Джеймс Блэйлок: Бумажный грааль. Все колокола земли

James Blaylock

THE PAPER GRAIL

Copyright © 1991 by James P. Blaylock

ALL THE BELLS ON EARTH

Copyright © 1995 by James P. Blaylock

© М. Стрепетова, перевод на русский язык, 2024

© Л. Галушкина, перевод на русский язык, 2024

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Бумажный Грааль

Посвящается Вики,

а также Тому и Венте Стрефф

за дружбу, еду, философию и за будущее

и в память о Рое Сквайерсе

…и гармония нарушена, нарушена во всем мире: какие-то ее частички, конечно, еще остались, и прошлое иногда возвращается, однако месяц за месяцем темнота поглощает дневной свет…

Джон Рёскин

…постичь душу предмета с помощью силлогизма так же невозможно, как поймать Левиафана на крючок.

Г. К. Честертон

Тело его – идеальный шар,
И носит он прелестную шляпу.

Эдвард Лир

Глава 1

В его сне на фоне голубого неба прорисовывалось не слово и не фраза; прорисовывались пять белых облаков. Не было никакого самолета с дымовым следом, лишь медленно проявляющиеся облака на четком расстоянии друг от друга, словно созвездие, мерцающее все ярче в вечерних сумерках. На этот раз к ним прибавился далекий шум океана, гулкий и ритмичный. Говард поначалу принял его за звук перемены времен года, напоминающий поворот мельничного колеса. Во сне он знал, что сейчас осень. Облака на небе всегда выстраивались одинаково и означали одно и то же, а сезоны продолжали по очереди сменять друг друга.

Говард зашел на каменную мельницу и остановился перед камином. В спину ударил холодный порыв ветра с океана. От огня не было никакого жара, поэтому он пошевелил угли палкой, которая вдруг оказалась у него в руке. Говард даже не сильно удивился, когда из палки вылезли зеленые ростки и моментально обвили его ладонь.

Огонь, затрещав, выбросил несколько красных угольков на пол. Говард понимал, что это сон и что через пару секунд он опустится на колени, обожжет ногу горячими углями и почувствует боль, несмотря на то, что все это ему снится и огонь уже затухает. А затем он коснется прозрачной жидкости, сочащейся из места ожога, и вкус у нее будет наподобие древесного сока, с запахом сосны. Среди пяти облаков появится послание, из которого Говард узнает свою судьбу; но, когда он выходит наружу, перед ним уже не мельница, а каменный дом у обрыва, где внизу океан бьется о скалы, а наверху небо наливается мраком от предстоящего дождя.

В этот раз он проснулся под звук волн, разбивающихся о берег у мыса Пойнт-Рейес. Рассвет только занимался. Ночевал Говард в своем доме на колесах, припаркованном на пляже Стинсон, всего в нескольких милях от лагеря для автотуристов близ горы Тамалпаис, откуда он выехал вчерашним утром. Сон уже понемногу забывался. Как обычно, Говард не мог вспомнить, почему это сновидение, от которого теперь оставались лишь призрачные намеки на тревогу и ужас, казалось ему невероятно важным. И еще его переполняла странная уверенность в том, что те самые облака вовсе не были настоящими облаками, – это чья-то невидимая рука нарисовала их в небе поверх сновидения Говарда.

Из Пойнт-Рейес он выехал на север, позавтракал в Инвернессе, а остаток полузамороженных анчоусов использовал для рыбалки в большой приливной заводи к северу от города. Над головой кружили чайки, а Говард размышлял о своей работе в маленьком пыльном музее на юге Калифорнии. Помощник куратора, на север он приехал специально, за одним-единственным предметом искусства – японской ксилографией девятнадцатого века, предположительно руки Хокусая.

