– В разы. И улучшит ее качество, подняв до доброй или даже отменной. В случае успеха Россия будет просто освобождена от необходимости покупать селитру у иноземцев…

Петр скосился на Меншикова.

Тот лишь пожал плечами.

– Что молчишь?

– А что сказать? – развел тот руками. – Тут пробовать надобно. Если все сладится, то казне с того великий прибыток. Иноземцы за селитру-то дерут большую цену. И везут далеко не всегда хорошую.

Царь обвел взглядом остальных.

Никто не возражал. В первую очередь потому, что не им этим полезным для державы делом заниматься. Ну хочет царевич в говне валяться? Пущай. Его дело. Не им сгорать от стыда.

Вечером же того дня, уже в сумерках, Алексей прогуливался во дворе у своего двоюродного деда и главы рода Лопухиных с самим Петром Аврамовичем Большим.

– И зачем ты меня сюда вывел? Внутри поговорить не могли?

– И у стен бывают уши, – тихо ответил царевич. – Говори тише и посматривай по сторонам.

– Опять заговор какой? – напрягся Петр Аврамович.

– Нет. Но я тебе сейчас скажу кое-что, чего не нужно всем знать. А слуги любят послушать да поболтать. Была бы моя воля – я бы вообще тебя на конную прогулку по полю пригласил, но не хочу тревожить твою старость. Знаю – тяжело дается.

– Заботливый выискался, – процедил дед.

– Лопухины, заняв правильную позицию в минувшем бунте, укрепились. Но того мало. Сам видишь – брата твоего и моего деда все еще в деревне держат. И я предлагаю сие поправить.

– Слушаю, – перейдя на шепот, как и царевич, ответил старик, подавшись к нему ближе.

– Отец дозволил мне подле Москвы поставить мануфактуру по выделке селитры. И я хочу, чтобы кто из Лопухиных ей заведовал. Дело я поставлю и знаний особых от заведующего не потребуется. Просто поддерживать в порядке то, что уже будет работать.

– Селитряная мануфактура? Ты хочешь, чтобы Лопухины в навозе копались? – нахмурился Петр Аврамович.

– Селитра – это не навоз, а деньги. Много селитры – много денег. А я тебя уверяю – ее будет много. Причем хорошей, ибо я знаю, как из куч выделанную ее улучшать. Кроме того, много селитры есть великое влияние на моего отца, ибо это позволит освободить державу от иноземной зависимости хотя бы в этом важном товаре. Ну и главное – никто поначалу палки в колеса вставлять не станет. Многие ведь, как ты, мыслят. Дескать, селитра – это ковыряние в навозе. А значит, унизительное дело. Потом же, когда поймут, уже будет поздно…

– Верится с трудом.

– Ты знаешь, я изобрел несколько вещей славных. Это еще одно мое открытие. Ставя опыты в лаборатории химической, я открыл и быстрый способ получения селитры, и то, как ее улучшать до доброй.

– И как же?

– Пиролиз торфа позволяет собирать в водяном затворе аммиачную воду, проливая которой селитряные кучи, можно многократно ускорить их вызревание. До считаных недель. Размещение таких куч в длинных отапливаемых землянках позволит не останавливать процесс и зимой. Благо, что при пиролизе много тепла выделяется. Но с таких куч селитра идет поганая. Ее улучшить можно карбонатом калия и в крайнем случае натрия.

– Чего? – выпучился на царевича дед.

– Побочно будет получаться хороший древесный и торфяной^[6] уголь, который нужен на Каширских заводах, что Нарышкины держат. Оттого через дела дружбу укрепите. Деготь сам по себе добрый товар. Денежный. Ну и прочее.

Старший Лопухин задумался.

Он ровным счетом ничего не понял в словах внука, но звучало умно и как-то заумно даже. Так нередко любят выражаться врачи и ученые мужи. Царевич же, дав ему немного поразмышлять, продолжил:

– Я уже получил разрешение отца и в любом случае займусь этим делом. К тебе обращаюсь, так как вижу через сие предприятие способ вызволить деда моего и укрепить влияние Лопухиных при дворе. Потому как, если тут дела пойдут, и дальше можно двинуться. Мысли имеются. Каждого пристрою к важному и нужному делу так, чтобы и денежно, и на хорошем счету у царя. Ведь деньги те честно пойдут в руки, а дело державу крепить станет.

