– Давайте проясним ситуацию. Дара – не самая смышленая ученица, и мы оба это знаем. Но у нее могли бы быть хоть какие-то друзья, которые помогали бы ей совершенствоваться хоть как-то. Но все, что я наблюдаю, честно говоря, госпожа Елена, – это глубоко неуверенного в себе антисоциального ребенка, который прячется ото всех! – преувеличенно громко заявил Харитон, его голос неприятно резанул по ушам.

Урод. Как будто он что-то обо мне знает. Как будто ему есть дело до кого-то, кроме своего уязвленного самолюбия. Но он был посредником между школой и родителями. Поэтому, что бы он ни сказал, родители должны были это принимать. Больше всего меня раздражало то, что он имел наглость поднимать эту тему, прекрасно зная о состоянии моей матери.

Мягкий вздох Зора привлек мое внимание, оторвав от размышлений. Его голос был напряженным и усталым, что резко контрастировало с ворчливо-восторженным докладом Харитона.

Опираясь о спинку моей кровати, он сидел на полу на протяжении всей тирады Харитона, выслушивая ее с чуждым мне терпением. Я все-таки впустила его после столь долгого перерыва моего уединения. Мы не разговаривали. Оба молчали, погрузившись в собственные мысли. Он выглядел мрачнее, чем когда-либо.

Я чувствовала укол вины. Зор был последним человеком, которому я хотела причинить боль.

– Я не могу больше так продолжать, Дарян. Мне не с кем больше общаться, кроме тебя, – в словах Зора чувствовалась тоска, слишком взрослая для его двадцати трех лет. Последовавшее за этим молчание прозвучало громче любых слов. – Неужели ты не понимаешь?… Ты единственная, кто имеет здесь смысл. Мне нужна моя Дара.

Меня захлестнула дрожь теплой радости. Его принятие и понимание – все, что мне было нужно в этот момент, чтобы почувствовать себя ожившей.

Голоса мамы и Харитона отошли на задний план, поскольку мой мир вращался вокруг слов Зорана. Может, я и не имела смысла для Зеты, или Харитона, или даже для всего мира, но, по крайней мере, для моего Зорана я имела большое значение. Я так виновата, что допустила тогда мысль о том, что эта жизнь так ужасна.

…

По слухам, под песками Зеты находятся скрытые оазисы и подземные резервуары предыдущих цивилизаций. – Воспоминания Дары

…

Я лежала в тени под тентом во дворе нашего дома. Рядом со мной валялась книга в твердом переплете. Мои, наверное, миллионные попытки запомнить буквы и прочесть их – вновь тщетны. Я даже не могу полностью прочитать содержание обложки. Мама сказала, что это Достоевский. Папа любил читать его книги по вечерам с трубкой и крепким каркаде…

Я не отказываюсь от процесса обучения до того момента, пока не начинаю чувствовать легкую боль в затылке.

Гая с любопытством смотрит на меня своими темно-синими глазками, упираясь мордочкой в мой бок.

Несмотря на охватившее меня отчаяние, я улыбаюсь своему питомцу. Я знаю, что когда-нибудь смогу научиться читать. Я не собираюсь сдаваться. Обаяние Гайи неотразимо. Я глажу ее по спине, почесывая за ушками.

Когда я прошла в дом и направилась на кухню, в воздухе уже витал запах подгоревшего хлеба, смешиваясь с ароматом цикория.

Зор сидел за столом, сонно уставившись в свою чашку. Еще одна ночная смена без сна… Бедный Зор.

Я устроилась на своем месте у окна, наливая себе чашку пряного цикория.

– На следующей неделе, – внезапно заговорил мой друг, голос его звучал низко, – у меня будет кое-что важное для тебя, Дар.

Его заспанные глаза устремились на меня, словно выискивая что-то.

– Месяцами напролет я работал над кое-чем особенным в подвале твоего отца, – продолжил он с легким прищуром.

Мои мысли забегали. Что-то из книг по физике, которые отец оставил ему вместе с инструкциями по проектированию?… С этим он работал?

– И что же это?

Он качнул головой, на губах заиграла крохотная улыбка.

– Я пока не могу показать тебе, пока все не будет готово. Но поверь мне, Дари, это очень важно. Важнее, чем все остальное.

