Помедлив, он выпрямился и серьезно посмотрел на меня. Темные волосы были взъерошены и вились вокруг его головы шелковыми прядями, а зеленые глаза, в которых обычно было невозможно прочитать никакие мысли, вдруг неожиданно показались мне невероятно живыми. Сейчас, когда первые лучи расползающейся зари мягко скользили по его скулам и легким блеском отражались в темных зрачках, у меня перехватило дыхание. Знал ли он, как красив? Вероятно, догадывался. За долгие годы он, должно быть, привык непрерывно ловить на себе неприлично долгие взгляды и научился не обращать на них внимания.

– Мне стыдно за то, что произошло вчера. Правда. Прежде такого не случалось, – признался Андрей, нервно проведя рукой по спутанным волосам. – Я перешел черту.

– Ты был груб.

– Знаю, – признал он, взглянув на меня исподлобья. – Я не должен был повышать на тебя голос, говорить в таком тоне и уж тем более… касаться тебя. – Он слегка поморщился, будто воспоминания о вчерашней ночи и вправду причиняли ему боль. – Даже несмотря на то, что ты без стука и спроса заявилась ко мне в комнату. Чего, как ты уже поняла, я не выношу.

– Дверь была открыта, – напомнила я.

– И что? По-твоему, это равносильно приглашению?

– Это извинения с привкусом обвинений?

– Это утверждение с вопросительным знаком на конце? – парировал Андрей. Уголки его губ дрогнули в легкой полуулыбке. – Давай зароем топор войны, Эйлер, – примирительно добавил он. – Я провинился и готов понести наказание. Проси что хочешь.

– Все что угодно? – прищурилась я.

– В пределах разумного. – В его голосе послышалось сомнение. – Я не всесилен.

– Значит, сахар.

Брови Андрея взлетели вверх:

– Сахар?

– Сегодня с утра я выскребла в кофе весь сахар, что оставался на кухне. Кажется, кроме меня, его здесь никто не добавляет, и Лея так и не заполнила сахарницу. – Я посмотрела на него со всей серьезностью. – В течение дня я пью много кофе и всегда добавляю…

– Сливки и два сахара, – разочарованно закончил юноша. – И все? Это твое желание? Знаешь, в какой-то степени это даже унизительно.

– Тогда графский титул и земли в пределах центрального кольца.

– Сахар подойдет, – без промедления согласился Андрей.

В его изумрудных глазах вспыхнули веселые огоньки. Небрежно облокотившись на соседний стеллаж, Андрей сунул руки в карманы брюк и посмотрел на алеющий рассвет.

– Прекрасное утро, – сказал он.

Теперь, когда Андрей стоял в метре от меня, я впервые подумала о том, как разительно он отличался от Питера, от жестокой, безупречной красоты которого веяло холодом. И хоть его истинные чувства по-прежнему оставались загадкой, было в его глазах что-то такое, что пленяло, словно омут. Его красота была живой – ею хотелось очаровываться. Нейк Брей не прогадал, когда разглядел в больном мальчике эту харизму.

Подойдя к одному из окон, я приложила пылающее лицо к ледяному стеклу. Мой взгляд медленно спустился на пол, где среди солнечных зайчиков вырисовывались грязные следы от обуви.

– Ночные прогулки? – осведомилась я.

– Вроде того, – задумчиво отозвался Андрей. Он посмотрел на панель с моим поисковым запросом и, подойдя к ней, пролистал предложения системы из выпадающего списка.

– «Лиделиум» в переводе с древнеарианского означает «власть», – сказал он. – Если хочешь найти что-то стоящее, обращайся к первоисточнику.

Сменив язык на клавиатуре, Андрей быстро набрал новый запрос.

– Мертвые языки – не моя сильная сторона, – призналась я. – К тому же я думала, тут и так одни первоисточники.

– Когда пытаешься выжить в логове со зверем, приходится играть по его правилам: в том числе говорить с ним на одном языке.

Проследовав к самому отдаленному стеллажу в конце зала, Андрей склонился к нижнему ярусу. Я едва приблизилась, как он выпрямился и оглянулся, протянув толстый том, которому, по моим догадкам, было не менее трех тысяч лет.

– Значит, вот что для тебя лиделиум? Звериное логово?

