Аккуратно перешагиваю осколки своей инсталляции прошлого и собираюсь к родителям на ужин. Даже реальным заключённым положены длительные свидания с родственниками и прогулки на свежем воздухе. Мне надо проветриться. И поесть.

Я еле заехала в неочищенный от снега двор родителей. Что за жуткий апрель? Коммунальные службы не видят смысла в уборке снега в апреле, ведь уже весна, он скоро и сам растает. Наверно у них такая логика, хотя этот снег может пролежать здесь до мая и, более того, вполне возможно выпадет новый. Мы же в Питере, здесь зима длится с ноября по июнь.

Не знаю, как точно надо вести себя в таких ситуациях, но я давила на газ, пока задние колёса прокручивались в снегу с бешеной скоростью, а проходящие мимо люди недоумённо поглядывали в мою сторону. Моя тактика сработала и либо от силы бешеного трения снег нагревался и таял, либо колёса дорыли до асфальта, но машина резко дёрнулась вперёд, и я припарковалась. Будем так считать.

Я открываю дверь своим ключом. Дома никого нет, кроме кошки Алисы, которая всегда встречает вновь прибывших своим урчанием и трётся о ноги до тех пор, пока её не накормят. Она такая настойчивая, что её кормят все, кто заходит к родителям в квартиру. Она постоянно жрёт. Я сразу иду на кухню, отсыпаю Алисе корма и достаю бокал из посудомойки. Затем иду в свою комнату, в которой теперь есть бар с алкоголем. Открываю стеклянную дверцу и достаю бутылку вина. И когда я отхожу от бара, мой взгляд натыкается на маленький синий ноутбук. На минуту я застыла, вспоминая все события, связанные с ним. Если бы он тогда не разрядился, я бы успела удалить переписку с боссом. Качаю головой, представив, что я всё-таки вышла замуж за Сашу. Думаю, что даже нынешнее моё положение лучше, чем отмеченное семейное положение во ВКонтакте. Замужем за… Облегчённо вздыхаю и наливаю вино. В любой ситуации можно найти плюсы!

Открываю нетбук и скачиваю на телефон пять совместных фотографий с Димой, которые хранятся у меня в почте. Заеду распечатать по дороге домой. Я привыкла отправлять классные кадры себе на почту сразу же. Чтобы не случилось с телефоном, даже если он утоплен в Неве, то мои дорогие фотографии остаются.

Просидев у родителей часа два перед телевизором и с кошкой на коленях и так их и не дождавшись, я уезжаю. На выезде из двора я, что было вполне предсказуемо, снова закапываю заднеприводную BMW в весеннем сугробе и не могу выехать. В этот раз она плотно «легла на пузо». Уверена, что Дима бы смог вырулить, но я – нет. Моя авторская стратегия в этот раз оказалась проигрышной. С каждым нажатием на педаль, машина зарывается всё глубже и глубже. Придётся откапывать. Выхожу, закрываю машину, оставив её прямо на выезде из двора, и иду за лопатой.

Слышу непрекращающееся гудение, останавливаюсь, закатываю глаза и мгновение сомневаюсь, затем всё-таки возвращаюсь, чтобы объяснить ситуацию. На повороте во двор стоит Honda CRV, окно открывает мой бывший сосед, который так же, как и я, жил в этом доме с родителями в детстве, а сейчас периодически их навещает.

– Привет, Лиз! Не знаешь, что за дебил тут машину оставил?

– Привет, Рома. Это я.

Я пожимаю плечами и игриво улыбаюсь, чтобы сгладить неловкий момент. Ему, наверное, стыдно, что он назвал меня дебилом. Хотя сейчас он смотрит на меня без капли сожаления во взгляде.

– Ты что, пьяная?

– Немного, – пожимаю плечами. Думаю, он только что утвердился в своём мнении относительно меня.

– Так ладно, давай я тебя дёрну, – он выходит из машины, открывает багажник, достаёт трос.

Отстёгивает маленькую крышечку в переднем бампере, я её раньше не замечала, и вкручивает металлическую петлю, к которой привязан трос. Проделывает тоже самое со своей стороны. Волшебство! Рома говорит мне:

– Садись за руль и плавно нажимай на газ. Сильно не газуй, поняла?

– Да, да, хорошо. Спасибо, – я сажусь за руль и послушно выполняю все требования.

Он кричит из окна:

– Выверни руль направо!

Я поворачиваю.