Рисунок, насколько он помнил, порядком выцвел, а на месте сгибов остались заметные следы – какой-то идиот, видимо, пытался сделать из него оригами. Почти пятнадцать лет назад Говард провел дождливые выходные в доме у обрыва, построенном стариком по имени Майкл Грэм, владельцем ксилографии. Грэм прятал рисунок в замысловатой коробке за камнями очага, хотя в той же комнате на видном месте висели куда более ценные работы.

Кузина Говарда Сильвия тоже была там. Это она догадалась, что из картины на рисовой бумаге много раз пытались сложить разные фигуры. Интересно, спрашивала она, получится ли проследить по сгибам, словно по карте, какую именно форму принимала бумага? После снов о мельничном колесе и очаге Говарду частенько, особенно в последнее время, приходила в голову мысль, что сравнение с картой подходит как нельзя лучше.

Под зеркалом заднего вида висело оригами в форме лилии, выгоревшей до цвета слоновой кости. Пыльный цветок давно обтрепался, однако протирать или пересобирать его Говард не спешил – вдруг развалится. Молодой романтик, он подарил лилию Сильвии в ту ночь, когда они решили не заниматься любовью; а наутро получил от нее оригами-цветок, сложенный из бумаги, сырьем для которой послужили лен и листья.

Тогда им было всего по двадцать лет. Говард с Сильвией, двоюродные брат и сестра, практически выросли вместе, а это означало, что романтические отношения между ними затруднительны или вовсе под запретом. На третьем курсе университета Сильвия сказала, что переезжает к родителям на север, в Форт-Брэгг, и Говард, вопреки собственным желаниям, отпустил ее без лишних препирательств.

Месяц назад он нашел бумажную лилию в коробке с кучей старых памятных вещиц из универа и повесил цветок в кабине автодома. Оригами стало своего рода катализатором, все больше напоминающим о Сильвии и разжигающим в нем стремление наконец-то ее навестить. Как только доберется до Форт-Брэгга, сегодня или завтра, надо будет снять цветок, иначе Сильвия заметит и неверно истолкует его намерения. Или вдруг поймет их как надо. Как знать, что они оба почувствуют спустя все эти годы?

Обо всем этом он размышлял, сидя с удочкой у водоема под Инвернессом. То ли рыба здесь не водилась, то ли рыбак из него был никудышный. На груде валунов уселся пеликан и стал наблюдать за Говардом. Говард поздоровался, а птица, щелкая клювом, склонила голову набок и уставилась на остатки анчоусов. Одну за другой он скормил рыбешек пеликану и наконец предъявил ему пустую упаковку. Птица все равно не спешила улетать и по-прежнему глядела на него, пока Говард не смотал леску и не пошел по каменистой тропе обратно к трассе, где на обочине стоял его фургон. Пеликан взлетел, направился на север вдоль берега, вскоре исчез за поросшими травой обрывами и снова появился над океаном, скользя прямо над волнами, а Говард гнал свой автодом, то ускоряясь, то резко притормаживая, чтобы не упускать птицу из вида. Одновременно с этим он пытался вспомнить, считаются ли морские птицы хорошей или плохой приметой.

В Форт-Брэгге его ждали только к завтрашнему дню, однако Говард был способен и сегодня осилить еще несколько часов пути, заехать по дороге к Грэму, чтобы сразу решить все рабочие дела, а затем поспешить к дяде Рою, где его ждало продолжение отпуска. В голове рассеянно крутились мысли о Сильвии. Она по-прежнему живет с родителями? Встречается ли с тем парнем, за которого чуть не вышла замуж? У него еще было какое-то звериное прозвище: то ли Скунс, то ли Куница… Хорек! О предстоящей свадьбе Говард узнал от матери и пытался убедить себя в том, что счастлив за Сильвию и ничуть на нее не в обиде. Какие обиды после стольких-то лет?! Правда, когда стало известно, что свадьба не состоялась, Говард обрадовался.