– Мне нужно подумать.

– Подумай. Крепко подумай. Но не затягивай. Ибо время утекает, и нужно спешить. Ежели что, мне иного человека придется искать. Или я ранее что дурное советовал? Маме вернул отца в семью. Укрепил стремительно таявшее влияние Лопухиных, отвратив отца от презрения к ним и раздражения. Исправил ранее совершенные ошибки рода. Мало?

– Мне нужно подумать, – повторил с нажимом Петр Аврамович.

– Думай. Но не болтай. И ты не болтай, Саша, – произнес Алексей, повернувшись в сторону густой тени у дома. – Пыхтишь там, как паровоз.

С чем и ушел.

А Александр Петрович Лопухин вышел из тени и подошел к отцу.

– Что такое паровоз?

– Догони и испроси. Я о том не ведаю. И не только о том. Наш бесенок нахватался многих умных слов в своей учебе и сыплет ими похлеще отца.

– Яблоко от яблоньки недалеко падает.

– И не говори. Но одно приятно – о нас не забывает.

– Думаешь, выгорит? – спросил Александр Петрович.

– А почему нет? Али обманул в последнем деле? Да и с театром дельно удумал. Петруша прямо растаял перед Дунькой. Ну и иное не дурь. Хотя поначалу ей казалась.

– Я могу у знающих людей поспрашивать.

– Не вздумай. Если он прав, то негоже нам особый интерес к тому возбуждать. Надо напротив – сказывать, будто ради дела государева мы и в навозе покопаемся. А то еще чего дурное произойдет.

– Значит, будем в навозе ковыряться? Не урон ли чести?

– Если Леша все верно сказал – навоз тот золотым окажется. Во всех смыслах золотым. Самоцветным.

– И кто сим займется?

– Да вот ты и займешься. Чтобы лишних ушей не греть. Завтра отправишься к племяннику и доложишься…

Глава 3

1699 год, апрель, 12. Москва

Петр пил.

Грустно. Печально. Подавленно.

Сразу после смотра Бутырского полка слег и скоропостижно преставился Лефорт. И вот – поминали. Сорок дней.

– Было у меня две руки, – мрачно произнес царь, глядя на Меншикова. – А теперь осталась одна, да и та вороватая…

Тот нахмурился и даже как-то смутился.

– Что молчишь?

– Я же дал зарок.

– С утра не воровать? До завтрака?

– Мин херц… – обиженно прогнусавил Александр Данилович. Причем сделал он это нарочито максимально смешным образом, чтобы развеселить государя.

Тот ухмыльнулся и развивать тему не стал.

Лефорт умер. А вот идея сына, на удивление, заработала.

Англия и Голландия действительно заплатили. По четыреста тысяч талеров каждая, то есть примерно по двести тысяч старых рублей^[7]. Для них – скромно. Для России же в 1699 году это четверть годовых поступлений в казну. Причем их удалось получить сразу и твердой монетой.

Петр хоть и наглел, но не сильно.

Просил разумное. Объяснял доступно. Вот все и выгорело.

Конечно, хотелось получить больше, но сын его от излишней жадности отговаривал, предлагая «кушать слона маленькими кусочками».

Что для Англии, что для Голландии эти деньги были куда как меньше годового их расхода в случае войны. И их удалось убедить, что невмешательство России позволит завершить эту весьма вероятную драку много быстрее ожидаемого. Ясное дело, что не такими словами, а намеками. Однако те посчитали нужным их понять и сделать правильные выводы.

Австрия колебалась.

Петр пытался убедить Леопольда, что османы обязательно ударят в спину, если не будут заняты кем-то. Выждав, когда австрийцы уведут все свои войска в Нидерланды, Италию и на Рейн. И этот кто-то, способный их отвлечь, – он, царь России. Ему кивали. С ним соглашались. Но платить не спешили.