– Она на двух языках, – пояснил Андрей, игнорируя мой вопрос, – древнеарианском и кристанском. Второй, надеюсь, осилишь?

Я саркастически скривилась в ответ. Кристанский язык был международным: на нем не говорили разве что младенцы. Том оказался на удивление увесистым. Опустив его на ближайший стол, я с благоговением принялась листать сухие страницы. Никогда в жизни мне еще не приходилось держать в руках столь древний раритет.

– Здесь собраны все известные фамилии лиделиума и их истории, ты ведь это искала, верно? – уточнил Андрей.

– Верно, – подтвердила я, изучая оглавление и теряясь в тысячах имен. – Но… могу я задать вопрос?

– Ты сделала это только что, – сухо заметил он, после чего быстро закатил глаза и слегка кивнул. Он наверняка прикинул, что ответить – лучший способ отделаться от меня как можно скорее.

– Что имел в виду Питер Адлерберг, когда назвал сына Джорджианы проклятым дитя?

– Так и знал, что ты к этому еще вернешься, – устало отозвался Андрей.

Вздохнув, он слегка присел на стол рядом с книгой и смиренно сложил руки на груди.

– Хорошо. Что ты знаешь о Десяти?

– То же, что и все… Десять первых людей, стоявших во главе глобальной колонизации, основатели лиделиума…

Андрей не спускал с меня глаз, выжидая и явно рассчитывая на продолжение.

– …которых особо ярые фанатики превратили в религиозных идолов… – медленно добавила я.

– Все? – прищурившись, уточнил он после минутного молчания.

– Это что, экзамен по истории?

Андрей что-то быстро воскликнул на незнакомом языке.

– Древнеарианский, – пояснил он, тыча пальцем в открытую книгу. – Я сказал, что, если бы это был экзамен, ты бы его провалила.

– Дешевый выпендреж!

Выразительно вздохнув, Андрей склонился над томом и принялся быстро пролистывать большие старые страницы, пока не дошел до нужного раздела.

– Десять основателей лиделиума, – сказал он, развернув книгу в мою сторону и указывая на изображения одно за другим. – Десять имен, венчающих начало новой человеческой эры: Лидия Сальмос, Георгий Палмар, Федор Краур, Розалинда Корхонен, Вивьен Лэй, Роман Герварт, Валентин Понтешен, Наир Островский, Люциан Андлау и Дориан Диспенсер.

Андрей бросил на меня быстрый взгляд и, видимо, уловив, что все фамилии, кроме Диспенсеров, мало о чем мне говорят, продолжил:

– Власть над всем миром в руках всего десяти лидеров – они были невероятно могущественны. За сорок лет они положили начало колонизации пятнадцати звездных систем, разделив сферу влияния. Тогда же появилось первое подобие лиделиума: Десяти нужны были таланты, гении, которые могли бы продолжить их миссию по освоению галактики, вывести человечество на новый уровень.

– Это мне и так известно, – отмахнулась я, устало облокотившись на стол. – Десять человек, перевернувших мир… С их появления человечество и начало вести отсчет времени по единой галактической системе.

– В этом-то все и дело, – резко прервал меня Андрей. – Я не говорил, что они были людьми.

Я с удивлением подняла глаза:

– Что ты имеешь в виду?

Встав, Андрей вновь подошел к стеллажу и внимательно изучил корешки книг.

– Вот оно, – воскликнул он, обнаружив необходимый экземпляр.

Когда, издав короткий разрешающий сигнал, панель отъехала в сторону, он вынул очередную книгу: на этот раз существенно тоньше, хотя и столь же древнюю.

– Существуют две популярные версии, касающиеся происхождения Десяти, – продолжил Андрей, пытаясь найти нужную страницу. – Если верить первой, то мы говорим о людях на следующем этапе эволюции. Десять были не просто гениальны, они обладали поистине невероятными способностями, недоступными для простого человека, – телепатией, телекинезом, властью над временем, пространством и разумом. У каждого из Десяти были свои уникальные способности, и это создавало равновесие.

Отодвинув толстый том, Андрей с шумом опустил новую книгу рядом и придвинул ко мне. Я склонилась над страницами с десятками изображений, иллюстрирующих проявление у Десяти различных паранормальных способностей. Вместе они складывались в целые сюжеты из легенд.

