого?! И где же вы встретились, если я запрещаю тебе выходить из дома?!

– Плу, тише ты, – шикнула женщина. – Не следует ругаться при госте.

– Да этот гость не вспомнит завтра и своего имени! – зарычал учёный. – Отвечай немедленно!

– Никто меня не видел, клянусь тебе, – подчинилась Зои. – Я сидела в закрытой карете. Но какой-то негодяй попытался ворваться ко мне. И этот славный мужчина… вступил с ним в бой.

Услышав слова девушки и поняв, в чьём доме он оказался, Дженн слегка разлепил веки. Желание взглянуть на таинственную красавицу пересилило даже его недуг. Но увы, внешний мир продолжал плыть, смешиваться и рассыпаться, будто это был его последний день, и пространство меняло свойства перед тем, как исчезнуть вовсе. Ни лиц, ни даже силуэтов магу разглядеть не удалось.

– …Значит, ты снова ездила на рынок, – резюмировал Плутарх.

– Как я могу доверять слугам выбор продуктов, а тем более специй? – воскликнула женщина. – Их носы не позволяют им отличить прошлогодний товар от свежего.

– Твоя избирательность напоминает детские капризы, – огрызнулся учёный.

– Я во всём стремлюсь к совершенству, о котором ты рассказываешь, – парировала девушка.

– Вкусная пища несёт удовольствие чувствам, но не уму…

– Пища, которую я готовлю, питает и твоё тело, и твой ум!

Тут Дженн согласился бы с хозяйкой дома, однако ум его подводил, впрочем, как и тело. Брат и сестра продолжали браниться, но где-то уже вдалеке. Маг не помнил, как провалился в сон. И видения его были столь тяжелы, что Дженн всерьёз обеспокоился, как бы эта ночь не стала последней в его жизни.

5

Дева-лебедь и долгожданная встреча

Утренняя заря едва занималась, когда распахнулись створки тайных восточных ворот. Процессия, закутанная в траурные тёмно-зелёные одежды, покинула замковые стены. Двое рабов с выбритыми головами несли на плечах продолговатый ящик, накрытый зелёной же тканью. Три женщины разного возраста шли впереди, скрывая свои лица. И одна в сопровождении стражников следовала за ними сзади.

Путь их был недолог. Вскоре процессия остановилась посреди пустоши, с которой открывался дивный вид на бескрайнюю воду Ахмеруна. Море тонуло в утренней дымке. Несмотря на вечное лето, казалось, будто оно покрыто коркой льда…

Обитательниц пустоши вряд ли радовал этот прекрасный вид. Не тревожили их более и дворцовые заботы. Покой женщин теперь оберегала сама земля Джаэруба. И новая яма ждала свою постоялицу.

Рабам не было нужды копать её. Всё уже было решено с вечера, когда царь царей вёл на брачное ложе юную супругу. Дабы не тратить времени и не рисковать разоблачением при свете дня, могилу подготавливали с момента, когда новобрачные приступали к положенным им ласкам.

Юная жена ещё могла тешить себя надеждой, что её искусство любви покорит царя царей, и тот оставит ей жизнь. Но не могильщики. Уже двенадцать безымянных холмов возвышалось над пустошью. И зев тринадцатой могилы был распахнут в предвкушении.

Рабы без труда справились с задачей. Деревянный ящик с телом был лёгким. Царица едва перешагнула порог девичества.

Как и многие другие девочки, Индаби страстно жаждала примерить платье и корону царицы. Красивые одеяния, возможность повелевать – всё, что привлекало её… да и многих других более зрелых джаэрубцев: вельмож, советников, военных, чьи порывы мало чем отличались от подростковых.

Лишь мудрецам была открыта истина: главная задача монарха не в том, чтобы повелевать, но чтобы служить своему народу.

Однако с поистине недетской ловкостью дева Индаби сплетала узоры интриг вместе с другими наложницами. Девушка обманывала, подкупала, потакала одним и подставляла других своих сестёр по гарему. И вот наконец она добилась желаемого. Ровно ночь была дарована для её счастья.

Впрочем, к чему осуждение? Каждый шёл к вожделенной цели собственным путём. Пусть паутина интриг не была самым прекрасным творением рук человеческих, но порой без неё было не обойтись. И никакие преступления Индаби не стоили столь высокой расплаты.

Рабы опустили ящик в землю и взялись за лопаты. Трое сопровождающих упали на колени, содрогаясь в тихих рыданиях. Две младшие сестры и мать бывшей царицы жестоко заплатили за мимолётное возвышение своей семьи.

Четвёртая девушка, что держалась в стороне, отвернулась, устремив свой взор на морскую гладь. Глаза её цвета чёрного жемчуга впились в воду, будто в глубинах скрывались ответы на вопросы.

Дочь посла Калоса Баасэ Ли, прекрасная Махаан, соболезновала женщинам, но ещё больше её волновала истинная причина трагедии. Махаан знала своего властителя с детства, тогда он был добрым и умным мальчиком. Принц первым вставал на защиту слабых, радел за справедливость и живо интересовался историей, традициями, сказаниями.

В начале правления он был истинным слугой и заботливым отцом народа. Теперь же царь царей всё реже появлялся на собраниях совета, а дела его позорили славу великого деда – Малика, сына Намура.

– …Благодарю, что сопроводили нас, госпожа Махаан, – негромко обратилась к ней женщина, не поднимая головы. – Если бы только Индаби послушалась вашего совета… Но страсть ослепила мою крошку…

– Твоя дочь выполнила своё предназначение и достойно войдёт в свет Даалсамы, – ответила Махаан, с участием сжав в ладонях холодные пальцы безутешной матери.

Времени, чтобы оплакать дитя, было дано немного. И оно появилось лишь благодаря настоянию благородной Махаан. Как только рабы закончили, и последняя горсть земли заняла своё место, процессия двинулась обратно.

Однако дочь посла не торопилась следовать за ней. Она распорядилась, чтобы стражи оставили её в одиночестве. Те не посмели спорить с приказом. Хотя свежее кладбище было не лучшим местом для прогулок, звучало в голосе девушки нечто, с чем не посмели бы спорить даже старшие офицеры.