– Разумеется, – тут же прилетел ответ. И я взяв в руки карандаш начала быстро делать пометки, отмечать ошибки и заменять неудачные формулировки, которые можно трактовать двояко вполне конкретными, с которыми к договорам вообще не прикопаешься. Плюсом пока пробиралась через этот лес договоров, накладных, расчетных и прочих бумаг в мозгу вырисовывалась довольно четкая схема, которая была тут использована и которая Колесникову явно не понравится. Заметить ее не так просто, но когда потоком видишь несостыковки и знаешь для чего и почему они возникли, все становится очевидным.

Колесников прошел вокруг стола и встал за моим плечом, следя за тем как я делаю записи. Взяв в руки пару отложенных в сторону документов, пробежал глазами.

– Итог Инга Аркадьевна, кратко.

– Кривое составление всех договоров, несостыковки по финансовой части. Недополученная прибыль порядка тридцати миллионов двухстах тысяч.

Колесников неторопливо прошел дальше и, остановившись возле еще более погрустневшего бедолаги одним резким движением, припечатал его головой о стол, до характерного хруста носовой перегородки. Я вздрогнула. Свита же и всадник вообще никак на это не отреагировали.

– Ну, так что Олежа делать будем? – произнес Колесников, пододвинув по столу дозатор с салфетками и снова закуривая. Но Олежа молчал, собирая кровь, что лилась из носа.

– Сутки на улучшение ситуации, двое на ее полное исправление. Все, что будет уведено, покроешь из своего кармана. Понятно выражаюсь?

– Да, – гнусаво ответил Олежа.

– Свободен.

Как только дверь за Олежей закрылась. Колесников, затушив сигарету, сел за стол.

– Степан, проследи за этим ушлепком. Каждый его шаг проверяй, – один из свиты, что трещал все это время по телефону, аки секретутка, тут же поднялся и вышел следом за бедолагой Олежей. – Юр, проследи, чтобы по всем филиалам начали проверку, пусть до копейки мне все посчитают и базы тоже. Вообще, везде короче.

– Понял, – отозвался второй из свиты и прихватив ноутбук тоже направился к двери.

– Алексей, на тебе проверка всей оставшейся шелупони и скажи, чтобы нам принесли кофе и пожрать чего-нибудь, – всадник согласно кивнул и поднявшись покинул кабинет.

– Вы приняты, Инга Аркадьевна.

– Благодарю. Касаемо этих бумаг. Исходя из того, что я увидела, вас на*бывают, и один Олежа такую схему не потянул бы в одну харю. Человек пять минимум еще пара на разных уровнях от сбыта, приемки и прочих.

– Я тебе больше скажу, меня не только тут на*бать решили, но и зарыть. Кто-то крысит, вычислить пока не могу, – в его глазах сквозило черным льдом еще не утихшее раздражение и я начина понимать понурого Олежу. Я бы тоже взгрустнула, если бы на меня так постоянно смотрели. – Поэтому докладываешь все только мне, любые вопросы только через меня. Номер сохрани. На связи двадцать четыре на семь.

– Ясно.

– По твоему вопросу. Куликов ждет тебя, – он кратко взглянул на наручные часы, – через два часа. Все, что есть у тебя на руках, все заключения, результаты обследования все покажешь. Если согласится, операция состоится в ближайшие трое суток. – Одно это предложение, сказанное им, произнесено будто между делом, оборвало на мгновение мое дыхание, снова давая надежду. – До одиннадцати решаешь свои личные проблемы, потом жду тебя здесь.

– Спасибо, – произнесла сдержанно, поднимаясь со своего места, хотя внутри все бурлило от невысказанной благодарности.

– Свободна.

Глава 4

Аудиенция была закончена, адрес и номер телефона Куликова мне скинули сообщением сразу, как я покинула кабинет. Вышла на улицу и остановившись на крыльце реста, закурила, все еще не веря, что у меня появился шанс. Вызвала такси. Дома не теряя времени, собрала все имеющиеся у меня на руках документы и результаты обследований мамы и поехала к Куликову.

Внутри все еще пел страх, страх, что встреча с врачом не принесет ничего, что все окажется зря и страх того, что я могу потерять самого близкого и родного мне человека, ради которого я и в ад спущусь, если понадобится.

