– Эй! Что за сборище вы тут устроили? – раздался зычный голос.

От домов к ним шагал грузный мужчина лет пятидесяти. Лицо его было красным, то ли обгоревшим на солнце, то ли от давления. Одежда – богатой. По крайней мере, на фоне неярких и простых нарядов остальных селян его синий кафтан с расшитым воротом и рукавами сильно выделялся. За мужчиной следовали два воина в кожаной броне и при мечах.

– Возвращению детей радуемся, которых ты, староста, на погибель волколакам хотел отдать, – строго заявила мать Рады, Власты и Буяна.

Ее лицо, которое минуту назад светилось мягкой нежностью, являя тем самым полное сходство с Радиным, стало вдруг жестким и суровым, как у Власты.

– Что ты такое говоришь, Будимира? – грубо выкрикнул в ответ мужчина.

– То и говорю! – Возмущенная женщина уперла руки в бока.

– Попусту языком своим бабьим мелешь! – попер на нее староста. – Сама же знаешь, что проклятых детей волколаки забирают, и ничего тут не попишешь. Таков с лютыми зверями уговор. Я и так – что могу, делаю. Слежу, чтобы они в деревню не ворвались, а ты неблагодарная!

«Отец Беляны… Мой отец», – подумала Бела с сожалением. Неприятный тип. Староста буквально с первого взгляда, с первых слов ей не понравился. И то, как он нападал на Будимиру, и то, как презрительно смотрел на остальных селян, не радовало.

И на детей.

Будто с недовольством каким-то из-за того, что они назад живыми и невредимыми вернулись.

Будут у нее с таким папенькой проблемы, как пить дать…

Бела прищурилась, но вступать в разговор пока не стала. Решила помолчать и понаблюдать.

– От лютых зверей нас козья княжна защищает, – не осталась в долгу Будимира. – А ты от нее отвернулся, решил чужаку поклониться – вот и результат. Только козья княжна упрямая – все равно к нам с подмогой вернулась, как бы твой род ее от нашего села не отваживал!

– Бред это все! Ложь! – разозлился староста. – Нет никакой козьей княжны! Все это сказка!

– Не сказка. – Будимира окинула взглядом детей. – Говорят, когда в прошлый раз волколаки благословенных детей забирали, отец твой могучего воина-наемника с ними послал, но остались от него только рожки да ножки. И отец твой, когда благословенные дети…

– Не благословенные они! – Лицо старосты стало чернее набежавшей на солнце тучи. – Проклятые!

Тут Бела не выдержала и свои пять копеек в спор все же вставила:

– Благословенные они! И козья княжна – хорошая!

В подтверждение своих слов она стукнула по земле ухватом, который до сих пор держала в руках. В черной туче над головой, словно в ответ, промелькнули голубые молнии. Изогнулись округло как два козьих рога, опасные и пугающие.

А спустя некоторое время раскатился над долиной басовитый тяжелый гром, будто две гигантских козы на дыбы встали, а потом со всего размаха костяными твердющими лбами ударились…

И первые дождевые капли по утоптанной земле застучали дробно.

Староста выругался себе под нос, замахнулся на дочь кулаком.

– Белянка-дуреха! Чего творишь?

– Признай ты уже, Велимудр, что дочку твою сама козья княжна отметила. Дай ей жить спокойно и людям помогать, – с укором заявила Будимира.

Тут даже миролюбивая Рада не выдержала и сказала:

– Беляна, правда, благословенная. Вот и сила у нее. И заветный признак…

– Какой еще признак? – свирепо зыркнул на девочку староста.

– Она прошлое забыла, потому что козьей княжне в оплату за силу всю память свою отдала. Это самый верный признак и самый точный – точнее нету.

– Все это бред! Проклятье! Порча! – прошипел в ответ староста и, больно ухватив Белу за плечо, потащил ее прочь от толпы, приговаривая. – Дуреха-дурища! Вздумала позорить меня, людям добрым мозги запудривать и всякую ерунду придумывать. Пошли домой! Живо!

Сопротивляться было бесполезно. Пальцы новоявленного отца сжимали плечо как клещи, и охрана смотрела неодобрительно.

Пришлось послушаться.

Проходя мимо притихших жителей, Бела обратила внимание на то, как они провожают ее взглядами. Как смотрят.