Подходит какой-то мужчина и толкает машину сзади и кричит Роме:

– Давай в раскачку!

Пока спасители раскачивают меня в разные стороны, как на качелях, и периодически что-то друг другу кричат, а я бездумно нажимаю на газ им в такт, я замечаю маленький прозрачный пакетик с белым содержимым в слоте между креслами. Округляю глаза, в очередной раз шокированная собственной безалаберностью. Эта же машина, это же вещество. Только я даже не спрятала его в запасное колесо. Осуждающе качаю головой, закатываю глаза и вздрагиваю от стука в стекло. Хватаю пакетик и зажимаю его в кулаке, прежде чем повернуться к Роме. Зажмуриваюсь, надеясь, что он не заметил. Уверена, что со стороны это выглядит очень странно. Но это и на самом деле ненормально, будем откровенны. Поворачиваюсь к Роме и выхожу из машины, чтобы благодарно откланяться и скорее уехать.

Рома смотрит на меня, сдвинув брови. Он такой прямолинейный. Я засунула руку с пакетиком в карман куртки и говорю, стараясь мило улыбаться:

– Спасибо большое, – затем я поворачиваюсь к мужчине, который толкал машину и сейчас отряхивается от коричневого снега, летящего на него из-под моих колёс и кладу свободную руку на грудь и немного нагнувшись говорю ему, – и Вам спасибо большое! Вы настоящие мужчины, чтобы мы без вас всех делали, – по-моему, это в итоге прозвучало издевательски, но я старалась, правда.

Рома ещё больше сдвинул брови и, не сводя с меня глаз, медленно произносит:

– Не за что. Машина у тебя не зимняя, конечно.

– Да, это точно, – я улыбаюсь. – На таком грузовике, как у тебя, комфортнее.

– А это не моя. У меня тоже низкая, но хотя бы полноприводная.

Я улыбаюсь в неловкой паузе. Он продолжает оценивать моё состояние, а я всё крепче сжимаю пакетик в кармане.

– Ну ладно, спасибо тебе ещё раз! – Я поворачиваюсь к машине, а Рома говорит мне в спину:

– Слушай, в таком состоянии, может, не стоит ехать? Сейчас такая каша на дорогах, а ты на липучках, опасно, – я вопросительно морщусь, не понимая, о чём он вообще говорит, – Может, съездим в кино? У меня нет планов, а у тебя?

– У меня тоже нет на ближайшие одиннадцать лет, – я улыбаюсь и пожимаю плечами. Рома снова сдвигает брови, но я привыкла, что люди считают меня ненормальной. Нормально считать меня ненормальной, скажем так.

– Тогда прошу, – он открывает дверь и протягивает руку.

Призрак Димы Лизиного преследует меня в каждом мужчине. Только в боссе не было ни единого намёка, ни малейшей схожести, ни микрона этого призрака. Полная противоположность. Антипод. Антидот. Другая реальность, в которой Лизиного не существует. Зато существуют другие фантастические твари.

Мы в Охта Молле. Рома пошёл покупать билеты в кино, а я бегу в фотосалон, чтобы напечатать пять фотографий:

1. Дима держит меня на своей спине, я запрыгнула на него сзади. Он смеётся. Я тоже. В наших глазах радость. Чистая и открытая.

2. Фото с логотипом Geometria из RedClub. Дима говорит мне что-то с очень серьёзным лицом, а я слушаю его, смотря в глаза с улыбкой. Спасибо тебе, неизвестный фотограф, что запечатлел нас. Мой взгляд. В нём видна истина. Истинная любовь, с двумя «н».

3. Он за рулём синей BMW, я фотографирую нас. Он смотрит в кадр и улыбается. В моих глазах здесь тоже читается истина. Истинная боль.

4. Я фотографирую нас в белоснежной BMW Z4 в Бангкоке, пока Дима целует меня в щёку. В моих глазах здесь уже ничего не читается. Я так запуталась тогда, что сама не могла себя понять. До сих пор не могу.

5. Фото, которое я сделала за несколько секунд до его ареста. Я показываю кольцо в камеру и широко улыбаюсь, а Дима прижал руки к лицу и раскрыл рот, будто сам шокирован происходящим на этом кадре. Это последняя наша совместная фотография. Здесь мы выглядим счастливыми. Здесь мне на секунду показалось, что я делаю всё правильно.

Девушка в оранжевом поло с вышитым логотипом фотосалона протягивает мне конверт с фотографиями, прервав бурную реку моих воспоминаний.

