Ху Мэнцзы рассмеялся, провел его в маленькую каюту-беседку. Все шторы и пологи были подняты, прохладный ветерок обдувал чарки с вином, тонко нарезанное мясо и ломтики засахаренных фруктов.

Еще один кукольный слуга задумчиво жевал длинную полоску вяленой рыбы, сидя на корточках, но, завидев хозяина, немедленно засунул оставшееся в рот обеими руками, как зверек. Недостаточно быстро: господин Ху все же отвесил ему легкий подзатыльник.

– Ли Пятый, собачье отродье, вздумал жрать, пока гость голодный?! Я тебя что, для этого взял?

Юноша тихонько, по-собачьи взвизгнул, зажмурив один глаз, и бросился разливать вино.

Сун Цзиюй позволил усадить себя на скамью и принял чарку. Лодка медленно заскользила по воде; где-то за ней, невидимый и неслышимый, плыл на небольшой рыбацкой лодчонке Лань Сы – на всякий случай, вдруг что пойдет не так.

– А вы уже бывали в этом заведении, господин Ху? – поинтересовался Сун Цзиюй, пригубив вина. Хорошее… с терпким вишневым привкусом. Не такое легкое, как подавали при дворе, скорее яркое, сразу кружащее голову. Под стать хозяину.

– Лично – не бывал никогда, – Ху Мэнцзы залпом выпил, даже не поморщившись. – Я слишком устаю от того, что учу уму-разуму этих щенят, мне не доставляет удовольствия мучить девиц.

Один из «щенят» как раз склонился к Сун Цзиюю, чтобы подлить вина, и тот, входя в роль порочного молодого господина, мягко прихватил его за подбородок, повернул из стороны в сторону, разглядывая:

– Любите окружать себя красивыми безделушками, господин Ху?

– Разумеется. Зачем возможности, если их не использовать? – Ху Мэнцзы нарочито вздохнул. – Если б от них еще была польза! Хотите, отдам вам одного?

Фениксовые глаза юноши расширились от ужаса, он немедленно вырвался и упал перед Ху Мэнцзы на колени.

– Господин! Батюшка Ху! Не отдавайте меня в город, пожалуйста! Не разлучайте с братьями и сестрами! Умоляю вас, господин! Чем Ли Пятый так провинился?! Хотите, отрежу себе палец в наказание?! Хотите, руку отрежу? Только не отдавайте меня, не отдавайте! Я не смогу, я умру в городе! Вы смерти моей хотите? Хорошо, я приму смерть! Прямо сейчас в воду брошусь, лишь бы господин меня простил! Но вы передайте моим батюшке с матушкой, что их пятый сын погиб, служа своему хозяину… – он так разжалобил сам себя, что к концу речи уже вовсю хлюпал носом и заливался слезами.

– Ну-ну, успокойся! Никто тебя не заберет! – ошеломленно воскликнул Сун Цзиюй.

Ху Мэнцзы только устало махнул рукой.

– Уговорил, тебя я отдавать не собираюсь. Кыш отсюда, – он цокнул языком. – Вот об этом я и говорю, магистрат Сун. От них больше шума, чем пользы. Заговорят тебе зубы и довольны.

Юнец и вправду быстро утешился: немедленно утер слезы и исчез, а вместе с ним со стола исчезла паровая булочка.

Сун Цзиюй засмеялся, прикрывшись веером. А он-то думал, у него слуги своевольные…

– Ну хотя бы он вас повеселил, значит, есть толк и от избалованных мальчишек, – улыбнулся господин Ху. – Вот уж не думал, что вы бываете веселы. Или это притворство?

– Какое грубое замечание, – покачал головой Сун Цзиюй, внутренне забавляясь. – Где ваши манеры, господин Ху?

– Вы восприняли это как оскорбление? Ну, господин Сун! На самом деле я сделал вам комплимент, – господин Ху подлил ему еще вина. – Разве притворство – не главнейшая человеческая добродетель?

– Разве это не главнейший человеческий порок? – Сун Цзиюй пить не стал. Не хватало еще опьянеть к моменту, когда придет пора работать. Он бросил в рот кусочек рыбы. Повар у господина Ху тоже неплох… – Признаться, мало что я так презираю, как ложь и моральную нечистоплотность. Хоть притворство в ситуациях, подобных этой, и часть моей службы.