С надеждой.

И с опаской.

Расступаются с пути…

Деревенские дома потянулись справа и слева, приземистые, бурые. Темные бревна отполировали ливни и ветра – погода тут, видать, стояла всякая.

Дождь набрал силу, наполнил вмятины коровьих и козьих следов, отпечатавшихся на дороге. Измоченная жирная земля под ногами тут же маслянисто заблестела, заскользила, норовя уронить.

«Как у бабушки в деревне», – подумала Бела, поднимая подол почти высохшего после падения в болото и вновь промокшего платья.

В Жданкове была точно такая же дорога – она же главная улица. По ней ходило деревенское стадо. Второе стадо, с фермы, выгоняли на другую сторону. Каждый вечер Бела с хлебом в руках отправлялась встречать соседских коров. Старушка Петровна давала ей за это конфеты – засахаренные круглые шарики без оберток, что слипались от жары в комок. А вот собственная Белина бабушка, Анна Николаевна, коров не держала. У нее жили козы, которых она сама пасла – отдельно, в старом барском саду, посреди которого прятался темный пруд, окружен6ный сочной ивой. Бабушкины козы залезали на нижние ветки, пригибая их к земле. Одна пригнет – другая объест…

– Чего встала, Беляна? – оторвал от мыслей Велимудр. – Иди в ворота.

И правда. Пришли же…

Бела оглядела крашеные столбы, украшенные грубой резьбой и крепкий забор из тесовых бревен. У остальных-то селян все больше плетни стояли, иногда загороды из жердей, чтобы животные на двор лишний раз не забрели.

А тут – дом старосты. Сразу понятно. В два этажа сложен. Длиннющий. Вдоль верхних окон галерея протянута. Под навесом телега и сани. И еще деревянные какие-то агрегаты для сельскохозяйственной работы, видимо.

Бела пока не стала вникать.

Они прошли к высокому крыльцу. Там уже встречали их две женщины со склоненными головами. Одна постарше, вторая совсем молоденькая. Видимо, прислуга.

– Проводи свою госпожу в ее светлицу, Лада, – отдал приказ староста, и молодая девушка тут же поспешила исполнить его. – И еды ей до утра не давай. Наказана.

Лада поманила за собой Белу и быстро-быстро пошла вперед, сперва в темные сени, потом в просторное жаркое помещение с печью и дальше по длинному полутемному переходу к лестнице, а там еще куда-то наверх.

Бела еле-еле поспевала за нею.

– Погоди… Лада, – взмолилась, споткнувшись во тьме о высокий порожек. – Ай! Больно…

– Зашиблись, госпожа? – испугалась служанка. – Простите меня, глупую. Просто отец ваш уж больно сердитый. Сейчас лучше подальше от него… – Она остановилась, дождалась Белу и, распахнув перед ней тяжелую дверь, склонилась ниже прежнего. – А то ведь, и правда, ужина вам не даст.

– И ладно. Переживу, – хмыкнула Бела, оглядывая комнату своей предшественницы.

Уютная и светлая. Стены крашеные – белые в росписи. Высокая кровать, укрытая шкурой какого-то животного, и еще одна шкура на полу ковром. Темное зеркало в резной раме у стены. Во весь рост себя рассматривать можно. Сундуков штук пять. Все металлом окованные и тоже расписные. Стол у окошка, перед ним лавочка.

Даже неудобно как-то стало.

Жутко.

Еще вчера обитала тут другая хозяйка. И все-то у нее было. Хороший дом, комната красивая. В сундуках, наверное, наряды дорогие… Хотела ли она умереть? Навряд ли.

И Бела не собиралась.

Но так уж вышло…

Захотелось стряхнуть с плеч тяжкий камень гнетущих мыслей, хоть на время его прочь откинуть, но тьма вдруг наползла со всех сторон. Глянула из-за сундуков и из-под кровати, будто упрекая.

За окном же дождь все стучал, все колотился по стеклам. И тучи мрачные небо все плотнее, все гуще затягивали.

А кстати, есть тут стекла…

Бела встряхнулась и принялась разглядывать комнату. Не такие они тут все и отсталые, как сперва показалось. Хотя…

– Лада, а как свет зажечь? – спросила неосторожно.