Шоссе номер один представляло собой узкую скалистую дорогу между городами Пойнт-Арена и Элк, на которой трудно разъехаться двум автомобилям. На поворотах Говард сбрасывал скорость и с надеждой высматривал пеликана, хотя птица уже часа два как пропала из вида. Ягодные кустарники, облепившие шаткие заборчики на склоне горы, выбрасывали свои спутанные лозы прямо на асфальт. Наверху вся растительность была сплошь сухой и коричневой, не считая зеленых пятен кипарисов, сосен и эвкалиптов. На сотни футов вниз уходили практически отвесные каменистые склоны, скрытые поднимавшимся от берега туманом.

Со стороны океана вдоль дороги мелькали почтовые ящики, отмечавшие въезд к отдельно стоящим домикам на утесах. Говард с беспокойством высматривал дом Грэма, сопоставляя ориентиры на трассе со значками на карте, нарисованной карандашом от руки. Это место он неплохо помнил с тех пор, как приезжал сюда пожить много лет назад, а еще отчетливее проступали воспоминания из снов, в которых дом Грэма и старая каменная мельница, по сути, представляли собой единое целое – таковы уж причудливые законы архитектуры в сновидениях.

Слишком поздно заметив нужный столбик с почтовым ящиком и заросшую сорняками дорожку, Говард проехал мимо. Трасса тут же стала извилистой и пошла на подъем, не развернешься. Как ни странно, Говард совсем не расстроился. Наоборот, ощутил какое-то облегчение, ведь этот дом вселял в него неясное предчувствие беды, точно запах грозы, витающий в духоте спокойного вечера.

Однако скорость он все-таки сбросил и, свернув с шоссе на Альбион-Ридж-роуд, остановился у небольшого продуктового магазина, перед которым торчали две старые ржавые бензоколонки. Далеко внизу у подножия горы, уходя в сторону от океана, текла извилистая река Альбион – порядком пересохшая и превратившаяся в вялый поток грязноватой воды. На берегу расположился почти опустевший лагерь для автотуристов; грунтовая дорога тянулась к нему из-под моста и дальше к безлюдному пляжу, усеянному водорослями и корягами. В это время года здесь можно набрать много ракушек – первые большие волны с севера прочесывают дно океана и выкидывают их вместе с давно затонувшими обломками прямо на каменистый пляж.

А что, если переночевать в лагере? Заезжать к Грэму все равно уже поздновато. Старик может и не открыть дверь незнакомцу на трейлере, появившемуся из тумана и темноты. Надо бы позвонить ему и договориться заранее – допустим, на завтрашний полдень. Говард был покрыт грязью и солью, от одежды пахло рыбной наживкой… Завтра утром он найдет в Мендосино прачечную самообслуживания, а затем поедет обратно – до Грэма оттуда десять миль. Вроде бы хороший и разумный план, только Говард и сам прекрасно понимал, что избегает встречи, а все северное побережье, будто сговорившись с магнитными полюсами, одновременно притягивает его и отталкивает.

Витрину магазинчика – точнее, деревенской лавки – украшали старые занавески из нитей и бусин, покрытые пылью и паутиной с мертвыми мухами. Ассортимент вредной еды на стойке у кассы не порадовал, одни только пирожные с заменителем шоколада и липкие на вид злаковые батончики с фруктовым соком вместо сахара. Ну и кое-какая натуральная продукция, наверняка от местной фермы «Санберри». Выглядит и правда как что-то органическое, особенно шоколадное пирожное – на вид будто ком земли.

Бисквитов «Твинки» не было, поэтому Говард взял жвачку и одно пирожное, положил все на прилавок. Бензин его старенький «шеви-шайен» пил охотно, как шампанское, и стоило это удовольствие почти полтора доллара за галлон. Продавец стоял возле трейлера Говарда и болтал о чем-то с мужчиной; тот, поставив ящик для рыболовных снастей на землю, широко развел руки в стороны. Судя по всему, обсуждали рыбалку. Здесь никто никуда не спешил, и Говарда это вполне устраивало. Впервые за долгие месяцы, а то и годы он был доволен обстановкой, с блаженством впитывал уединение и звуки моря.