Мы с Ромой смотрим какой-то фильм на экране, но по-настоящему я всегда смотрю своё кино. Бесконечный киносеанс в голове. Я могу даже не закрывать глаза. Безлимитный ускоренный просмотр от кровавого поцелуя до сине-красных огней в моём бриллианте. На этом моменте я всегда сжимаю его пальцами до боли.

Вечером Рома возвращает меня к машине.

– Может тебя домой отвезти лучше? Уверена, что доедешь?

– Да, да, всё в порядке. Я уже протрезвела сто раз. Я выпила всего бокал вина. Всё в порядке, точно! – Я тараторю, потому что семь минут назад, в кабинке туалета торгового центра, я утилизировала содержимое того пакетика. В себя. Эти пакетики аккуратно разложены в подарочной синей коробочке, которую мне романтично подогнал Миша.

– Ладно, – Рома улыбается, поверив мне. – Слушай, оставь свой номер. Давно не общались. Может повторим на днях?

– Ром, я сейчас… Как бы сказать, – как бы сказать, что я нахожусь в тюремном заключении ещё одиннадцать лет?

Рома поднимает руки вверх.

– Нет, ты только не подумай. Я тоже сейчас в этом состоянии: «как бы сказать», – он передразнивает меня и показывает пальцами кавычки.

– Тогда отлично, запиши мне в телефон свой номер, а я тебе прозвон сделаю. Не знаю свой номер.

Сев в свою машину и дождавшись, пока Рома уедет, я закуриваю сигарету и открываю окно. Звенящая пустота. Пик концентрации в плазме. Нет мыслей. Киносеанс на паузе. Антракт. Есть время жить. Минут сорок или час. Смотреть на этот руль и видеть этот руль, а не его руки на нём. Смотреть на пассажирское сиденье и видеть пассажирское сиденье, а не себя на нём. Смотреть на себя и видеть себя, а не ту, что не может без него жить. Смотреть и видеть без историй.

Добравшись без приключений до дома, я первым делом расставляю по квартире наши с Димой фотографии в новых рамках. То, что его нет рядом, не мешает мне чувствовать любовь. Даже если человек умирает, можно продолжать его любить. Я могу продолжать любить, даже расставаясь. Любовь – это прекрасное, созидающее, окрыляющее чувство. Никто не может запретить мне его чувствовать. Никто не может отнять его у меня. Даже сам объект любви не может мне этого запретить. Это моё, а не его. И при всех очевидных физических ограничениях, в которых теперь нам приходится существовать, как бы странно это ни звучало, я наконец чувствую, что в нашей любви ограничений больше нет. Это ощущается как открытое сердце. Будто я стою перед ним с распростёртыми объятиями. И не хочу ничего другого, кроме как обнимать его. Принимать. Таким, какой он есть. Не защищаясь и не убегая, не делая шагов назад, не боясь и не додумывая. Быть открытой для него.

В прошлой жизни, когда своей ведущей деятельностью я выбирала страдание, я думала, что если откроюсь ему полностью, то он зайдёт и выжжет меня изнутри. Уничтожит. Я сделала такой вывод, потому что думала, что в самом начале наших отношений я была открыта. Но это неправда. Он уничтожал не меня, а защиты и преграды, которые я выставляла, защищаясь от боли, которую думала он мне причинит. Защищала свои защиты. Боролась за свои иллюзии. Подвергалась огранке. И наконец, у меня получилось открыться. Я будто обнулилась. Из моей головы пропали все тревожные мысли. Осталась только чистая боль, без истории, без драмы и, как ни странно это звучит, без страдания. Боль и страдания – это не одно и то же. Ты можешь порезать палец и чувствовать боль, но при этом не носиться в мучительных размышлениях о неправильности выбора ножа, в сожалениях о решении порезать огурец, в чувстве вины или в страхе, что разовьётся гангрена и ты умрёшь. Ты можешь просто чувствовать боль. И всё. Боль – это функция живого организма. Доказательство жизни. Я могу чувствовать боль от того, что было между нами. Не нужно с ней ничего делать. Не нужно её лечить или пытаться задавить. Она есть и будет со мной. Если не надстраивать на свою боль пирамиды из идиотских мыслей, терроризирующих и вынуждающих страдать – то она становится частью пути, его неотъемлемой частью. Страдания приходят, когда ты вступаешь в борьбу со своей болью. Если что, можно обезболить.