…

НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ СПУСТЯ

…

Харитон кипел от злости, ярость пылала в нем, как палящее солнце пустыни.

Планы мести над Дарой и Зораном занимали все его мысли вот уже почти год. И сейчас, как никогда раньше, когда он бродил по шумному рынку деревни, его взгляд остановился на исчезающей фигуре Зорана, скрывающейся в старом сарае рядом с домом семьи Дары.

Харитон дождался, пока парень наконец выйдет и покинет помещение, чтобы затем проскользнуть внутрь самому. По мере того как он продвигался вглубь, воздух становился затхлым, а шаги гулко отдавались в тускло освещенном пространстве. Внезапно он наткнулся на скрытый люк, ведущий в подвал. Не обращая внимания на жуткий холодок, пробежавший по спине, Харитон полез в темноту, и сердце его встрепенулось от волнения.

В свете спичек открылась лабиринтная сеть туннелей и погребов, наполненных множеством таинственных предметов и артефактов. По мере того как парень продвигался все дальше в подземную залу, в голове Харитона роились мысли. Что может таить в себе это укромное местечко?

После, казалось, целой вечности, проведенной в подвале бывшего сумасшедшего ученого, Харитон, наконец, выбрался наружу, его глаза были полны неверия и нездорового восторга. Не раздумывая дважды, он помчался к себе домой и, уже скоро, с диким видом ворвался в комнату родителей.

– Мам, пап! Вы не поверите, что я только что узнал! – закричал он, его голос слегка подрагивал. – Боюсь, в нашей деревне объявился предатель. Мы должны немедленно донести на него гончим!

Его родители сначала обменялись недоуменными взглядами, а затем обратили свое внимание на сына, который стоял перед ними со спекулятивной ухмылкой, а в его голове уже формировался темный план, как поставить своих врагов на колени.

…

ДАРА

…

Сегодня был тихий, обыденный день. Пожелав Зорану спокойной ночи, мы расстались на моем крыльце. Сегодня вечером он собирался помочь своей бабушке по хозяйству. А я… Я собиралась сосредоточиться на улучшении своей памяти с помощью папиных пазлов, которые он смастерил для меня еще в детстве. Я обещала Зорану хотя бы попытаться возобновить работу.

Готовясь спуститься вниз и присоединиться к маме за ужином, я задула свечи на подоконнике, оглядывая свою комнату на наличие порядка. Царила темнота и, естественно, иллюзия порядка была. Действительно, зачем убираться, если можно просто задуть свечи?

Вдруг откуда-то с пустынной стороны деревни скользнуло далекое мерцание света.

Наш дом расположен на окраине, и поэтому первая мысль, которая прилетела мне в голову, – пожаловали гончие.

"Но уже почти наступила ночь, а обычно они приходят с рассветом… И им еще рано появляться в этом месяце," – с этими мыслями я начинаю сбегать вниз по лестнице.

Когда я попадаю в нашу маленькую гостиную, Нерилла и моя мама беседуют на кухне полушепотом. На первый взгляд, это обычная безобидная беседа, которой они занимаются за чашкой чая каждое воскресенье. Однако, присмотревшись, вижу обеспокоенное выражение лица мамы. Нерилла, обычно такая энергичная, говорит осторожным тоном.

Озадаченная и в то же время встревоженная, я подхожу к ним и спрашиваю с ноткой неуверенности: – Мам, что происходит?

Их усталые глаза даже не замечают моего присутствия, продолжая молчаливый обмен взглядами.

Нерилла вдруг отворачивается, брызгая на лицо водой из раковины, словно пытаясь смыть с себя явное расстройство. Мама, выдохнув с трудом, кивает на обеденный стол, пытаясь спрятать свое лицо в ладони.

Проследив за ее взглядом, я замечаю письмо. Не обычное письмо, а с отличительной печатью Ведасграда. Эти письма, как я поняла еще в детстве, были "официальными" уведомлениями о вторжении гончих в деревню.

Сбитая с толку, но полная решимости докопаться до сути, я беру письмо.

Прежде чем развернуть его и раскрыть содержимое, пытаюсь вовлечь двух расстроенных женщин в беседу. Однако в комнате по-прежнему царит тишина. С чувством разочарования и безысходности я сдаюсь: – Я не умею читать, припоминаете?