Я шла по длинному коридору клиники, стук собственных каблуков бил стальным молотом по нервным окончаниям, а внутренняя молитва с каждым шагом становилась все неистовей, яростней, отчаянней.

Медсестра постучала в дверь кабинета и открыв ее, пригласила меня пройти внутрь.

– Доброе утро, Андрей Владимирович! Я Инга Аверина от Колесникова.

– Здравствуйте! Проходите, присаживайтесь. Мне сообщили о вас – Куликов указал на стул напротив своего стола.

Пока он просматривал принесенные мной бумаги, я молилась всем богам и не только им. Тишина и его молчание душило, перекрывая дыхание. Я пыталась быть объективной и трезвомыслящей, мне хотелось быть более хладнокровной и способной принять любой итог, но я не могла. Это как в падающем самолете не остается атеистов, все становятся неистово верующими и молят лишь об одном- чтобы выжить. Моя жизнь была этим падающим самолетом.

– Инга Аркадьевна, – прервал поток моих мыслей Куликов, – скрывать не буду состояние вашей матери тяжелое. И при проведении операции при таких показателях существующие риски увеличиваются…

– Андрей Владимирович, простите, что я вас перебила. Я за эти месяцы выслушала огромное количество мнений и прогнозов. Никто не дал нам шанса даже на операцию, а без операции речь уже не о рисках, ибо итог только один. Меня волнует единственный вопрос: возьметесь ли вы оперировать?

После заданного мной вопроса повисла пауза. Куликов снял очки, положил руки на стол и смотрел на меня, будто взвешивая все «за» и «против» на своих внутренних весах.

– Я возьму вашу мать на операцию, если ее показатели будут в пределах допустимого. Сегодня можете переводить ее в нашу клинику, сделаем свежие анализы, проведем все необходимые процедуры и если все будет стабильно, будем готовиться к операции, – эмоции словно волной окатили мое тело, вызывая поток мурашек и дрожь от захлестнувшей меня благодарности к этому человеку.

– Спасибо вам, – горло сдавило спазмом, а к глазам подступили слезы, на мгновение сжала веки, не давая им пролиться. Шанс был, он есть, и мы обязательно его используем, мам.

– Пока еще рано благодарить, Инга Аркадьевна, – грустно улыбнувшись одним уголком губ, произнес Куликов.

– Вы дали надежду, это уже немало, поверьте мне.

После встречи с Андреем Владимировичем я летела будто на крыльях в клинику, где лежала мама. Переговорив с недоайболитом, отправилась в палату к маме. Кстати, недоайболит на радостях, что в скором времени от нас избавится, пообещал, что уже сегодня подготовит все необходимое для перевода, и даже помощь с транспортировкой предложил. От последнего отказалась, забирать будет машина и врачи центра Куликова.

– Доброе утро! – произнесла, тихо заглядывая в палату, боясь потревожить, вдруг мама спит. Но она не спала. Света помогала ей с завтраком после того, как начался сильный тремор в руках, ей стало тяжело самой принимать пищу.

– Инга, доченька, – ее голос был слаб, да и она сама сильно похудела, мне в последнее время отчего-то всегда хотелось плакать, когда я видела ее, но я держалась. Улыбалась ей, не давала возможности расклеиться и потерять веру. Это тяжело видеть, как самый близкий тебе человек буквально тает на твоих глазах, как жизнь, что всегда била в ней ключом, утекает будто песок сквозь пальцы. Это невыносимо, это больно, и не только из-за понимания возможной потери, но и от осознания собственного бессилия.

– Как ваше самочувствие сегодня, Александра Юрьевна, – я улыбнулась, присаживаясь на стул рядом с кроватью.

– Все так же. Я боялась, что ты не придешь ко мне больше.

– Мам, что за ерунду ты говоришь, – я накрыла ее руку своей, сжала, пытаясь дать хоть частицу своей силы и жизни ей. Если бы так можно было сделать на самом деле, я бы сделала. – Я прихожу к тебе почти каждый день, иногда попадаю в то время, когда ты спишь.

– Разбудила бы.

– Зачем я буду беспокоить твой сон, я пришла, убедилась, что все у тебя хорошо и поехала на работу.