– Их сила не просто была огромна, она меняла законы физики, законы природы. Человечеству понадобилось две с половиной тысячи лет, чтобы выйти за пределы Солнечной системы. А Десяти хватило сорока, чтобы колонизировать пятнадцать систем! Такое не подвластно людям. По крайней мере, не таким, как мы.

Опустившись в кресло рядом со столом и вновь склонившись над книгой, я обхватила голову руками:

– А как насчет второй версии?

– Согласно ей, Десять не были людьми, – пожал плечами Андрей. – Они принадлежали совсем иной расе, более совершенной, но потерпевшей крах в ходе эволюции. Они прибыли в нашу галактику, спасаясь от катастрофы в своем мире, и открыли человечеству дверь в будущее, установив свои порядки. Десять ассимилировались. Вступили в контакт с людьми и дали потомство.

– Их способности передались детям?

– Да, – ответил Андрей, – передавались первые несколько поколений, но с каждым последующим сила уменьшалась, пока не исчезла совсем. Диспенсеры боялись этого больше остальных, они были просто помешаны на чистоте крови.

– Ты говоришь об инцестах?

Андрей кивнул:

– Потомки Дориана Диспенсера заключали браки между родными братьями и сестрами, дядями и племянницами. Со временем, правда, перешли на более отдаленную родню, вроде кузенов. В любом случае это были жуткие попытки оттянуть неминуемое: с каждым поколением человеческая кровь превалировала и силы исчезали. Тем не менее род Диспенсеров, насколько мне известно, был последним, кто ее лишился, они продержались двенадцать поколений.

– Сальмос, Краур, Корхонен, Понтешен… – Я вздохнула и устало откинулась на спинку сиденья. – Не помню, чтобы когда-либо слышала где-то хотя бы одну из этих фамилий, а, судя по твоему рассказу, они должны быть не менее влиятельны, чем Диспенсеры.

– Так и есть, но со времен Десяти прошло почти пять тысяч лет. От них пошли сотни новых династий. – Развернув передо мной очередную страницу, Андрей склонился над книгой, указывая нужные разделы. – Например, род Деванширских – ответвление от потомков Федора Краура. Но ты права, со временем все десять родов прервались, за исключением Диспенсеров: сегодня они единственные прямые наследники Десяти.

– Все это, – я обвела жестом раскрытые тома, – крайне познавательно, но какое отношение это имеет к моему вопросу?

Андрей усмехнулся, и на его скулах выступил легкий румянец.

– Вот мы и подобрались к самому интересному, – сказал он, выпрямляясь и глядя на меня в упор. – Диспенсеры так и не смирились с тем, что утратили прежнее могущество. Они пытались найти способ воскресить силу. Проводили сотни научных генетических экспериментов, тестировали самые дикие теории, пока полтора века назад Константин Диспенсер окончательно не помешался на этом, посвятив возвращению силы всю жизнь, и ему удалось.

Я подалась вперед:

– Ему… удалось?

Андрей сглотнул:

– Я уже упоминал, что Десять обладали разными способностями. Вместе они не только представляли собой альянс невообразимой силы, но и создавали… равновесие. Самое ужасное во всем этом то, что Константин не просто стремился воскресить способности своего рода, его целью было получить доступ к силам сразу всех кланов. Вопреки логике, он до последнего верил, что это возможно.

– И у него получилось?

– Насколько известно, у него получилось вернуть только способности Дориана Диспенсера, но он утверждал, что близок к цели. Свидетельств, подтверждающих это, у нас нет. К концу жизни Константин окончательно помешался: он развязал Вселенскую войну, поверг галактику в хаос, уничтожил целые звездные системы, вырезая миллиарды людей, отказавшихся присягнуть ему на верность. Ему нужна была абсолютная власть – единоличный контроль над всем человеческим миром. Вероятно, он считал, что сила Десяти дает на это прямое право.

Поднявшись, Андрей подошел к окну и сунул ладони в карманы брюк. Внешне его лицо оставалось спокойным, но глаза выдавали волнение.

– Константин Диспенсер потопил галактику в крови на десятки лет. Уничтожил Рианскую империю, разбил Гесонскую и Палрейскую республики и в конечном итоге был убит во сне членами своей же семьи. Его называли наследником тьмы. Говорят, к концу жизни он совсем лишился рассудка.