Наконец мама поворачивает ко мне охваченное горем лицо, ее плечи опускаются под невидимой тяжестью.

– …Зоран, – ее голос не более чем хрупкий шепот.

– Нет. Что? ...... Нет, это невозможно, мам. Это шутка?

Нерилла вскакивает, словно я задела у нее какой-то нерв.

Ее виноватые глаза встречаются с моими, она медленно кивает.

– Сегодня утром я как обычно убиралась на почте… Случайно заметила это письмо, засунутое в пресс-ящик Совета… – заикается она. – Зорана, нашего мальчика, обвиняют в попытке изготовления антигуманного оборудования… Должно быть, кто-то из деревни ложно или намеренно обвинил его в этом преступлении! – восклицает тетя. – Со дня на день могут объявиться эти адские псы из столицы!

По коже проносится озноб. Я на мгновение зажмуриваю глаза, усиленно соображая. Нет. Нет. Нет. Только не это!.. Я не могу его потерять. Нет! Нет! Нет!!! Своего отца я уже так потеряла! Нет. Я не позволю им забрать у меня Зорана.

Когда груз утверждений оседает во мне, я в неловкой тишине продвигаюсь к плите. Ставлю кипятиться чайник и достаю из шкафчика три чашки.

Мама и Нерилла внимательно следят за каждым моим движением, словно ожидая, что я вот-вот разрыдаюсь или впаду в панику.

Когда из чайника поднимается пар, заполняя комнату успокаивающим ароматом ромашки, я спрашиваю: – Может, чая?

Не дожидаясь ответа, наливаю в их чашки горячую жидкость. Мама, поглощенная откровениями своей потрясенной сестры, не замечает, как я, стоя к ним спиной, ловко подмешиваю в их напитки чересчур большую дозу сонного порошка.

– Чай… Поможет нам всем немного успокоиться. – я осторожно пододвигаю к ним чашки с каменным выражением лица.

Обе женщины отвечают мне слабой улыбкой, в их голубых глазах отражается признательность.

– Спасибо, Дара. Ты так добра… – произносит тетя.

Я поднимаю оставшуюся чашку и подхожу к маме. Печаль наполняет мою грудь, когда я пытаюсь извиниться за то, что недавно отдалилась от нее. Она останавливает меня на полуслове, заключая в теплые объятия, в которых я и не подозревала, что так сильно нуждалась.

– Мне тоже очень жаль, моя малышка, – признается она, ее голос захлебывается от эмоций, – надеюсь, когда-нибудь мы увидим Зорана и… твоего отца.

Одинокая слеза скользит по моей щеке, но я стираю ее рукавом, прежде чем она попадает на мамино плечо.

…

Выращивая засухоустойчивые культуры в импровизированных подземных парниках, используя накопленные запасы воды и тепло солнечных батарей, можно обеспечить себя устойчивым источником пищи в жаркие дни и холодные ночи. – Воспоминания Дары

…

Я оставляю поцелуй на мамином лбу, немного задерживаясь, чтобы сохранить в памяти ее запах. Они уснули спустя двадцать минут после чая. Мирно и быстро. Как я и планировала.

Касаюсь маминой руки.

– Прости меня, мам… Я разыщу папу и передам ему, как сильно мы по нему тосковали. Я вернусь домой с ним вместе. Обещаю.

Я сжимаю в руке инкассаторское письмо, смело перечеркивая имя Зорана в графе виновного.

Как раз в тот момент, когда я это делаю, в деревне раздается громкий вой сирены тревоги. Они здесь.

Тихо закрыв входную дверь, я крадучись выхожу из дома. Бегу по ночным улицам, намеренно минуя видимые места, прячась в тени домов от деревенских, которые уже успели пробудиться от воя сирены и сонно выглядывали из окон в недоумении и страхе.

Вскоре, добравшись до центральной площади, замечаю небольшую раннюю толпу. Решительно шагаю в поток собравшихся, пытаясь пробиться к эпицентру.

Я не сразу замечаю двух гончих в черной форме и темных очках, но когда замечаю, то убеждаюсь, насколько они вооружены. На поясах у них висят револьверы и неведомое мне оружие поменьше, похожее на здоровенные иглы.