– Вам, что-нибудь необходимо? – спросила Света, убирая тарелки после завтрака.

– Нет, спасибо, Свет, – ответила мама, и Светлана, взяв поднос, скрылась за дверью, оставив нас одних. – Дочь, ты не трать на меня деньги, пожалуйста, тебе, наверное, и так очень сложно, ты столько работаешь, а тут еще я на тебя свалилась. И Свете платишь и клинике.

– Мам…

– Дослушай, пожалуйста, – она попыталась сжать своей рукой мои пальцы. – Мне недолго осталось, врачи говорят, что опухоль растет, да и я сама чувствую, что с каждым днем только хуже становится. Забери меня домой. Я хочу хоть перед смертью в родных стенах побыть, надоели эти больничные палаты. И тебе расходов будет меньше. Оставишь Свету, что бы я тебя не беспокоила сильно, я к Свете привыкла уже, – она говорила тихо, смирено, но ее слова резанули нутро, словно острой бритвой.

– Мам, я была сегодня в другой клинике, тебя берут на операцию, – произнесла, и слезы подступили, застилая глаза, и я уже была не в силах с ними справиться. Сжала ладонями мамину руку и улыбалась сквозь слезы. – У тебя есть шанс, мам. Документы о переводе уже готовят. Сегодня тебя перевезут в центр Куликова, сделают анализы и если все в норме назначат дату операции.

Она заплакала, и я поднялась, обняла ее и слезы полились по моим щекам, впервые за все это время я позволила их себе.

Успокоившись и успокоив маму, передала ее в руки Светланы и вышла из палаты. На часах было без пятнадцати одиннадцать, мне надо было спешить.

Поправив потекший макияж, вырулила с парковки, вливаясь в поток машин, почти ежеминутно посматривая на часы, опаздывать в первый рабочий день было нельзя ни при каких обстоятельствах.

«Сегодня была арестована Светлана Каримовна Велькер» вдруг донеслось до моего слуха, и я потянулась к панели, чтобы сделать мурлыкающее радио громче. «Против нее возбуждено уголовное дело за превышение должностных полномочий, а также Велькер обвиняется…» дальше уже набрасывался целый список прегрешений, не факт что ею совершенных. Но раз так широко придают огласке, значит, маховик уже запущен и двери в ад со скрипом отворяются, готовясь выпустить своих псов.

Остановившись на светофоре, выудила из пачки сигарету, закуривая, и едва загорелся зеленый, сорвала машину с места, прибавляя скорость.

Глава 5

Без одной минуты одиннадцать я вошла в кабинет Колесникова. Его люди сидели за столом, и по-видимому докладывали о состоянии дел, свита, как и в прошлый раз занимала место на кожаном диване в углу кабинета. Кроме меня, ни одной женщины не было. На мое появление они никак не отреагировали. Заняла свободное место, вслушиваясь во все разговоры, в каждое прозвучавшее в этих стенах слово. Колесников говорил редко, в основном молчал, изредка давал какие-то указания или задавал дополнительные вопросы, но вместе с тем чувствовалось, что он был основным механизмом регулирования действий и любой активности этих людей, его полная заинтересованность в происходящем ощущалась на каком-то энергетическом уровне вне зависимости от количества сказанных им слов.

– Гаврилову набери, – обратился Колесников к одному из мужчин, – филиалы на Вавилова и Павлова ликвидируем. Сжимай все до минимума. Потоки раскидай на дочерние.

– Понял, – отозвался его собеседник и начал убирать принесенные документы. – Людей куда?

– Тупых увольняй. Если есть стоящие кадры, перекинь куда-нибудь без ущерба по зарплате, – его глубокий обволакивающий голос с нотками металла заставлял сжиматься от беспричинного импульса страха, и судя по тому, как восемь мужчин за этим столом опускали взгляды и нервно начинали сжимать пальцы, в то время когда Кирилл Константинович начинал говорить, такая реакция была не только у меня.

– Проект на Мирошина?

– В заморозку. Там юристы готовят доки в суд.

– Я думал, со Степановой договорились.

– Думать надо было раньше, когда вы тут х*евертили в мое отсутствие, – резко обрубил Колесников и за столом воцарилась звенящая тишина. – На сегодня свободны.