Франция также не желала платить за войну России с Турцией. Слишком невысокого было ее мнение о войске Петра, из-за чего царевич предложил отцу сменить тактику и уже просить с них денег за помощь в склонении Швеции в объятья Франции. Ведь у России личных и прочих контактов с этим северным соседом было предостаточно. В том числе и на уровне чиновников, с которыми часто и много приходилось взаимодействовать. Не всегда удачно, но достаточно регулярно. Много больше, чем у выходцев из Франции.

Эта услуга французского посланника заинтересовала. Впрочем, кошелек развязывать Париж все равно пока не спешил…

Меншиков заботливо подлил царю, стараясь не мелькать перед глазами. Он знал о том, что в казну капнуло почти полмиллиона рублей монетой. И у него откровенно чесались руки.

Но…

Он боялся.

Царь уже не первый раз мрачно отзывался о его воровстве за минувший год. Это практически стало штатной придворной шуткой. И Александр Данилович не сомневался – это дело рук царевича, который склонял отца наводить порядок в финансах. Просто для того, чтобы найти деньги на предстоящую весьма непростую войну.

Умом Меншиков понимал – глупо хапать все подряд, но натура его не давая покоя. Иной раз он даже какую-то безделушку хватал. Не потому, что нужна или хотелось, а просто потому, что мог. Словно болезнь какая или наваждение. Ему приходилось прикладывать каждый раз нешуточные усилия, чтобы не срываться. Во всяком случае, тогда, когда понимал – он под пристальным вниманием.

Вот и сейчас.

Деньги, поступившие в казну, жгли ему душу соблазном и нещадно манили. Чтобы не сорваться, он решил их все спустить на дело. Во всяком случае склонить к этому государя.

– Может, пушек купим? Или меди пушечной? – спросил он невзначай.

– Это еще зачем?

– У шведов.

– Зачем?

Александр Данилович, опять не ответив на задаваемый вопрос, увел тему в сторону, напомнив, что в 1697 году царь закупил еще у Карла XI несколько сотен пушек. Вполне себе приличных. Благодаря которым удалось вооружить создаваемый на Дону флот.

Царь его внимательно выслушал. И повторил вопрос:

– Зачем нам тратить эти деньги?

– Так их разворуют. Как пить дать разворуют, – произнес Меншиков и нервно сглотнул комок, подступивший к горлу. Хотя все окружающие восприняли это совсем иначе и заржали. Переждав эту волну смеха, Александр Данилович как ни в чем ни бывало продолжил: – А так мы деньги на дело пустим быстрее. Да и шведы пока сговорчивы. Ведь мы всячески болтаем о том, что собираемся воевать с турком. Для весьма религиозного Карла XII это занятие весьма богоугодное.

– Разворуют, говоришь? – усмехнулся изрядно пьяный царь.

– Думаю, он прав, – произнес царевич. – Если закупить пушечную медь у шведов и положить ее где-то в больших слитках, мы будем иметь крепкий запас. И случись что – быстро изготовим орудия. Военная удача переменчива. И армия при отступлении нередко бросает свою артиллерию. Почему наша будет исключением?

– Ты мыслишь о поражении, не вступив в войну? – раздраженно фыркнул Петр.

– Знать, где упасть, соломку бы подстелил. Так, что ли, говорят?

– Так, – кивнул Меншиков, опередив царя.

– Мы не знаем, где найдем, где потеряем. Довольно сложно предсказать ход войны и то, как она станет протекать дипломатически. Вероятность серьезных поражений есть всегда. Посему, мыслю, лучше иметь запас прочности. Чтобы в случае чего устоять и разойтись вничью, чем с треском проиграть. Как там говорят? Пока толстый сохнет, худой сдохнет? Так что запас пушечной меди нам точно не повредит.

– А отчего в больших слитках?

– Чтобы воровать было несподручно. Такое тайком выносить сложно.

– Но можно.

– Нет таких вещей, какие нельзя украсть, – усмехнулся Алексей.

– Так уж и нет? – скептично спросил Петр.

– Не веришь ты в людей, – покачал головой сынок. – Вот ей-ей – даже с тебя как-нибудь исподнее утащат. Я иной раз даже спор на деньги заключаю – сколько украдут в том или ином деле.

– И часто выигрываешь? – поинтересовался царь.

– Ни разу не проиграл, – с мягкой улыбкой ответил царевич.