– Как раньше зажигали, так и сейчас… – растерялась служанка. А потом заулыбалась, заблестела темными глазами. Приблизилась и спросила шепотом: – Так это правда все? Не болтают?

– Чем? – насторожилась Бела. – В смысле, о чем?

– О благословении… козьей княжны?

Последние слова Лада произнесла, вся сжавшись и от волнения подрагивая, будто крамолу какую.

Будто ее сейчас подслушают и накажут страшно.

– А… Об этом… – Бела тоже понизила голос. – Я пока еще сама не поняла, что именно произошло.

– То самое, – неслышно произнесла служанка. И улыбнулась. А потом, переводя тему, предложила. – Там баня натоплена. Пойдемте-ка, госпожа моя. О-о-ох… – Она оглядела грязное платье и запутанные волосы. – Вот уж досталось вам там, в лесу…

Бела закивала.

– Помыться бы надо. Точно. – Она понюхала рукава в зеленых разводах. – А то воняю тиной, как жаба. И волосы…

Только теперь Бела начала замечать различия с собственным прошлым телом. Вместо привычного хвостика за спиной трепыхалась длинная коса. Сейчас она наполовину расплелась, спуталась колтунами. Из всей этой пакли торчали обломанные сухие ветки, листья и клочки присохшей ряски.

– Волосы расчешем, платье выстираем! – отчего-то перепугалась Лада.

– А если отрезать? – Бела с сомнением перекинула спутанную косу на грудь. – Хоть половину?

– Да что вы, госпожа! – всплеснула руками служанка. – Батюшка осерчает. Вас накажет, а меня еще и выпороть прикажет за такое.

Ох, и нравы тут…

– Ладно, – смирилась Бела, – не будем ничего резать.

К бане они попали через другой выход, отдельный. Прошли по обросшей крапивой тропке мимо длинного скотного двора, от которого пахло навозом и сухим сеном. Возле маленьких окошек крутились мухи. Ворона каркала с корявой сливы, пытаясь убедить пестрых кур поделиться с ней кормом. Здоровенный петух, зеленый с алым отблеском, строго наблюдал за ней, а потом вдруг перевел взгляд на Белу – повернул боком голову и блеснул недоверчивым глазом, будто что-то неладное заподозрил.

– Чур меня. Или чур тебя… Или кого там надо «чурить»? – шепнула Бела себе под нос, с грустью признавая, что при всем случившемся в магии она не сильна.

Теорию не знает от слова совсем. Но нужна ли она? Теория? Вроде как от эмоций все это дела работает? Рассердилась, разозлилась, испугалась – и бабах с неба громом! Не-е-ет, не дело это. Магия без контроля, должно быть, для нее же самой опасна…

Дошли до бани.

В нос ударило ароматным дымком, и теплая влага повисла в воздухе.

Баня стояла у прудика, темного и кругленького. На другой его стороне росла громадная ива – ствол впятером не обхватишь. С толстой ветки свисали качели – отражались в коричневой воде. Через отражение от одного берега к другому вальяжно плыло утиное семейство. Утята – их было тринадцать – уже сменили детский желтый пушок на бурые перышки.

В предбаннике пахло душистыми травами и сухими листьями березы. Пока Бела мылась, оттирая въевшийся в кожу и волосы болотный запах, Лада замочила в тазу испорченное платье и принесла новое.

– Вам помочь, госпожа? – спросила еще до этого. – Спинку потереть? Волосы ополоснуть?

– Нет, спасибо, – смутилась Бела.

Еще не хватало, чтобы ее мыли, как маленькую. Оно понятно, что тут так принято, но как-то оно… Не очень…

Личное пространство и все такое.

Она задумчиво посмотрела на тканое полотенце, висящее на крючке из витиеватого сучка. Льняное что ли? Отвернулась, уперлась взглядом в горячий бок печи. За личное пространство тут еще побороться придется. Как и за другие права… О них тут и не слышали, небось. Конечно… Слуги, челядь… Челядь – это же как рабы, вроде бы? Как тут вообще жить девушке из двадцать первого века?

Выживать…

Домылась, в общем, кое-как. Вышла.

Лада уже ждала с кружкой мятного отвара и костяным гребнем.

– Не угорели, госпожа?