– С точки зрения магистрата, разумеется, это порок. Но разве человеческие ритуалы не притворство, что превращается постепенно в искренность? Ребенка учат проявлять уважение к старшим, которые ему не нравятся, это ли не притворство? – Ху Мэнцзы подался вперед. – А моя честность с вами разве принесла мне желаемые плоды? Приходится идти длинным путем.

– О чем это вы, господин Ху? – Сун Цзиюй лениво покачал в пальцах чарку.

– О том, что вы меня только используете для своих служебных дел, и ничего я за это не получаю, – Ху Мэнцзы картинно вздохнул. – Помогать магистрату – занятие интересное, но очень уж хлопотное. Могли бы просто отправиться в мое поместье пить вино, охотиться… развлекаться в свое удовольствие!

Сун Цзиюй закатил глаза. Ох уж эти бездельники! А это ведь просто прогулка, даже не слежка и не утомительная работа в архиве. Все мысли у этого человека только об одном…

– Я вас силком не тащил, господин Ху, – сухо бросил он. – Перейдем к делу. Когда прибудем, я хочу посмотреть на всех девушек, которых там предлагают. Нужно вычислить ту, которая охотнее заговорит. Прошу вас подыгрывать мне и не вмешиваться, пока я не попрошу вас об этом.

Ху Мэнцзы слегка поклонился.

– Обещаю слушаться вас во всем, мой суровый магистрат.

Они отплыли уже довольно далеко, берега вокруг утонули во тьме, на реку опустилась тишина, нарушаемая только мерным плеском весел. Лишь купы ив темнели на фоне лунного неба. Под их сенью черной громадой возвышалась большая лодка с закрытой палубой. На ней горело всего несколько огней и не было никакой вывески.

– Ваш выход, господин Ху, – Сун Цзиюй вежливо указал вперед, когда им сбросили сходни.

Господин Ху не заставил себя упрашивать. В два прыжка он взбежал по сходням, потрясая винным кувшином.

– Есть здесь живые?! Нам скучно торчать на реке без дела! Где же феи, которых обещал Сыма?!

– Господин, господин, осторожнее, не упадите!.. – две одетые в полупрозрачные шелка девушки с алыми фонариками в руках, щебеча, окружили Ху Мэнцзы. Еще две протянули ладошки поднимающемуся Сун Цзиюю.

Поднявшись на палубу, он увидел среди девиц женщину, одетую так же кричаще и безвкусно, но богаче – должно быть, их «матушку».

– Приветствуем господ на «Алой лилии», – она присела в изящном поклоне, и Сун Цзиюй готов был поклясться, что при этом крошка посыпалась с ее густо набеленного лица, как с плохо оштукатуренной стены.

Ху Мэнцзы ухмыльнулся, потрепал ее по щеке.

– «Алая лилия»… как красиво! Братец, мы попали куда надо!

– Правда, что ли? Пока не вижу ничего особенного, – капризно протянул Сун Цзиюй. – Дай ей денег, братец, пусть покажет нам все, что у них есть!

Вообще-то он приготовил увесистый кошель сам, но после грубостей Ху Мэнцзы решил слегка проучить наглеца.

«Братец» послушно бросил улыбающейся матушке мешочек монет, и улыбка ее превратилась в настоящий лисий оскал.

– Конечно, господам тут слишком темно, ничего и не увидишь! Пойдемте-ка в верхние каюты, там и светло, и уютно!

Девушки, хихикая, облепили их и повлекли к лесенке. Как по волшебству резные окна озарились огнями, тепло светившими сквозь красную бумагу. Цвет этот должен был, видно, создавать образ бутона, сияющего изнутри, но красные отсветы, ложившиеся на выбеленные лица и черную воду, казались призрачными, зловещими.

Следом за Ху Мэнцзы Сун Цзиюй вошел под алый шелковый полог. Девицы, продолжая щебетать, усадили их за стол; музыкантша в углу взялась за цитру, полилось рекой вино.

– Приведите всех ваших девушек, – велел Сун Цзиюй. – Хочу видеть, из чего выбираю!

Маман поклонилась и исчезла за пологом с другой стороны. Не прошло и нескольких мгновений, как она появилась снова, ведя за собой вереницу девушек в ханбоках. В отличие от встречающих красавиц, эти были молчаливы и шли, опустив глаза.

– Какие скромницы! – Ху Мэнцзы тут же устроился на ложе, поближе к Сун Цзиюю, закинул в рот крупную матовую виноградину. – Люблю покладистых, но вот глупые нам не нужны! Хочу такую, чтоб хоть в шарады с ней сыграть можно было, пока пьем. Кто тут знает язык хань?

Мамаша сделала знак, и вперед вышли три девушки. Сун Цзиюй поднялся.

– Так-так, посмотрим… – протянул он, нависнув над первой. – Ну-ка, гляди на меня! Нет ли какого изъяна? – он бесцеремонно взял ее за подбородок, заставив запрокинуть голову.

Та покорно позволила себя вертеть и щипать, как и вторая, а вот третья… Когда Сун Цзиюй развязал на ней коротенькую верхнюю курточку и бесцеремонно оглядел шею и ключицы, в ее взгляде, в тонкой линии поджатых губ мелькнул гнев. Значит, не смирилась со здешними порядками…

– Берем эту! – объявил Сун Цзиюй.

– Инь Юй, слышала? Иди налей вина господину! – прикрикнула матушка. Потом с заискивающей улыбкой обернулась к Сун Цзиюю: – Только, господин, одна девушка на двоих – за двойную цену…

Сун Цзиюй бросил на стол серебряный слиток-лодочку:

– Этого хватит, чтобы ты перестала канючить? Вас рекомендовали как заведение, где можно делать все, и никто не будет задавать вопросов, это что, вранье?

– Сущая правда, господин! – матушка попробовала серебро на зуб и спрятала за пазуху. – Только, – она понизила голос, – если помрет, придется все же доплатить…

Сун Цзиюй презрительно хмыкнул.

– Если помрет, возьмем новую. Хватит щебетать! Все вон!

Девушки под предводительством своей мамаши, мелко семеня, выскользнули за дверь, и осталась только Инь Юй.

В свете ламп заметно было, что ее короткая курточка – из лилового шелка, настолько прозрачного, что никак не скрывал большую грудь с крупными темными сосками. Сквозь белый ханбок при каждом движении просвечивало розовое тело.

Сун Цзиюй понял, что так отвратило юного Ма – слишком дешево, слишком напоказ. Богатый наследник не привык к такой пошлости.

Девушка между тем налила им пахучего вина и устроилась на полу, опустив тяжелые от сурьмы ресницы.

– Подойди-ка сюда, – Сун Цзиюй поманил ее к себе. А когда та подошла, рывком усадил к себе на колени. В нос ударил приторный запах дрянной косметики, Инь Юй тихо вскрикнула от неожиданности, расплескав на юбку вино из чарки, неуклюже попыталась встать, но Сун Цзиюй не пустил, прижал ее к себе крепче и шепнул на ухо:

– Тихо! Я не причиню тебе вреда. Но нас не должны услышать, так что сиди спокойно…

Та замерла, дыша, словно загнанный зверек.

– Давно ты здесь работаешь? – так же шепотом спросил он.

– Да… нет… не давно, но не мало, господин, – она расслабилась немного, но не сводила настороженного взгляда с Ху Мэнцзы. Тот усмехнулся, пощекотал ее под подбородком.

– Не бойся, милая, слишком уж мучить мы тебя не станем, если будешь послушной, – он придвинулся ближе, почти прижимаясь губами к уху Сун Цзиюя. – Но что-нибудь сделать придется, иначе будет слишком подозрительно.

Сун Цзиюй постарался игнорировать его, но получалось плохо. Почему этот проходимец такой горячий, у него что, лихорадка?

– Я – новый магистрат, мое имя Сун Цзиюй, – прошептал он, потянув завязки на юбке девушки. Делать «что-нибудь» не хотелось; он надеялся, что с этим его выручит Ху Мэнцзы. – Я ищу девушку, которая убила побывавшего здесь господина Сыму. Знаешь что-нибудь об этом? Если поспособствуешь расследованию, я помогу тебе отсюда выбраться и устроиться в хороший дом.

Ху Мэнцзы взял ее за руку, огладил пальцы.

– А если не станешь помогать… – промурлыкал он. – Сломаю, скажем… этот.

Он склонился и нежно поцеловал мизинец.

Сун Цзиюй неприятно поразился. Угрожать расправой девушке, пусть и шлюхе? Он понадеялся, что Ху Мэнцзы притворяется.

Инь Юй вздрогнула, метнула на господина Ху неприязненный взгляд.

– Не буду я из-за нее отдавать мизинец. Она мне никто, эта Ким Су Ён. Не знаю, кого там она убила. Я ее спрятала, потому что она сестра Хва Ён и ей идти некуда. Но на одну ночь.

– Значит, все-таки знаешь, что она убийца? Кто такая Хва Ён? – Сун Цзиюй немедленно «вцепился» в след.